Пифагор и его школа - Леонид Яковлевич Жмудь

представляют собой конкретные физические качества, находящиеся в организме человека. Эти же качества попадают в организм вместе с пищей и могут, следовательно, нарушить его внутреннюю гармонию. Соответственно задача диетической теории состоит в. том, чтобы предложить такое рациональное питание и такой образ жизни, которые поддерживали бы этот внутренний баланс качеств. Врачевание же должно ставить перед собой цель восстановления равновесия, утраченного в результате болезни. В то же время Алкмеон не настаивает догматически на том, что его теория объясняет все болезни, он предусмотрительно упоминает и о других причинах, среди которых могут быть и плохая вода, и нездоровая местность, и ушиб или рана и т. д.

Если, как считал Алкмеон, болезни возникают от избытка или недостатка противоположных качеств, главными из которых являются холодное и теплое, то каково же должно быть их лечение? Очевидно, лекарством может быть то, что противоположно по качеству: если, скажем, болезнь наступила от избытка тепла, следует применять то, что ведет к его уменьшению. Речь, разумеется, идет не только о холодных компрессах при высокой температуре — многие виды еды и питья также классифицировались с точки зрения содержащегося в них тепла и холода.

Близкой к изложенной была медицинская теория другого пифагорейца, Гиппона. Согласно Феофрасту, основой всего сущего Гиппон признавал воду, опираясь прежде всего на физиологические соображения: «Ведь и теплое живет влагой, и умирающее высыхает, и семя всех живых существ влажное, и вся пища содержит влагу. А из чего все состоит, тем от природы и питается. Вода же является началом влажной природы» (Dox. Р. 475).

В соответствии со своей доктриной, скорее естественнонаучной, чем философской, Гиппон полагал, что в телах людей и животных находится влага, с помощью которой они ощущают и живут. Отсюда проистекали и его взгляды на природу болезни: «Когда эта влага находится в достаточном количестве, животное здорово, когда же она высыхает, Животное теряет чувства и умирает. По этой же причине старики сухи и чувства у них притуплены, ибо у них нет [достаточно] влаги. Сходным образом бесчувственны и подошвы ног, в которых нет влаги. В другой книге этот же автор пишет, что упомянутая выше влага изменяется из-за недостатка тепла или холода и таким образом приводит к болезни. Он говорит, что она становится более влажной или более сухой, более плотной или тонкой, или превращается в нечто другое. Вот так он и объясняет причину болезни» (A. L. XI).

Теория Гиппона выглядит в чем-то последовательнее взглядов Алкмеона, но в то же время более примитивной и схематизированной. Равновесие множества качеств сведено у Гиппона к изменению состояния влаги в зависимости от тепла и холода. Если Алкмеон выдвигал не только внутренние, но и внешние причины болезни, то Гиппон, по всей видимости, все стремился свести к одному принципу. Не зря Аристотель называл взгляды Гиппона «слишком грубыми»). Вполне вероятно, что Гиппон был не столько практикующим врачом, сколько естествоиспытателем и философом, поэтому мало интересовался конкретными болезнями. Но это впечатление может объясняться и недостатком дошедших до нас сведений.

Мы уже упоминали о том, что Гален и Цельс (О мед. III, 4.15) пишут о пифагорейском происхождении доктрины о критических днях. Суть ее заключалась в том, что кризисы болезней соотносились с определенными днями, как правило, нечетными, отсчитываемыми от начала болезни. В эти дни должно наступить либо улучшение состояния больного, либо его смерть. «Считается, что в нечетные дни происходят кризисы и перемены в болезнях, т. е. их начало, разгар и завершение, ибо нечетное число имеет начало, середину и конец», — отмечал по этому поводу Аристоксен (фр. 22). Доктрина о критических днях была очень широко распространена среди авторов гиппократовского корпуса и удерживалась в медицине вплоть до XVII в.

Некоторые болезни, например, малярия, скарлатина или крупозная пневмония действительно имеют кризисы через определенный, биологически детерминированный период. Но кризис, конечно, далеко не всегда наступает на 3, 5 или 7-й день. Врач, внимательно наблюдавший за развитием болезни, не мог этого не заметить, поэтому некоторые гиппократики принимали периодичность в 4 или 8 дней и т. п. Поскольку вся эта теория неизбежно основывалась на компромиссе между опытом и схемой, единодушия здесь быть не могло. Что касается происхождения этой доктрины, то едва ли кротонские врачи первыми в Греции стали следить за ходом болезни и отмечать дни кризисов. Однако связь критических дней с четными или нечетными числами имеет, по всей видимости, пифагорейское происхождение{193}.

Не располагая ни одним сочинением медиков кротонской школы, мы, естественно, знаем о врачебной практике пифагорейцев гораздо меньше, чем об их медицинских теориях. Насколько можно судить, пифагорейцы придавали едва ли не большее значение предотвращению болезни, чем ее лечению. Причины этого понятны: ни физические упражнения, ни наилучшая из диет, ни тем более музыка, пусть даже самая прекрасная, не могли вылечить их пациентов от большинства болезней, с которыми сталкивались греки в то время. Вместе с тем отметим, что приемы, которыми пользовались пифагорейские врачи, не могли и повредить больным, а это в условиях малой эффективности доступных медицинских средств было чрезвычайно важным. Не случайно девизом гиппократовской медицины становятся слова: «Не вреди!». Пифагорейские врачи по крайней мере не подвешивали своих пациентов вниз головой и не советовали им переплывать реку бурной ночью или лечить опухоль селезенки пилением дров в течение месяца, как это делали некоторые врачи-гиппократики.

Прежде чем рассмотреть, как повлияла пифагорейская медицина на авторов гиппократовского корпуса, обратим внимание на те естественнонаучные направления, которые развивались на почве медицинской практики пифагорейцев.

Ботаника

Из числа пифагорейцев ботаникой интересовались по крайней мере двое — Гиппон и его старший современник Менестор из Сибариса. О взглядах Гиппона в этой области известно крайне мало. В «Истории растений» Феофраста мы встречаем о нем следующее упоминание: «Всякое растение, говорит Гиппон, может быть и диким и садовом в зависимости от того, получает оно уход или нет; бесплодным же и плодоносным, цветущим или нецветущим оно становится в зависимости от места или окружающего воздуха, точно так же теряющим листву и вечнозеленым» (32 А 19). К сожалению, Феофраст нигде не конкретизирует, как именно объяснял Гиппон произрастение[2] растений и различия между ними.

Несколько более подробно излагает Феофраст взгляды Менестора, первого известного нам греческого ботаника. Кстати, на сочинение Менестора во всей античной литературе ссылается только Феофраст, и если бы до нас не дошли два его труда о растениях, то вместо ботаника Менестора мы имели бы лишь ничего не говорящее имя в аристоксеновском каталоге. Это лишний раз показывает, насколько скудны и случайны наши