Сталинская гвардия. Наследники Вождя - Арсений Замостьянов

В сентября 1983-го в Мадриде проходила встреча министров иностранных дел государств – участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Гвоздь программы – беседа Громыко с госсекретарем США Шульцем. Тут-то и подоспела новость о сбитом южнокорейском самолете. Штаты нагнетали волну возмущения этой агрессией «империи зла». В американской печати прозвучал ультиматум: Шульц откажется от встречи, если Громыко не принесет извинений за сбитый самолет. Громыко через Суходрева предупредил американцев, что вопрос об инциденте с корейским самолетом обсуждению не подлежит. Американцы согласились.

Шульц и впрямь заговорил не о самолете, а об отказниках из числа «еврейской эмиграции» – о тех, кого не выпускали из Советского Союза. Громыко исключил возможность послаблений в отношении отказников и говорил резко: «Мы никогда не будем идти на поводу у Запада, не допустим вмешательства во внутренние дела СССР». Шульц сдержал слово: в беседе один на один тема сбитого «Боинга» не прозвучала. Зато за круглым столом, на переговорах, вопроса о лайнере было не избежать. Громыко заверил присутствующих, что ответит на эти вопросы – но в конце переговоров, а сначала необходимо, как и предполагалось, обсудить весь круг советско-американских отношений. Шульц настаивал, что начинать следует именно с «Боинга». Полчаса переговорщики бескомпромиссно стояли на своем. Громыко, кажется, единственный раз за свою дипломатическую карьеру хлопнул кулаком по столу: «Если вас не интересуют глобальные вопросы, от которых зависит мир во всем мире, и вы хотите заниматься провокациями – разговора не будет!» Шульц тоже ударил кулаком по столу: «Значит, его не будет!» Раскрасневшиеся дипломаты с ненавистью смотрели друг на друга. «Значит, будем считать, что Соединенные Штаты не желают обсуждать вопросы мира. Вы не хотите их обсуждать?» «Нет, мы хотим обсуждать и признаем их первостепенное значение!» – сказал Шульц, и это означало победу Громыко. «Тогда давайте обсуждать». И беседа состоялась по сценарию советской стороны. Про «Боинг» поговорили в конце, не превращая встречу в обсуждение поведения проштрафившейся советской стороны. Громыко хладнокровно, с презрением к дешевым сенсациям, изложил официальную точку зрения.

Громыко оставил наследникам мир двух сверхдержав, начавших напряженный «женевский» переговорный процесс, к которому должны были подключиться Рейган и Черненко.

В марте 1985 года Громыко допустил ошибку – пожалуй, самую досадную за все годы безукоризненной службы. Он стал повивальной бабкой нового генсека – Михаила Сергеевича Горбачева. Почему Громыко выбрал именно Горбачева? Он осознавал, что череда престарелых вождей скверно сказывается на международном имидже СССР. Нужен был молодой, энергичный глава государства, который сможет тягаться с лидерами мирового «правого поворота» – с Рональдом Рейганом, с Маргарет Тэтчер, с Гельмутом Колем – как Брежнев и Косыгин в шестидесятые… Громыко не ошибся, оценив обаяние Горбачева, быстро очаровавшего западную аудиторию. Кто мог предвидеть, что все эти дивиденды Горбачев использует только в личных интересах, пренебрегая интересами державы? Он оказался антиподом равнодушного к персональным почестям коллективиста и государственника Громыко. Распознав в Горбачеве политического павлина, обменявшего на погремушки половину завоеваний советской дипломатии, Громыко скептически взирал на перестроечные маскарады. Горбачев не пускал «советского президента» в большую политику, он и не думал прислушиваться к мнению Громыко! Когда, представляя Горбачева на пленуме ЦК, Громыко сказал о «железной хватке», иностранные журналисты перевели это в более залихватском духе: «У этого человека улыбка ангела, но зубы дракона». Для Андрея Андреевича эти слова оказались пророческими.

А ведь Громыко уже имел возможность оценить горбачевскую легкомысленность. Знаменитый горбачевский визит в Лондон в ранге секретаря ЦК и кронпринца вызвал восторги в западной прессе. Посол СССР в США Анатолий Федорович Добрынин направил в МИД аж две телеграммы о том, как американская пресса благосклонна к Горбачеву. По воспоминаниям Горбачева, Громыко устроил Добрынину нахлобучку:

– Вы же такой опытнейший политик, умудренный дипломат, зрелый человек… Шлете две телеграммы о визите парламентской делегации! Какое это вообще может иметь значение?

Громыко не ценил дипломатию улыбок. Действительно, какой смысл в политическом флирте, если никакого политического результата для государства вояж Горбачева не принес и не мог принести! И все-таки, получив известие о смерти Черненко, Горбачев и Громыко, при посредстве активного секретаря ЦК Лигачева, условились о приватной встрече незадолго до заседания Политбюро. Горбачев вспоминает о той встрече, на которой Громыко был суховат, немногословен, но многозначителен:

«– Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.

– Я думаю, все ясно.

– Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать».

И Громыко поспешил начать заседание Политбюро такими словами: «Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Когда заглядываем в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства. Мы не имеем права дать миру заметить хоть какую-либо щель в наших отношениях. Хочу еще раз подчеркнуть, что Горбачев обладает большими знаниями, значительным опытом, но этот опыт должен быть помножен на наш опыт. И мы обещаем оказывать новому Генеральному секретарю ЦК КПСС всевозможное содействие и помощь».

Любители острых политических блюд поговаривают, что, если бы в тот день первым взял слово Тихонов или Гришин – не быть Горбачеву генсеком. А так почтенные вожди, согласно традиции, изобразили единодушие. Каждый согласился с Громыко, каждый нашел добрые слова о Горбачеве. Даже Тихонов, Гришин и Романов.

Несколько часов спустя, на пленуме ЦК снова первым выступал Громыко. Он от имени Политбюро предложил кандидатуру Горбачева на пост генерального секретаря. Громыко говорил без шпаргалки, без записей. У присутствовавших в кремлевском зале было ощущение исторического момента.

Новый генеральный (в скором будущем – минеральный) секретарь не замедлил показать, кто в доме хозяин. Громыко пришлось оставить кабинет на Смоленской площади, как и кремлевский кабинет заместителя Предсовмина. В мемуарах Горбачев пишет: «Почему надо было менять министра иностранных дел? Предстояло радикально реформировать внешнюю политику, и ясно было, что это затронет многочисленных наших партнеров в международных делах – и союзников, и нейтралов, и противников, с которыми надо было искать формулу примирения. Крутой поворот в этой сфере был невозможен без обновления во внешнеполитическом ведомстве. Для Громыко такая задача была уже не по силам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});