Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

Как будто ничего не произошло.

Но эта мысль всегда отрезвляла, и сейчас тоже обдала его холодом. В тот же миг он осознал, как непозволительно близко подобрался к женщине. Да еще такой хорошенькой.

«Где тут женщина? Неужто эта пигалица, малолетняя воспитанница?» возмутился разум, но тело с ним заспорило, да так рьяно, что мистер Линден решил ретироваться, прежде чем… прежде чем он и другую руку ей на плечо положит.

Для начала.

Попятившись, он убрал руку за спину, словно не желал видеть настолько грешную конечность, а затем отвесил племяннице жесткий, почти геометрический поклон.

— Мне нужно спешить, мисс Тревельян. Возникли кое-какие дела.

Но когда он повернулся к двери, Агнесс позвала его тихо:

— Дядюшка, постойте.

— Дитя мое?

Будучи доброй христианкой, Агнесс не в силах была наблюдать, как враг уползает с поля битвы на раздробленных ногах, хрипя и стеная.

Не лучше ли сразу его добить?

— Это были четыре стиха из книги Иезикииля. Начинайте счет, сэр: леди Мелфорд, леди Мелфорд, леди…

5.

На крыльце Джеймс Линден прислонился к стене, ощущая даже через плотную ткань сюртука шершавые камни и застывший в них вековой холод. Жаль, что он не монах-католик, а то взял бы многохвостую плеть и отхлестал себя, чтобы утопить в боли грешное желание. Но столь чувственные излишества не подобают англиканцам. Значит, нужно стиснуть зубы и терпеть.

Еще полбеды, если бы он хотел обладать ею, ведь похоть присуща всем мужчинам, к какому бы народу они не относились. Так он ведь хотел играть с ней, играть вновь и вновь, задавая ей невыполнимые задания, чтобы она отвечала ему тем же. А это желание чужое, с той, с темной стороны. В этом Джеймс не сомневался. Иначе почему ему так хорошо?

Пошатываясь, он направился к кухне и буквально ввалился в дверь, напугав своим внезапным появлением миссис Крэгмор, которая уютно устроилась в кресле и щипала курицу.

— Мадам, это вы надоумили мисс Агнесс дерзить мне? — прорычал он, вцепившись в дверной косяк.

— Никак в толк не возьму, о чем вы, сэр.

— Вы подрывали в ее глазах мой авторитет опекуна и пастыря? Отвечайте же!

— Мистер Линден!

— Миссис Крэгмор!

— Джейми!!!

— Няня?

— А ну-ка положи все на место! — завопила старуха, потрясая курицей, как пращой.

Виноватая тренькая, ложки и вилки начали опускаться в выдвинутые ящики буфета, а вертел, взмывший под самый потолок, упал прямиком в желобки над камином и покрутился там, чтобы насаженный на него кусок мяса повернулся к огню недопеченной стороной.

Мистер Линден смущенно откашлялся.

— Вот так-то лучше, — обрадовалась бывшая нянька. — Сказывай, что там меж вами стряслось.

Пришлось пересказать ей события этого утра, хотя и с небольшими купюрами. Досада Джеймса развеселила старуху еще пуще, и она расхохоталась, хлопая себя по мягким полным бедрам.

— Ну, паршивка, как тебя облапошила! И поделом тебе, Джейми. Давно пора сбить с тебя спесь. А то ходишь с постным видом, будто на крестном ходу, аж смотреть на тебя тошно. Тьфу! А какой был славный мальчишечка…

— Ты рассказывала ей о моем детстве? И обо всем… этом, — он недовольно покосился на блюдце, которое одиноко кружило над буфетом, словно никак не могло вспомнить, на какой полке стояло.

— Ни словечка ей не говорила, видать, сама догадалась. Оно и понятно, ты ведь так и ел ее глазами с самого первого дня.

— Я? — обомлел священник.

— А кто ж еще? Будто я не вижу, что тебе так и зудит с ней поиграть. Чего дуешься? Такова уж твоя природа.

— Ты ведь помнишь, чем дело закончилось в последний раз, когда я полагался на свою природу, — проговорил мистер Линден, но старая нянька его не слушала.

— Вот и славно, — радовалась она. — Уж теперь-то никто из вас не сунется ко мне на кухню! Будете друг дружку гонять, как в той балладе.

Но зайцем вмиг обернулась она,Прыг — и помину нет,А он обратился гончим псомИ быстро взял след.

Пастор разом помрачнел.

— Тогда она превратилась в пледИ юркнула на кровать,А он покрывалом зеленым сталИ взял, что задумал взять,[3]

— подытожил он, пристально глядя на няньку.

Миссис Крэгмор невозмутимо закивала.

— А что, было бы недурно.

— Она моя племянница.

— Двоюродная, — парировала старуха. — Так за чем дело стало? Закон не воспрещает вам жениться. А ежели по совести, так она тебе и вовсе не родня.

— А вот об этом лучше мне не напоминать.

Заметив, как задели Джеймса ее слова, она швырнула курицу на стол, подняв вихрь белых перьев, и, вытирая руки о фартук, подошла к молочному сыну. Сочувственно погладила его по плечу.

— Полно тебе убиваться, Джейми, все прошло и быльем поросло. А мисс Агнесс славная девчушка, уж сумеет тебя утешить. Ты и думать позабудешь о той другой.

— Разве можно о ней забыть?

Нянька не отвечала, только смотрела на него, подперев кулаком дряблую щеку. Но Джеймс и не ждал ответа. Быстрым шагом он направился прочь, потому что ему предстояло совершить самый непедагогичный поступок в своей жизни. Оснований для него не было никаких. По всем человеческим правилам зарвавшаяся племянница заслужила по меньшей мере отсидку в чулане на хлебе и воде. А вот по тем, иным правилам…

А по ним она заслужила кое-что похуже. Даже в сказках от девиц требуется работать, не огрызаться и бодрым голосом отвечать «Со мной все отлично», даже если они умирают от усталости. А нахальные ленивицы рискуют вернуться из волшебного мира в виде костей, постукивающих в коробке.

В сущности, те же правила, что и у людей.

Но Джеймс знал, что есть и другие сказки, где женщины тоже не всегда выигрывают, но всегда состязаются, отвечая на вызов дерзким смехом. Знал, потому что в одну из таких сказок ушла его мать. И хотя бы поэтому Агнесс заслужила, чтобы побежденный сложил к ее ногам драгоценные дары.

Правда, в мире людей за ними придется срочно скакать в Харроугейт.

6.

После победы в словесном поединке Агнесс пряталась в саду, опасаясь, что дома ее поджидает дядя в окружении длиннобородых пророков и с библейскими цитатами наготове. Второй раунд им с Иезикиилем не выдержать.

Перед ланчем она юркнула в спальню, чтобы подготовить к вечеру свое единственное платье на выход, прогладить его и возможно даже расставить, потому что оно немилосердно давило под мышками.

Но в комнате ее ожидало чудо. Чудо цвета июньских листьев, когда сквозь них просвечивает жаркое солнце. Чудо, сшитое из лучшего китайского шелка по лучшим парижским лекалам. Зеленое платье с узенькой талией, мыском спускающейся на пышную юбку, со множеством узких оборочек, украшающих лиф и рукава, — сколько же труда нужно, чтобы нашить все эти оборочки, и сколько труда, чтобы вышить платье белым по зеленому тонким узором! Платье сияло, как летняя мечта, и Агнесс не могла поверить в его реальность, даже когда Агнесс прижалась щекой к шелку, наслаждаясь его прохладной гладкостью. Даже когда примерила платье и убедилось, что оно сидит — будто по мерке сшито, и что в нем она выглядит стройнее (еще бы, ведь оборочки на лифе придают бюсту несуществующий объем!), и свежее, и ярче! К платью прилагалась изящная шляпка: снаружи — зеленая, изнутри — белая, украшенная магнолией и белыми лентами. И пара новых перчаток. И алая наперстянка, выскользнувшая из складок зеленого шелка…