Четвертый тост - Александр Бушков

– Ви шутите?

А еще европеец, солидный человек… – поморщился Сергей. – Ну какие тут могут быть шутки? Здесь, – он коротким жестом обвел окружающую местность, – нет ни закона, ни порядка, ни власти. Здесь есть только мы. А вы, кстати, и под Женевскую конвенцию не попадаете даже… Так, непонятно кто.

– Мой пассепорт…

– А нету никакого пассепорта, – усмехнулся Сергей, взял у Самеда синюю книжечку с тисненым золотом гербом и поднес к ней паршивую одноразовую зажигалку. – Сгорит сейчас ваш пассепорт – и что? Мы – ребята не болтливые. И получится еще один неопознанный труп… впрочем, если вас даже кто-то потом ухитрится опознать, вам, во-первых, будет глубоко все равно, а во-вторых, нас будет не в чем упрекнуть. Откуда мы знали, обстреливая колонну, что среди бандитов – иностранный подданный, попавший в страну нелегально? Мы же не телепаты, в конце-то концов…

– Ви не посмеете…

– Да неужели? Интересно, почему это? – Он встряхнул пленника за шкирку. – Я вам скажу больше, господин Нидерхольм. Именно потому, что мы не телепаты, не можем ручаться, что вы и в самом деле честный журналист. А вдруг вы – разведчик? Шпион, а? И на самом деле не статейки кропаете, а учите боевиков подрывному делу. Или военные секреты собираете. А? Что, безумное предположение? Почему безумное, интересно? Потому только, что у вас патлы до плеч вокруг лысины свисают? Как будто шпион должен непременно стричься на армейский манер. Наоборот…

– Боже мой, что вы такое говорите! – воскликнул Нидерхольм, уже находившийся в должном расстройстве чувств. – Я только журналист, не более чьем эт-то…

Сергей подмигнул Косте, и тот выдвинулся на сцену. Схватив Нидерхольма за шкирку и приблизив лицо, бешено заорал с самой что ни на есть натуральной яростью:

– Да я таких журналистов на тот свет отправлял! И с тобой цацкаться не буду, тварь лысая!

Капитан Курловский, опять-таки после соответствующего подмигиванья, медленно вытянул руку с ножищем, так, чтобы жуткое посверкивавшее лезвие оказалось перед глазами клиента. Попало в фокус, так сказать. Грозно процедил:

– Я тебе сейчас брюхо вспорю, лысая морда, и будешь подыхать три часа, кишки за собой волоча…

– Что эт-то такое? – взвизгнул Нидерхольм, отодвинувшись от клинка, насколько удалось. – Позовите вашего старшего офицера…

– Ему не до вас, – безжалостно сказал Сергей. – Только что убили нашего товарища, солдаты возбуждены и злы… Дипломатического конфликта из-за вас не будет, не ждите.

– Да что вы с ним церемонитесь? – возмущенно вопросил Краб, звонко щелкая затвором автомата у самого уха варяжского гостя. – Виски с содовой ему еще предложите… Ребята, времени у нас мало, скоро прилетят вертолеты…

– Вот именно, – кивнул Сергей. – Пора кончать со светскими беседами… Э, нет! – отстранил он Курловского. – Труп со следами ножевых ранений – это уже подозрительно. Могут возникнуть вопросы. Отведите его в сторонку и дайте по нему из автомата, только издалека, чтобы следов на одежде не осталось. Вот тогда все будет в порядке – бежал человек в камуфляже, вылитый боевик, по нему стрельнули сгоряча, кто ж знал, что он свободную прессу тут представляет… Ну, живее, живее!

Подхватив Нидерхольма, Костя с Крабом потащили его в сторону, к голым деревьям. Господин иностранец упирался и орал, ему слегка приложили по шее, пнули пару раз под пятую точку…

Вряд ли этот тип читал бессмертный роман Богомолова с полным и профессиональным описанием «экстренного потрошения». Но даже если и читал каким-то чудом, у него сейчас, ручаться можно, вылетела из головы любая беллетристика. Смертушка была совсем рядом, обдавая ледяным дыханием, и не умилостивить ее ни воплями, ни барахтаньем…

Сергей затянулся сигареткой, глубоко, жадно, не отрывая глаз от возни у поваленного дерева. В сердце у него сейчас не было ни капли гуманизма, потому что совсем недалеко лежал Булгак, и оттого, что потери были планируемыми, на душе легче не становилось, наоборот, есть вещи, к которым привыкнуть невозможно…

Он размашистыми шагами направился к дереву, видя, что ситуация достигла надлежащего градуса: Нидерхольма пытались отпихнуть подальше от себя, а он, наоборот, прямо-таки лип к двум суровым палачам – должно быть, крепенько у бедняги в голове засело «только издалека»… Дозрел клиент до нужной кондиции, чего уж там…

Жестом усмирив экзекуторов, Сергей присел на корточки рядом с насмерть перепуганным импортным человеком и перешел на английский, справедливо рассудив, что на сносный прежде русский Нидерхольма при таких обстоятельствах полагаться не стоит:

– Хватит. Хватит, я сказал! Не нойте. Будете отвечать на вопросы, останетесь живы. В Москву увезем…

– Вы обещаете?

– Слово офицера… Где Джинн?

– Не знаю, честное слово. Я не индеец, не могу ориентироваться на этой вашей чертовой местности. Горы и леса – все похожи друг на друга… Совершенно не понимаю, как тут можно находить дорогу… Он был в лагере, откуда мы выехали… В земле устроены замаскированные укрытия, их не видно, пока не подойдешь вплотную, честное слово… Мы ехали часа два, петляли, правда, немилосердно, тут нет никаких дорог…

«Нет, он все же не разведчик, – отметил про себя Сергей. – Конечно, за минуту до неизбежных девяти граммов в затылок ломаются, бывает, и стойкие люди, но все равно профессиональный шпион такого возраста держался бы иначе. Совсем не так, как эта хнычущая медуза. Разведчик привыкает к мысли, что однажды костлявая решит поманить его сухой рученькой, это не может не наложить отпечаток на личность и образ мыслей, – а этот, без сомнения, угодил в насквозь непривычную для него ситуацию. Нет, не разведчик. К разведчику, кстати, было бы больше уважения: человек при деле и обязанностях, работа у него такая, государство послало, поневоле придется соблюдать корпоративную этику…»

Понемногу бессвязные и нехитрые откровения Нидерхольма все же начали складываться в более-менее четкую картину. Десять дней назад перейдя грузинскую границу, он все это время пребывал в роли почетного гостя борцов за свободу и летописца таковых. Что интересно, за это время, если ему верить, означенные борцы так и не ввязались ни в одну стычку, ни одного нападения на солдат не совершили, ни одной диверсии не провернули. Конечно, безоговорочно доверять суждениям штатского иностранца было бы опрометчиво, но все равно складывалось впечатление, что отряд Джинна и в самом деле на боевые не выходил – то ли отсиживался, то ли, что вероятнее, готовился к делу, как и предполагал генерал. Знать бы только, к какому… Нидерхольм в этом плане ясности не внес.

– Он мне обещал сенсацию, – уныло тянул лысый. – Так и сказал: если повезет, я смогу сделать интереснейший, оглушительный материал…

– А конкретнее?

– Не знаю! – огрызнулся журналист. – Никакой конкретики, он держался предельно загадочно. Ждал чего-то, ждал, волновался, такое не скрыть…

– Какая-то крупная акция?

– Говорю вам, не знаю! Представления не имею. Вы же его знаете сами, а? Должны представлять, что он за человек. Никогда не болтает лишнего. Но он ждал чего-то, голову могу прозакладывать, волнение иногда прорывалось… – Лицо лысого внезапно перекосилось, из глаз брызнули слезы, вызванные, полное впечатление, не страхом, а злостью. – Самый натуральный восточный варвар. И вы тоже. Можете меня расстрелять, пытать в вашем КГБ, но я вам в лицо скажу: варвары! Так обращаться с известным в Европе репортером, пинать сапогами… Со мной в Африке лучше обходились! Голые, грязные негры! Боже, какие варвары…

«Очень мило, – фыркнул про себя Сергей. – Мы, стало быть, варвары. А этот фрукт, перешедший границу без визы и болтавшийся с бандой иностранных наемников, столь же нелегально проникших в страну и дравшихся против правительственных войск, – он, надо полагать, светоч цивилизации. Неисповедимы пути европейского мышления…»

Но не было ни времени, ни желания вступать в дискуссии на отвлеченные темы. Он выпрямился, махнул Токареву с Самедом, нетерпеливо топтавшимся поодаль в ожидании своей очереди на обладание импортной добычей, подошел к майору.

– Ну?

– Ничего почти толкового, – сказал Сергей. – Джинн сидит и чего-то ждет. Мы это и сами знаем…

– Ну, подождем весточку от Каюма…. Поторопи ребят. Нам отсюда сваливать пешочком. Радисты никакого обмена в окрестностях пока не фиксировали, но все равно не стоит рассиживаться… Ага!

Первый вертолет, МИ-8, взмыл из-за горушки совершенно неожиданно, прошел над ними совсем низко, так что волосы на головах взвились от тугой волны; оглушая грохотом, завис метрах в двадцати и медленно стал опускаться. С того же направления показался второй. Обломки машин уже почти не дымили.

Глава вторая

Амбары и крестьяне