Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 - Николай Погодин

Клава. Я на свои грешные копейки живу, а ты шикуешь — на окровавленные. (Уходит.)

Настя. Расстреляли?! Дятлов, что молчишь?

Дятлов. Ничего не известно.

Настя. Значит, жив.

Дятлов. Почему думаешь?

Настя. Снилось.

Дятлов. Вела бы себя поблагороднее, тогда ничего не снилось бы. Шикуешь.

Настя. Шикую и шиковать буду. Теперь, Федя, кончилось твое царство военного коммунизма… Вы вообразить себе не можете, как я еще шиковать буду.

Ипполит. Как же. Воображаю!

Дятлов. Не связывайся. А ты, Настя, иди компаньонов угощай. И на свое царство не надейся. Просчитаешься.

Входит Абдула.

Настя. Абдула, где папочка?

Абдула. Ту-ту машина твой папочка!

Настя. Ничего не понимаю.

Абдула. Ту-ту машина… «Прощайте, вся моя родня»…

Настя. Не понимаю, что он говорит.

Дятлов. О чем ты говоришь, Абдула?

Абдула. Убить мало твоя папочка. Резать надо на ремни, собакам давать.

Настя. За что ты его ругаешь?

Абдула. Господин Гвоздилин ту-ту машина, на Варшаву тягу дал… Я сам, старый дурак, его в поезд сажал… считал, что в Одинцово едет…

Настя. Ничего не понимаю.

Дятлов. Уехал отец из Советской России… Чего же тут не понимать?

Настя. Как?!

Дятлов. Как! Очень просто. Получил заграничный паспорт и уехал. Они легально теперь уезжают.

Абдула. Какой человек есть! Негодяй! Мало этого слова. Сукин сын есть.

Настя падает в обморок.

Всех их… буржуазия, который есть… на грязной веревке вешать надо.

Дятлов. Поздно ты это понял, Абдула… в семнадцатом надо было котелок открыть…

Ипполит (около Насти, в сторону дома). Клава, позовите Ирину… Тут обморок.

Дятлов. Чем-то он им страшно влепил… Что он тебе сделал, Абдула?

Абдула. Я ему верой-правдой… Знаешь, что есть вера-правда?

Дятлов. Знаю.

Абдула. А он мне рубля на табак не кинул. Скрылся, как мошенник… Видал, какой господин есть?!

Дятлов. Не могу войти в твое положение, господам не служил… Смеяться над тобой дурно, ты человек старый.

Абдула. Смейся… ха-ха… Старый, но окончательно глупый… Пустая башка.

Входит Ирина.

Ипполит. Настя в обмороке… какое-то потрясение.

Ирина. Брызни водой, очнется.

Ипполит. Так просто, водой?

Ирина. Можешь духами побрызгать.

Настя (приподнимаясь). Ничего не надо. А вам, Ириночка, противно ко мне прикоснуться. Бесчувственная вы особа.

Ирина уходит.

(Всем присутствующим.) А чувств я лишилась потому, что папочку люблю страшно и не успела с ним, бедным, попрощаться. (Уходит.)

Абдула. Шайтан, жулик, мошенник твой папочка. (Уходит.)

Дятлов. Мил-сердечный друг, а ты какой-то странный.

Ипполит. А что? Заметно?

Дятлов. Очень. Валерий… понимаю…

Ипполит (после колебаний, с тяжестью). Не поймешь ты меня.

Дятлов. Скажи прямо, что с тобой? Про таких, как ты, в народе говорится: «Человек задумался». Ты вообще не в меру впечатлительный.

Ипполит (защищаясь, резко). Ах, «впечатлительный»! Повсюду лавиной раскатывается вакханалия старого мира, а я, видишь ли, впечатлительный! У меня брата сожрала эта вакханалия, а я впечатлительный… Мне всегда светили огни Смольного, всегда горел неугасимый образ Ильича… впрочем, да… да, да, я впечатлительный, тонкий и не в меру чувствительный. Можешь иронизировать. И все-таки поймите вы, железные друзья мои, что есть у нас, русских, свирепая, бессмысленная, страшная тоска, которая ведет в кабак, в запой, на перекладину с веревкой. Ты правильно заметил. Да, задумался… Но ты не бойся, Федя, я пока до точки не дошел. Вот у меня кулак, он твердый… кажется, железный. Просто я не умею и не стану врать.

Дятлов. Врать?.. Кому? Для чего тебе врать?..

Ипполит. Тебе хотя бы.

Дятлов. Убей, неясно.

Ипполит. Если носишь такие настроения в себе, по-моему, нечестно оставаться пребывающим в партии.

Дятлов. Пребывающим?

Ипполит. Но ты возьми по-человечески. По-человечески, как быть, если такие настроения в душе?

Дятлов. «По-человечески». Я, значит, каменный. А мне, по-твоему, не делается отвратительно, когда вон у Насти пир горой? А ее дружки выдумали маргарин варить? Когда Гвоздилин, видите ли, может легально уехать за границу? И ты, чекист, не тронь его пальцем. Но между тобой и мной есть разница.

Ипполит. Знаю я эту разницу.

Дятлов. Нет, ты не знаешь. Для тебя погасли огни Смольного. Ты своей тоске поддался… И про Ильича молчи.

Ипполит. Ты хочешь сказать мне: «Предатель». Говори.

Дятлов. Нет, не скажу… не могу принять твоей… как ее?.. бессмысленной, страшной тоски… не пойду навстречу. Ты?! У которого никогда не было никаких интересов, кроме революции… Ерунда какая-то, сон бессмысленный. Если такие, как ты, будут уходить из партии… я это понимать отказываюсь.

Ипполит. Ты подожди, послушай…

Дятлов. Ждать нельзя, не буду. Знаю одно: то, что ты мне высказал, — болезнь. Опасная, смертельная… К Ленину!

Ипполит. Опомнись!

Дятлов. Именно потому, что я все помню, — к Ленину, к нему одному.

Затемнение

Сцена вторая

В кабинете Ленина в Кремле. Вечером. Дятлов, Ипполит. Входит Ленин вместе с докладывающим.

Докладывающий. В Италии растут тенденции к признанию Советской России. Конечно, тут играет роль наша нефть, но все же побеждает реалистическая точка зрения.

Ленин. Они все нас признáют… Глупость и упрямство долго властвовать не могут. Мы же их признаем… Мы, которые их прогнали! (Ипполиту и Дятлову.) Сидите, товарищи, сидите, никаких мировых тайн вы тут не подслушиваете. Вот очень горько, что средства связи далеко не совершенны… Китай. Скачи до него… а как хочется побольше сведений о деятельности Сунь Ят-сена[48]. Мы безмерно мало знаем… (Всем.) Придет, товарищи, время, когда народы Азии поставят огромный памятник русскому матросику, который бухнул из пушки по Зимнему дворцу… (Докладывающему.) Оставьте все эти материалы для вечерней работы.

Докладывающий. Владимир Ильич, но мы сейчас занимаемся вечерней работой.

Ленин. Ничего. Я люблю поздно сидеть. Что у вас еще?

Докладывающий. В Коминтерн пришло письмо от канадских рабочих. Просто осведомляются о состоянии вашего здоровья.

Ленин. Вот надо им ответить тоже просто: «Жив, здоров и занимается вечерней работой». (Бросает взгляд на Дятлова и Ипполита). Но мы утомили их нашими мировыми вопросами. Сейчас мы сделаем перерыв. Я поговорю с товарищами, а потом мы продолжим с вами работу.

Докладывающий уходит.

Нуте-с, кто начнет?

Дятлов. Я, наверно… слова в горле останавливаются. Ипполит из партии выходит.

Ленин. Запишем. Дальше. А вы, надеюсь, не выходите?

Дятлов. Как это можно! Владимир Ильич?.. Но… (под взглядом Ленина запнулся) если такие люди…

Ленин. Все-таки появилось «но»?

Дятлов. Появилось.

Ленин. Вот это «но» и есть самое главное. Вы и «но», это несовместимо. Чудовищно! Вы меня убили, товарищ Дятлов.

Дятлов. Я убил?!.. Я?.. Не Ипполит?

Ленин. Именно вы.

Дятлов. Тогда казните. Но я за Ипполита болею!

Ленин. Казнить надо не вас, а нас, руководителей… Воспитывали плохо, плохо школили, в руках держать не умеем. Вы — сущность партии, ее костяк, жизнь, надежда, а нате вам! У Дятлова появились свои «но»… Ленин гнет не туда, может быть, куда гнул Маркс? Так, стало быть? Отвечайте.

Дятлов. Владимир Ильич, неужели у Дятлова не могут появиться сомнения?

Ленин. Не могут!

Дятлов. Как?!

Ленин. Так, очень просто. Не могут. И в этом наше величайшее счастье, что у нас с вами относительно партии не может быть никаких сомнений, никаких «но». Счастье! Слышите? Нам повезло, как никому на свете, открыть неслыханного человека, без сомнений, великолепного по ясности, недюжинного, железного. Откроюсь вам, — хоть я не терплю красивых слов, но тут другого нет, — я перед нашей партией преклоняюсь… несмотря на огромное количество наших недостатков. Такой партии до нас никто не мог создать — ни бог, ни царь и не герой! А вы… да нет, товарищ Дятлов, тут недоразумение… нет у вас никаких «но».