История русского романа. Том 2 - Коллектив авторов

Занимая привилегированное положение, защищая и проповедуя взгляды, получающие полное признание в верхах, находя надежное убежище в «Русском вестнике», — органе, никогда не подвергавшемся никаким гонениям, антинигилистическая беллетристика оказывалась вместе с тем перед читателем в очень затруднительном положении. Ей нужно было осудить и дискредитировать все передовое и гонимое, поднять на щит и опоэтизировать реакционное и отсталое; ей ничего не оставалось другого, как вместо изображения того, что действительно есть, подставлять официальную версию в истолковании известных событий. Это и вынуждало ее к объединению романической истории с уголовной хроникой. Вместе с тем в антинигилистической беллетристике обнаруживаются попытки, во — первых, дать отдельные реалистические зарисовки и психологически оснастить это развитие интриги, добиться достоверности изображения прозрачными портретными совпадениями, перечислением известных исторических фактов, выведением на сцену действительных исторических лиц, броским копированием быта и, с другой стороны, ввести в роман явный домысел, очевидный памфлет, прямую карикатуру и клевету.

Характерно, что с течением времени в антинигилистических романах этот поверхностно — романический, авантюрный элемент все более усиливается. Все назойливее становятся и черты злостного памфлета, прямых инсинуаций в отношении действительных исторических лиц. Эта беллетристика все откровеннее пользуется средствами реакционно — тенденциозной публицистики. Обычными становятся ссылки на высказывания охранительной печати, цитаты из изданий Каткова и других реакционных журналистов, попытки «документировать» повествование выдержками из «Колокола», из статей «Современника» и «Русского слова», из материалов по крестьянскому делу и т. д. Вместе с тем все определеннее выступают устарелые приемы, характерные еще для рядового исторического романа или светской повести 1830–х годов. Ярким примером этой эволюции могут служить антинигилистические романы Вс. Крестовского, Маркевича, Авсеенко, Орловского, появившиеся в 70–80–х годах. К этому времени окончательно складывается и традиционная сюжетно — композиционная схема антинигилистического романа, постоянно повторяющаяся. Антинигилистический роман становится своего рода замкнутой Жаровой структурой, все характерные компоненты которой даны заранее.

Таким образом, антинигилистический роман 60–80–х годов по основному своему содержанию — роман политический по преимуществу. По своему идеологическому направлению это роман реакционно — охранительный. Центральной темой его является борьба двух сил — демократической и реакционной. По приемам характеристики представителей демократического движения это роман — памфлет. Его основная задача состоит не в объективно — исторической и всесторонней характеристике героев, не в истолковании «нового типа», а в его осуждении, в клеветнически- пасквильном его изображении. По манере своего письма, по своему стилю антинигилистический роман — явление типично эклектическое; для него характерно механическое соединение совершенно разнородных стилевых приемов — традиционного романического повествования, авантюрного романа, исторического романа, светской повести 30–х годов, обличительного жанра 50–60–х годов, прямого памфлета и пасквиля.

Чисто художественные достоинства этих реакционно — тенденциозных романов, как правило, столь малы, их идеи настолько предвзяты, а их приемы так легко перерождаются в шаблон и схему, что нет никакой необходимости подвергать подробному анализу все произведения этого рода.

Ниже мы считаем необходимым подробнее остановиться лишь на отдельных, наиболее характерных и выделяющихся произведениях, чтобы показать эволюцию этого жанра в его типических признаках.

2

Первым по времени своего появления антинигилистическим романом было «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского. Роман был напечатан в «Русском вестнике» Каткова за 1863 год. Для многих современников Писемского этот роман оказался неожиданным. Писемский не пожалел красок для резкого изображения явлений и характеров, порожденных старым бытом крепостнической России. В этом смысле можно сказать, что в романе отрицание старого получает более широкие рамки, чем в ряде предшествующих повестей писателя. В нем очень сильно звучат сатирические ноты, а изображение персонажей нередко переходит в шарж и карикатуру. В отличие от предшествующих произведений Писемского это скорее всего роман — памфлет, не замкнутый, как отмечала критика того времени, в «естественные и необходимые рамки» романического повествования.[149] Несмотря на наличие сквозного действия, связанного с историей отношений двух героев романа — Бакланова и Софи Леневой, роман действительно распадается на ряд сцен и эпизодов, освещающих самые различные стороны жизни и быта этого времени, вводит ряд эпизодических фигур, слабо связанных с основным сюжетом, но в общем замысле произведения тем не менее важных.

Писемский не видит ничего светлого в жизни старой дореформенной России, но он не видит также ничего освежающего и в новой обстановке, сложившейся в России 60–х годов, в годы кризиса феодально — крепостнической системы, борьбы вокруг буржуазных реформ и подъема демократического движения. Все, что происходило тогда, для него только — «взбаламученное море»; на первый план выступают в этой картине общая нескладица, недоумение, всякого рода накипь.

«Взбаламученное море» хотя и предвосхищает последующий ряд антинигилистических романов памфлетно — карикатурным изображением людей и событий 60–х годов, однако во многом еще отличается от типичных образцов антинигилистической беллетристики. В нем еще отсутствуют многие характерные приемы этого рода романов, те общие жанровые признаки, о которых говорилось выше.

В этом смысле гораздо более типичными и определяющими основную линию антинигилистической беллетристики являются два произведения, появившиеся одновременно (в 1864 году): роман Н. С. Лескова «Некуда» (в журнале «Библиотека для чтения») и роман В. П. Клюшникова «Марево» (в «Русском вестнике»).

«Марево» — это в сущности первый роман, целиком посвященный антинигилистической теме. Романическая интрига с характерным для нее резким мелодраматизмом целиком подчинена здесь этой теме. Действие романа развертывается в юго — западном крае, накануне польского восстания. Центральным образом романа оказывается Инна Горобец, дочь активного участника передовых кружков 30–40–х годов, одного из близких друзей Станкевича, Белинского и Герцена (Инна носит на груди подарок отца — медальон с портретом Герцена), сосланного за свои убеждения правительством Николая I. Инна — личность сильная и свободолюбивая, она поклялась следовать примеру отца, бороться за правду. Именно вокруг этой девушки и развертывается борьба. Инну безнадежно любит Русанов, типичный молодой постепеновец, который под влиянием развертывающихся событий и личных неудач становится охранителем. Сама же Инна увлечена графом Вронским, одним из вожаков польских повстанцев, представителем аристократической партии в польском национальном движении. Этот Вронский и оказывается коварным носителем «злой силы», «демонических» замыслов, приводящих Инну на грань катастрофы. Он плетет в романе сеть самых гнусных интриг. Вронский организует и тайно готовит к выступлению силы польских повстанцев в крае. Его интригами объясняется, в частности, и выступление крестьян в этой местности. Он сам провоцирует этот бунт, а затем и его усмирение, чтобы вызвать недовольство крестьян и создать беспокойную обстановку в крае, благоприятную для готовящегося сепаратистского выступления польских магнатов. Он ведет постоянно двойную игру, прикидываясь ох)ранителем и верноподданным среди барства и «красным» среди демократов. Но Инна не видит и не понимает этой игры, она безусловно верит Вронскому, всецело увлечена им. Роль Русанова оказывается при этом самой жалкой, его деятельность — вначале в казенном учреждении, а затем в качестве мирового посредника — не приносит ему лавров. Он вынужден уйти в отставку. Столь же неудачными оказываются и его попытки вырвать Инну из‑под власти «злой силы». Инна смеется над благими порывами своего обожателя, пренебрегает его советами и кончает тем, что бежит с Вронским за границу. Затем в романе следуют наиболее мелодраматические сцены. Вспыхивает польское восстание 1863 года; Русанов отправляется «усмирять» поляков. И здесь при сражении отряда правительственных войск, руководимого Русановым, с отрядом повстанцев под предводительством Вронского происходит мелодраматическая встреча Инны с Русановым. Но Инна и теперь не идет за Русановым. В конце романа она оказывается в эмиграции за границей. Инна уже одна, она разочарована в Вронском, в освободительном движении, в деятельности вольной типографии Герцена и Огарева. По словам разочарованной Инны, и вольная печать не дает свободы слова, не пишет правды о России, ибо «писать правду о России можно только в России». Но Инна для себя уже не видит выхода, она тяжело больна; правда, в ней, наконец, вспыхивает запоздалая любовь к Русанову, но она горда, она не хочет связывать теперь себя с Русановым. А между тем Русанов едет спасать Инну за границу, встречается в Лондоне с Вронским, стреляется с ним на дуэли, проявляет великодушие по отношению к своему врагу, у которого во время поединка разрывается пистолет, и т. д. и т. п. Кончается роман возвращением Русанова в Москву. «Что будет — не известно», — таков общий пессимистический финал романа. Симптоматичен явный разрыв между намерениями автора и их осуществлением. На это вопиющее противоречие в художественной концепции романа обратила свое внимание демократическая критика 60–х годов. Так, в намерения автора входило представить истинным героем повеет вования Русанова. Автор не жалеет высоких и хороших слов, чтобы показать читателю гражданские чувства Русанова, его самоотверженную любовь к героине, его благородство даже по отношению к врагам. Русанов постоянно говорит о прогрессе, медленном, постепенном, но верном, об истинном служении народу, а между тем его попытки служить оказываются вполне неудачными. Он полагает все свои силы на то, чтобы спасти Инну, а между тем не спасает ее. Он хочет казаться сильным, а между тем на каждом шагу обнаруживает свою слабость, свое бессилие. В сущности Русанов проявляет свою силу только в одном — в борьбе с польскими повстанцами. Но ведь и автор романа видит, что для этого не надо располагать никакими особыми добродетелями, а достаточно только выполнять распоряжения военного начальства. «Вообще этот тип, — писал по поводу Русанова Салтыков — Щедрин, — очень замечательный но той внутренней комической струе, которая изобильно течет в нем, и тем больше досадно, что талантливый автор не только не воспользовался этою струею, но даже относится к своему герою очень серьезно».[150] Следовательно, в образе Русанова автор невольно показал бессилие постепеновца, становящегося охранителем. Его мудрость «каплунья», по определению Щедрина.