Старуха 2 (СИ) - Номен Квинтус

Марта Густаффсон Веру лично встретила в Берлине, прямо на летном поле, так что Вере даже через таможню проходить не пришлось. Причина такой встречи была очень простой: у нее в Америке спрос на капроновые чулки не удовлетворялся даже на десять процентов и она теперь хотела лично выяснить, что именно мешает фрёкен Вере удовлетворить растущие аппетиты заокеанцев.

— Да ничего особо не мешает… просто оборудование для производства ниток еще только делается. Но делается быстро, к сентябрю я смогу тебе отгрузку готовых чулок минимум втрое увеличить.

— А мне нужно увеличить раз в десять. Какие тебе станки для этого заказать? Я все куплю, куда надо доставлю. Обидно же, что такие деньги пролетают…

— … мимо наших карманов. Думаешь, мне не обидно? Но сейчас все упирается именно в производство ниток, а вот эти станки просто никто в мире не делает. Но у нас их делают быстро, я в Линц как раз и лечу чтобы купить разорившуюся ткацкую фабрику… кстати, если ты мне ее оплатишь, что уже летом я тебе буду вот такие плащи поставлять, — Вера достала из сумки голубой плащ из каландрированного капрона. — Думаю, его много кто купить захочет: видишь, он складывается так, что помешается в воротник, его можно в любой дамской сумочке носить…

— Захотеть-то захотят… а сколько он стоить будет?

— Тебе они достанутся примерно по сто пятьдесят крон.

— А сколько тебе с прибыли отдавать? Как всегда половину?

— Марта, я же сказала: тебе они обойдутся в сто пятьдесят крон. А какую ты с них получишь прибыль, меня уже интересовать не будет.

— Не зря Карл говорил, что ты… слишком честная. Плащи только голубые будут?

— Пока ткань эту только трех цветов мы делать можем: такую голубую, светло-зеленую и темно-красную. Но я еще подумаю над цветами, и ты подумай, какие цвета людям понравятся. Но макинтоши-то все одного цвета носят, и ничего?

— Макинтоши мужчины носят, а это ведь для женщин?

— Наверное, и для мужчин тоже плащи такие подойдут. Ладно, я еще подумаю: сначала нужно все же сделать ткань.

— Сначала нужно сделать много чулок! Их уже знают, и я знаю где и за сколько их продать. А американцы такие глупые: пошлину на чулки ввели.

— И чего ты в этом глупого увидела?

— А я просто на величину пошлины цену подняла — и все равно американки их расхватывают. То есть они своим же женщинам хуже сделали, а я и не заметила никаких для себя убытков. Правда, поговаривают, что Дюпон собирается такие же скоро делать начать…

— Пусть собирается, завод по производству нужного материала они года три строить будут — но ты права: за это время мы должны будем из американок денег вытащить как можно больше. Вернусь — надаю пинков тем, кто станки для выпуска ниток делает, чтобы пошустрее работали…

— А плащик-то очень неплох, — заметила Марта, кое-как в него одевшись в теской кабине самолета. — Очень даже неплох… сколько там за завод просят?

— Я пока не знаю.

— И не знай: торгуешься ты отвратительно, тебя, думаю, лучше туда вообще не пускать. Ты мне просто скажи, кто завод продает — и я уж сама как-нибудь… А пока напиши, куда станки все отправлять. И зачем ты только сюда прилетела, время только зря потратила… которое могла бы потратить на пинание твоих рабочих. Слушай, может тебе просто самолет подарить? А то тебе придется пару дней, пока я с австрияками торговаться буду, просто в гостинице просидеть… Или нет, торговаться я точно буду не один день, а тебя тем временем прямо из Линца мои пилоты домой и довезут, так что в городе ты только одну ночь и проведешь… Время — деньги! А твое время — это очень большие… мои деньги, — рассеялась Марта. — И твои, кстати, тоже, но ты и сама это знаешь…

В результате бурной деятельности, которую развила Марта Густаффсон, Вера вернулась в Москву к вечеру второго дня, и, заметив свет в окнах соседской квартиры, прямиком к начальнику и отправилась:

— Добрый вечер, Лаврентий Павлович, а, возможно уже, и добрая ночь. Но тут дело такое… не самое, конечно, срочное, но если я не поделюсь с вами, то просто не усну.

— А если поделишься?

— То не уснете уже вы, но я буду спать сном младенца, а это важнее.

— Вот ведь зараза! Ну ладно, делись… Видно, что новость не рядовая, раз уж ты из-за нее в Австрию не полетела.

— Я уже туда слетала. Меня Марта встретила, в Линц проводила, по дорогу вызнала, что мне там надо. И отправила на своем самолете домой: сказала, что я торговаться не умею и она все лучше сделает.

— И это столь важная новость, что ты мне спать не даешь?

— Нет. Мы в Линц поздно вечером прилетели, Марта нам заранее номера в гостинице, причем лучшей в городе, сняла. Но мне что-то не спалось… вы же знаете, что я люблю вкусно поесть? А деньги у меня в кармане были, так что отправилась я в ресторан…

— И ты мне будешь еще полчаса рассказывать, что ты себе в этом ресторане вкусного заказала…

— Не буду. А буду рассказывать, как ко мне начал приставать какой-то в зюзю пьяный господин. Ну он поприставал, даже представился, а потом я его затащила к себе в номер…

— Ты думаешь, мне это очень интересно?

— Вы даже не представляете как! В номере я ему дала еще рюмочку выпить, он уснул, а я — сугубо от скуки — просмотрела бумажки, которые в своем портфеле держал этот господин из австрийского генштаба.

— Гм… а если бы он проснулся?

— От моих снотворных невовремя не просыпаются. Потом я, конечно, скандал подняла, горничным заявила, что это пьяная свинья ко мне в номер вломилась… ну, его убрали, правда им все равно пришлось полицию вызывать.

— Детали можешь опустить. Что интересного прочитала?

— Много чего, а для начала… это вам для затравки, чтобы проверить: подсунули мне эту пьяную рожу или мне на самом деле повезло. Так вот, товарищ Блюхер — вообще нам не товарищ. Он даже в партию не вступал никогда! И вообще вся его биография — полнейшая выдумка. То есть все, что якобы с ним было до двадцать первого года — выдумка. Так что, возможно, он даже не Блюхер, а вот на кого работает… в бумажке той было сказано, что «это следует иметь в виду, но никаких попыток вербовки не предпринимать, чтобы не испортить…» — а вот что не испортить, там уже написано не было: следующей страницы в портфеле не оказалось.

— Ну у тебя и фантазия!

— Я именно такой реакции от вас и ждала, потому что и сама сначала там же подумала. Но потом вспомнила, что на Перекопе Блюхер угробил семьдесят пять процентов красноармейцев из своей дивизии. А все прочие, в штурме Перекопа участие принимающие, потеряли максимум процентов пятнадцать…

— И что? Это повод…

— Это, в совокупности с тем, что я случайно в Линце узнала, будет поводом как бы невзначай биографию-то его и проверить. Не думаю, что это эта проверка окажется слишком долгой и очень дорогой — зато мы будем точно знать. А вот что мы будем знать, я пока не знаю.

— Да ты соображаешь…

— Я уже ничего не соображаю и пойду спать. А завтра с утра снова работой займусь… да, третий и четвертый цеха Мытищинского завода пока никакими станками не занимайте, если у Марты все получится, то уже через пару недель там австрийские станки встанут.

Весь следующий месяц Вера крутилась как белка в колесе. Станки из Австрии поступили уже через две недели, хотя было их много меньше, чем она ожидала: когда Марта пошла «торговаться», то уже больше половины станков обанкротившегося завода были проданы. Но Вере, в общем-то, и был нужен всего один такой станок, а все остальные она рассматривала как «приятную опцию». И вот с этим «единственным нужным», с шириной выпускаемого полотна всего в шестьдесят пять сантиметров) она и возилась: все же производимые семейкой Петровых нитки от вискозных сильно отличались. Однако упорство Веры (и, в большей степени, троих молодых инженеров, только что закончивших МВТУ) обеспечили нужный девушке результат. А другие «нужные результаты» обеспечили инженеры уже не совсем молодые, с опытного завода в Реутове — и в середине августа она решила, что «можно показывать». А вот что именно…