Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Аджа Экапад! Это горшее зло, какое могло случиться с государством. Теронай, вели принести вина и еды какой‑нибудь — умираю от голода, — совсем другим голосом произнес Гейерред. — Я хотел бы за этим ранним завтраком посовещаться с тобой и выслушать, какую помощь ты можешь мне предложить.

Жрец негромко хлопнул в ладоши, и тут же несколько служек со всех ног кинулись выполнять его приказ. В небольшой комнате установили стол черного дерева, покрыли его небесно‑голубой, искрящейся скатертью (Гейерред не мог не отметить, что ткань эта стоит целое состояние), принесли блюда с дичью, жареным мясом, овощами, хлебом и кувшин вина. Затем все растворились в темноте, и только Теронай остался за столом вместе со старым военачальником.

— Итак…

— Итак, Аджа Экапад убедил короля Колумеллу объявить войну аите Зу‑Л‑Карнайну. Ничего, кроме злого умысла, в данном совете я не вижу.

— Ты прав, — молвил жрец. — А что, армия готова к походу?

— Нет, нет и еще раз нет. Мы слабее многократно; наши войска разбросаны по всей территории страны, однако король не пожелал даже выслушать меня. У нас нет ни запасов еды, ни оружия, ни коней. К любому походу нужно готовиться долго и серьезно, иметь план, — да ты и сам все знаешь.

— Знаю, — согласился жрец.

— Король летит как на пожар. А мне страшно подумать, что случится с Мерроэ, если мы столкнемся с таким гигантом, как империя аиты. Это конец. Верный конец.

— Чем аита не угодил его гневному величеству?

— Якобы тагары убили графа Коннлайха и его рыцарей.

— Король не пожелал выслушать послов императора?

— Король вообще никого не пожелал выслушать! Аита не ведает, что Мерроэ собирается объявить ему войну. Представляю себе, как разгневается он, если мы перейдем границу и начнем боевые действия.

— Это серьезно, — согласился Теронай. — Королевский совет, я понимаю, так же безумен, как и его величество?

— Да. Или еще больше.

— Что случилось с тобой?

— Его величество счел, что противоречить ему нельзя даже с позиций разума и беспокойства о благе страны; меня сместили со всех постов и посадили в башню Черной Крысы.

— Однако ты уже не там.

— Солдат охраны плохо обучают. Если я вернусь к своим обязанностям, обязательно займусь этим вопросом.

— И отнимешь надежду на спасение у очередного невинно осужденного узника? — ехидно спросил Теронай.

— Нелегко говорить с тобой. А теперь скажи, чем ты поможешь мне: против Аджи Экапада и его магии мне одному не выстоять.

Верховный жрец сплел тонкие скрюченные пальцы, задумался. Он действительно не знал, что ответить Гейерреду.

— Вот что, гуахайока. Я постараюсь выяснить, что происходит в королевстве. Но многого не обещаю.

По знаку Тероная находившиеся за портьерами служки со всех ног бросились в нишу за алтарем Тиермеса и вытащили оттуда выточенный из цельного аметиста шар размером с голову ребенка. Шар был укреплен на платиновой подставке, украшенной замысловатым узором из сапфиров и бриллиантов. От их нестерпимого блеска шар вспыхивал изнутри серебристо‑синими огоньками.

— Это Око Жнеца, — будничным тоном пояснил жрец, тогда как гуахайока невольно отодвинулся в сторону.

Стол уже успели убрать и покрыть серебряной пластиной. Теронай водрузил Око Жнеца в самый его центр и стал нараспев читать молитву или заклинание. Несколько минут все оставалось неизменным, однако постепенно шар стал наливаться изнутри новым цветом, словно густое чернильное пятно расплывалось в его глубине.

— Я постараюсь проникнуть в душу Аджи Экапада, — сказал Теронай. — Смотри, слушай и запоминай. Не исключено, что после я ничего помнить не буду. Ты не боишься, Гейерред, это ведь не сражение?

— Ничего, перетерплю, — отрезал полководец.

— Вот и славно. Да‑а…

— Что ты видишь? — встрепенулся гуахайока.

— Душу мага. Я знал, что она черна, но не представлял себе… Нет!!! Нет!

Последний крик верховного жреца оглушил и полководца, и находящихся на почтительном отдалении жрецов. Все они бросились к своему господину, однако не знали, что им следует предпринять, — видимо, никогда и ничего подобного не предусматривалось. Руки Тероная словно прилипли к гладкой и сверкающей аметистовой поверхности, и он, дергаясь всем телом словно тряпичная кукла, не мог оторваться от Ока Жнеца. В центре кипело и клокотало бесформенное, абсолютно черное нечто, грозившее поглотить не только жалкого человека, но и всю Вселенную. У Гейерреда возникло впечатление, что в этом крохотном пятнышке может сгинуть весь Арнемвенд. Видимо, то же самое происходило и с душой жреца: он стонал и извивался, с его губ падали хлопья пены, из ушей и из‑под прикрытых век текла темная густая кровь. Один из младших служителей Тиермеса хотел было разбить шар, чтобы таким образом избавить Тероная от его губительного воздействия. Он ударил по шару с размаха тяжелым серебряным жезлом — символом власти и степени посвященности, и жезл, словно в трясину, втянулся в шар. Аметист остался совершенно неповрежденным, но сам служитель пострадал от собственной смелости. Удар молнии, пришедший из тьмы, клубящейся внутри Ока Жнеца, моментально испепелил несчастного.

Теронай еще сопротивлялся, но кровь текла сильнее, а крики и вовсе затихли.

Тиермес появился как наваждение — настолько стремительно, что никто и не поверил в то, что это не обман зрения, не плод воображения, а сам Владыка Ада Хорэ собственной персоной. Жрецы у Тиермеса были гораздо менее избалованы, чем их собратья в Сонандане.

Двумя мощными взмахами драконьих полупрозрачных крыльев Жнец перенесся в дальний конец храма, где разыгрывалась трагедия. Из воздуха он добыл свой кривой, похожий на серп меч и со свистом обрушил его на аметистовый шар.

Око Жнеца не рассыпалось от удара, не разбилось со звоном, но взорвалось изнутри, отбросив Тероная в сторону. Он пролетел несколько шагов и сильно ударился головой о колонну. Младшие жрецы стояли неподвижно, судорожно пытаясь вдохнуть воздух, глотая его открытыми ртами.

— Что вы как рыбы, выброшенные на берег? — Мощный органный голос Тиермеса заполнил все уголки храма. — Помогите своему господину.

Все кинулись исполнять приказ грозного бога, путаясь в полах длинных одеяний, толкаясь и шумно сопя.

— Без суеты, — добавил Тиермес, и все моментально стихло.

Гуахайока Гейерред до пола склонился перед прекрасным бессмертным. Жнец был выше его головы на полторы, а казался еще выше за счет того, что его тело цвета жидкой ртути было стройным и изящным до такой степени, какая недоступна даже разуму человека. Он небрежно прошелся по воздуху мимо оторопевшего Гейерреда, чтобы не ступать по осколкам шара, опустился в кресло, которое еще несколько минут тому назад занимал Теронай, откинулся. Его невероятные голубовато‑платиновые сверкающие глаза уперлись в гуахайоку.

— Рассказывай: толково и без эмоций, — приказал он. Колонны храма завибрировали от мощи его голоса, — здесь не было обожаемой Каэтаны, и Жнец не сдерживал себя.

— Слушаюсь! — рявкнул Гейерред.

И второй раз за эту ночь пересказал свою невеселую историю. А когда закончил, тревожно спросил у Тиермеса:

— Он будет жить?

— Кто? — поднял изогнутую бровь бессмертный.

— Жрец. Теронай.

— Жить будет, а вот за остальное я не ручаюсь. Он столкнулся со страшным противником…

— Неужели Аджа Экапад настолько опасен?

— Экапад?! Нет, человек, Экапад ничто. Но его господин… никто не может одолеть его пока что.

— И даже ты, Жнец?

— Ты задаешь слишком много вопросов, человек. И рискуешь рассердить меня. Но ты поступил правильно и все исполнил как должно. И потому я не гневаюсь. Скажи, куда доставить тебя?

— Куда прикажешь, Владыка.

— Это верней. И больше мне нравится. Ты отправишься со мной в Курму, к Зу‑Л‑Карнайну. Все равно в Кайембе тебя ожидает либо вечное заточение, либо мучительная казнь.

— А Экапад?!

Тиермес только взглядом скользнул по нетерпеливому гуахайоке, и тому невыносимо захотелось забраться под стол или за алтарь. Грозен был повелитель царства мертвых, грозен и могуществен сверх всякого представления.

Жнец, не поднимаясь со своего места, лениво взмахнул драконьим крылом, словно окутывая его призрачным сиянием стоящего напротив Гейрреда, и тут же растворился в пространстве. Вместе с ним исчез и опальный полководец.

* * *

Когда золотая колесница Солнцеликого, влекомая могучими грифонами, опустилась на поляне перед Священной рощей Салмакиды, бессмертные оказались там спустя несколько секунд. Воздух мерцал, вспыхивал, потрескивал, искрился, пропуская богов одного за другим. Траэтаона и Арескои на ходу засовывали мечи в ножны; Джоу Лахатал, обратясь в ту сторону, откуда явился, выкрикивал последние распоряжения своим слугам, пока пространство не успело сомкнуться за ним; га‑Мавет притащил под мышкой пыхтящего Номмо; Астерион и Магнус появились рука об руку, и у всех создалось впечатление, что чародей воспользовался собственным умением. Курдалагон притопал, вытирая черные закопченные руки передником. Он первый и подошел к Каэтане, снял ее с колесницы и крепко расцеловал в обе щеки: