Игра без правил - Василий Веденеев

— Я сегодня сторожу. — Мужчина убрал фото в конверт и прихлопнул его тяжелой ладонью. — Давай завтра утром? Не горит?

— Горит, — отозвался Александриди. — К одному уже приходили с самочинным обыском, даже форму натянули и поддельный ордерок предъявили. Кому такое понравится? Твою контору только полный дурак может обокрасть, дело делай.

— Дурак, — фыркнул сторож, — работу сейчас трудно найти, чтобы время было и не пыльно, потому и дергаюсь. Контора что, кому она действительно нужна. Но если залезут какие охламоны, выгнать меня могут, а потом опять тихую гавань ищи?

— Тогда звони, — не стал обострять отношения Лука, — но чтобы сегодня же все были на местах. Когда нащупаете этих развеселых друзей, то карать без жалости.

— Отделаем, — скучно зевнул сторож, прикрыв рот большой ладонью. — Мама не узнает.

— Мама с цветочками должна на кладбище ходить, — усмехнулся грек, глядя на татуировку сторожа, изображавшую качавшегося на полумесяце черта с гитарой в когтистых лапах. — Я же сказал: без жалости. Охраняемым на глаза не суйтесь, осмотритесь, чтобы все чисто было и с ментами неприятностей не расхлебывать. Разбойничков убрать чисто и не в квартирах, а то знаю тебя, ленивый, лишний раз переломиться не захочешь. По одному вывезите за город, там и закопаете. Звони, — грек кивнул на телефон, — а я пойду. Не провожай, дверь захлопну. Утром позвонишь мне, доложишь, что сделал.

— Это уж как водится, — согласился сторож, кладя огромную ладонь на телефонный аппарат.

— Да, — остановился в дверях Александриди, — используй технику и очертя голову не кидайся, чтобы без буффонады и стрельбы. Если при вас к кому из них пойдут, то лучше потом с разбойничками разберитесь, а в квартиры следом за ними не лезьте…

Выйдя в темноту двора-колодца, Лука поглядел наверх, с удовлетворением отметив, что свет в окне приемной не погас. Включив фонарик, он без происшествий добрался до своего автомобиля и, сев за руль, с облегчением вздохнул — кажется, на сегодня успел сделать все, везде побывал, со всеми поговорил. Можно ехать домой, спать…

На стене прихожей висел календарь японской фирмы — загорелые обнаженные красотки с кукольными фарфоровыми личиками демонстрировали на фоне синего-синего моря, золотого пляжа и роскошных автомобилей не менее роскошные фигуры в купальниках ярких цветов. Щелкнув ногтем по животу косоглазой красавицы, Михаил Павлович прошел на кухню.

Сев к столу, он подумал, что, если его Таньку так сфотографировать, она будет выглядеть ничуть не хуже.

Таня поставила перед ним тарелку, положила на нее аппетитно пахнущий кусок жареного мяса, налила чаю. По вечерам Котенев предпочитал мясо без гарнира и чай без сахара — он считал, что это помогает не толстеть.

Усевшись напротив, она развернула газету, просматривая последние новости.

— Чего пишут? — лениво поинтересовался Михаил Павлович.

— Осуждают группу высокопоставленных медиков, пытавшихся получить Государственную премию за разработку гигиенических нормативов содержания в пищевых продуктах ядохимикатов. Даже при отсутствии средств контроля за их содержанием.

— Совсем обнаглели, — отрезая кусок мяса и отправляя его в рот, откликнулся Котенев. — Травят народ и еще хотят за это премии получать? Сидели бы тихо и не высовывались, а то ни одноразовых шприцов, ни противозачаточных средств, ни толкового обслуживания. Боров, чтобы зубы нормально сверлить, и тех нет. Зато создают один медицинский кооператив за другим.

— Успокойся, премии не дали, — улыбнулась она, — зато одного из соискателей тут же выдвинули в академики, а другого на присвоение звания Героя Социалистического Труда.

— Вот так вот, да? — Отпив из чашки, Михаил Павлович достал сигареты. — А потом будем вещать о порядочности? Как директор, так обязательно в академики, а выдвигают такие же директора. Какая там, к черту, клятва Гиппократа? Они тебе, если хорошо заплатишь, подберут донора и угробят его за почку, чтобы пересадить. И никого не будет волновать: здоров он был или неизлечимо болен. Деньги!

Бросив недокуренную сигарету в пепельницу, он без всякого аппетита дожевал мясо, запивая его терпким чаем. Настроение испортилось.

— Слушай, ты как посмотришь, если бы мы уехали? — неожиданно вслух высказал он свои потаенные мысли.

— Куда? — Отложив газету, она удивленно подняла брови. — Что это ты об этом так вот, вдруг?

— Ну, вдруг не вдруг, а как? Поехала бы?

— Серьезно?

— Вполне, — заверил Михаил Павлович. Всего он рассказывать не собирался, сейчас важно узнать ее настрой, какие у Татьяны мысли, пойдет ли она за ним и дальше? От этого может зависеть многое. — Что, думаешь, я не решусь расстаться с Москвой? Решусь! Есть города не хуже, а то и получше, чем столица. Более европейские, а с головой и деньгами нигде не пропадем. Попрошу перевода, осмотрюсь на новом месте, и приедешь ко мне. Согласна?

— Женой? — прямо спросила она.

— Да.

— Если женой, то приеду. Когда будешь просить перевод? — Она лукаво улыбнулась.

— Не знаю, — честно ответил Котенев, но тут же поправился: — Пока еще точно не знаю.

— Пошли лучше спать, ты устал. — Татьяна взъерошила ему волосы и прижала голову к груди. — Устал мой милый, все заботы, хлопоты, даже к дочке некогда съездить.

— Не трави душу, — высвобождаясь, буркнул Михаил Павлович и отправился в ванную.

Стоя под душем, он вновь вернулся к мысли о выезде из столицы. В самом-то деле, что он, мало имеет? Зато не будет Курова и других, не придут вечером с обыском, да и с Лидой все решится как бы само собой.

Докрасна растеревшись жестким полотенцем, он накинул халат и прошел в спальню. Татьяна уже легла. Погасив ночник, Котенев скинул халат и скользнул под одеяло, привычно положив руку на упругое, гладкое бедро любовницы. Боже, когда же он сможет стать, наконец, самим собой, не думать о делах, Курове, Александриди, работе, жене, Лушине и Хомчике?

Вдруг выход из лабиринта проблем действительно в том, чтобы удрать от них, затоптать память о прошлом и начать жить сначала, как начинают писать с красной строки?

Повернувшись на спину, он поглядел в смутно белеющий над ним потолок — сколько раз, еще с детства, приходилось слышать, что человек сам хозяин своей судьбы. Разве он не хозяин себе? Но тут же стало страшно принимать окончательное решение, ломать разом все накатанное, привычное, милое сердцу до того, что без боли и крови уже не оторвать. Подождать, поглядеть, как все дальше станет поворачиваться, каким боком? Пожалуй, только не затягивая.

Прислушался — кажется, Таня заснула? Тогда он начал гладить ее, будить, настоятельно требуя любви и ласки, боясь сознаться самому себе, что хочет спрятаться, раствориться в ней, чтобы уйти от неотвязных мыслей, загнать их в самую глубину души, придавив любовными утехами, как прессом. Сколько раз она уже спасала его подобным образом, пусть и сейчас спасет, спрячет, заставит обо всем забыть. А он будет ей благодарен за это, обязательно будет…

* * *

Когда машина Котенева неожиданно свернула в переулок и исчезла, сидевший за рулем следовавших за ней «жигулей» Ворона не стал особенно беспокоиться — куда денется, проскочит на параллельную улицу и опять появится. Но машина Михаила Павловича не появилась.

— Тварь безрогая! — зло выругался Анашкин, беспомощно рыская глазами. — Вечно темнит, мудрила.

— Чего делать будем? — прервал его Олег Кислов. — Вдруг он на Петровку подался? Или еще куда?

— А куда? — все еще надеясь, что вот сейчас он увидит знакомые «жигули», тянул время Ворона.

— Куда, куда? — зло передразнил Олег. — В прокуратуру, вот куда, баранья голова! Заявит, и начнут рыть нам могилку.

Анашкин перестроился в левый ряд и развернул машину.

— Куда рулишь? — завозился на своем месте Кислов.

— На Петровку, — буркнул Ворона, — если он туда примчался, то с машиной все равно внутрь не пустят. Значит, он ее на улице оставит, а мы проедем там по всем переулкам и поглядим.

До Петровки ехали молча. Олег сосал одну за другой сигареты, а Гришка вертел по сторонам головой, высматривая «жигули» Котенева.

Несколько раз объехали вокруг здания Главного управления внутренних дел, прокатились по переулкам, но и там нигде не увидели знакомой машины.

— Ну, двинем к прокуратуре? — предложил Ворона.

Олег в ответ только кивнул.

Около часа ушло на то, чтобы съездить к прокуратуре Союза, потом Федерации, Москвы и района, но и там их ждала неудача.

— Давай по адресам, — решил взять инициативу в свои руки Кислов. — Если не найдем, придется подаваться к Аркадию, пусть сам решает.

Около дома Михаила Павловича его машины тоже не было. Ворона начал нервничать, выезжая со двора, чуть было не врезался в столб и долго матерился, поминая недобрыми словами Котенева и всю его родню до седьмого колена. Кислов вжался в сиденье и думал, что они скажут Аркадию, — вдруг проклятый миллионер-подпольщик решил удариться в бега или, того хуже, сумел незамеченным проскользнуть в милицию? Денежки у него есть, это точно, и денежки немалые. Когда пришли они к нему под видом обыска, сначала было не по себе — вдруг все умопостроения Лыкова просто бред и Ворона навел не туда? Но ушли не с пустыми руками. Правда, Аркадий без устали твердит, что взяли сущую мелочь, что должен быть у друзей-мафиози свой казначей — либо Рафаил, либо толстый Лушин. Может, оно и так, может, плохо искали у Котенева — опыта-то нет. Но куда он, проклятый, сегодня запропал?