Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

Обладатель тени явно пытался прорваться за золотую черту, но это ему не удавалось, и только его бесплотная часть пересекала ее; правда, и тень корчилась в сиянии солнца.

— Сейчас я его уничтожу, — пробормотал Кэбоалан.

Огромные мышцы на его янтарном теле взбугрились и заиграли, на руке, сжимающей копье, проступили голубоватые вены.

— Стой!

Каэ преградила ему дорогу. С подобным она никогда не сталкивалась, но зато догадывалась, что прав был Ниппи, когда предсказывал, что освобожденные врагом талисманы станут вовсю помогать своим собратьям.

— Кто здесь? — спросила спокойно, неуловимым движением обнажая верные клинки.

— Я хранитель талисмана, — прогудел будто бы из‑под земли голос, от которого земля под ногами заходила ходуном. — Зачем вы явились сюда, несчастные?

— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь?! — тут же вспылил Солнцеликий.

— А мне все равно, бессмертный, — прогудел голос. — Я узнал тебя, Бог Солнца, но это ничего не меняет.

— Ты?!

— Я, могущественный Аэ Кэбоалан, я…

Задавать лишние вопросы в такую минуту смерти подобно; пререкаться запрещено категорически; мысль должна работать четко и быстро — но какие мысли могли возникнуть в голове, если она понятия не имела, с каким из своих знакомцев повстречался здесь Солнечный бог. И Каэ, кляня себя за идиотское поведение, спросила:

— Кто здесь?

Как она и ожидала, ответил ей сам Кэбоалан:

— Один из бессмертных, которого я, как мне казалось, давно уже уничтожил. Но вот он — измененный, но существующий.

Похоже, Солнцеликий не очень‑то и пытался быть кратким.

— Как с ним справиться?

— Кто его знает, — пожал плечами Кэбоалан. — Я‑то был уверен вплоть до этого момента, что уже справился.

— Он невнятно рассуждает и плохо объясняет ситуацию, — неожиданно вмешался голос. От его раскатов с ледяных стен колодца откалывались и падали вниз увесистые глыбы, а иногда сыпался подмерзший снег. Правда, ни то ни другое не могло причинить вреда двум бессмертным, окруженным золотым сиянием, — и лед, и снег испарялись без следа, не долетев до них на высоту двух‑трех длин копья.

— Некогда вы пришли в этот мир, не имея на него никаких прав, — просто вторглись и захватили, пользуясь тем, как слабы были мы все, истинные хозяева, после Первой войны с Мелькартом, — бесстрастно молвил голос. Однако Каэ моментально распознала за кажущимся равнодушием и скорбь, и не угасшую за тысячелетия неприязнь, и гнев побежденного. — Не я один восстал против вашего правления, когда пришло время, но вы были уже недосягаемо велики и могущественны; нас постигло еще одно поражение. После него вы простили многих и многих, а вот меня — нет. Солнцеликий преследовал меня по всему Арнемвенду, пока не загнал сюда — в эти бесконечные льды и снега. Здесь и состоялось наше последнее сражение. Здесь я пал бездыханным, и славный Кэбоалан приказал вечной мерзлоте поглотить мою телесную оболочку, тогда как дух уже витал в пространстве развоплощенным. Я до сих пор помню свое тело, пронзенное вот этим самым копьем. И помню упирающиеся в белое небо золотые лучи Короны Солнца — ненавистные по сей день лучи.

— Он не кажется мне таким бесстрастным, как в начале разговора, — обратилась Каэ к Солнечному богу. — И по‑моему, ему совсем не все равно, кто сюда пришел — мы или другие.

— Он меня слишком ненавидит, — спокойно согласился Кэбоалан. — Как же он выжил тогда — вот чего я не могу понять.

— А за что ты на него ополчился?

— Это божество всепожирающего пламени; он не дает ни тепла, ни света, ни радости — только смерть и разрушения. Я не держал на него зла, однако в те времена, когда мы пришли на Арнемвенд, он был слишком опасен; я не хотел убивать его вначале, но он так отчаянно сопротивлялся, что сражение было неминуемо. Везде, где ни шел наш бой, все живое было обречено; вот почему я и загнал его сюда, во льды. Правда, теперь мне кажется, что все обстояло чуть‑чуть иначе.

— В таких делах «чуть‑чуть» очень много значит, — буркнула Каэ. — Он прав, невидимый?

— Догадался наконец. — В голосе послышалась насмешка. — Ты воюешь с Мелькартом, девочка. Я тоже когда‑то был его противником; я не доброе божество, но Мелькарт казался мне чуждым и страшным. Однако этот солнечный красавец не оставил мне иного выхода: я умирал, и талисман Джаганнатхи позвал меня незадолго до того, как должен был наступить мой конец. Мне не из чего было выбирать, и я последовал его совету — принял свой последний бой здесь, почти на этом самом месте. Узнаешь, Кэбоалан?

— Интересно, чем оно отличается от остальной равнины? Конечно не узнаю.

— Потому что это не ты здесь погиб. Ты убил меня, и я умер. Знаешь ли ты, маленькая богиня, как это страшно — умирать во льдах? Солнцеликий покинул меня здесь, предоставив ветру оплакать меня, но даже ветер не захотел этого сделать. И тогда я согласился на предложение повелителя Мелькарта и принял живительную силу талисмана Джаганнатхи. Правда, до поры я был обречен охранять его — ведь я был развоплощен. Но теперь власть талисманов во много крат увеличилась, и я смогу поквитаться с тобой, Солнцеликий! Выходи из своего круга — все равно он недолго сумеет охранить тебя от моей ненависти и мести.

— Сплошная патетика, — сказала Каэ, обращаясь к бессмертному. — А по сути, есть всего лишь две проблемы: если талисман на нем, то у тебя нет шансов против этого чудовища; если талисман спрятан где‑то рядом, то нужно его немедленно отыскать, а чудовище я могу оставить на тебя. Как решать?

— Решать, решать, — забубнил Ниппи себе под нос. — Вы меня совершенно не считаете за человека. Нет чтобы спросить нежно: «Ниппи, умница, где талисман? «Я бы и ответил, что прямо над этой тенью — невидимый, но не беда, отыщем. А так ничего вам не скажу…

— Спасибо, умница, — мягко сказала Каэ. — Скажи, дорогой, как звали этого бога?

— Когда‑то его звали Имр, — ответил Кэбоалан. — Ты же не собираешься…

Договорить он не успел, потому что Каэтана не только собиралась, но и сделала широкий шаг, покинув пределы сверкающего золотого круга. Такахай и Тайяскарон звенели в морозном воздухе и огненными сполохами рассекали его.

— Спасибо, — прогрохотал голос. — Ему будет больнее смотреть, как умираешь ты.

— На здоровье, — откликнулась Каэ.

Ей было совсем не страшно, только весело. Она столько раз стояла лицом к лицу с чем‑то худшим, чем сама смерть, что теперь воспринимала это как обыденность, как часть своей работы — не более. Видимый или невидимый, воскрешенный силой Зла или собственной ненавистью, Имр не казался ей очень уж опасным противником. Правда, она и не переоценивала собственные силы.

Такахай и Тайяскарон не просто всей душой любили свою госпожу, они умели и многое другое. Чудесные клинки уже привыкли чуять талисман Джаганнатхи, безошибочно узнавая его. У них не было глаз — но это им никогда не мешало, а теперь и вовсе помогало. Каэтана смежила веки и полностью отдалась на волю чувств. Ее руки, обретшие новую способность, воспринимали малейшую дрожь, малейшее колебание клинков как речь, как приказ, как совет. Она танцевала, быть может, самый диковинный танец в своей жизни.

Тайяскарон безошибочно определил нахождение талисмана Джаганнатхи и вонзился точно в центр золотого украшения. Талисман взвыл, застонал, но не умер, как случалось прежде, а просто стал видимым, заодно проявив и своего свирепого хранителя. Это был огромный серебристый демон со странной, уродливой головой — бесформенной, шишковатой и скользкой, словно и она была сделана изо льда. Глазницы были огромными и чрезвычайно глубокими, а глаза… глаза оказались мертвыми и пустыми. Каэтана была уверена в том, что истинный Имр исчез тогда, когда его убил Солнцеликий, а то странное существо, что сейчас пыталось сражаться с ней, всего лишь слепок, жалкое подобие, неумирающая ненависть давно умершего. Громоздкий, но стремительный и ловкий, он возвышался над ней словно скала. В его левой лапе было зажато опасное оружие — цветок, у которого вместо лепестков во все стороны торчали клинки длиной в локоть. В правой было копье.

Никто ничего Каэтане не говорил, но она знала наверняка, что одно прикосновение этого копья ввергнет ее в Серый мир, где власть Мелькарта во много крат сильнее. Если же ей нанесут рану, то объединенными усилиями талисманы Джаганнатхи постараются использовать ее кровь, чтобы помочь пространству Мелькарта проникнуть в нее.

Многочисленные предыдущие противники оказали ей неоценимую услугу: она постоянно училась. Ей не давали покоя, все время пытаясь уничтожить ее — маленькую Богиню Истины; и она научилась защищаться так, как никто другой в этом мире. Она и выжила лишь потому, что на нее нападали постоянно, каким бы парадоксальным ни казалось это утверждение. Имр был грозен, могуществен и искусен; когда‑то Аэ Кэбоалану пришлось потратить немало сил, чтобы убить его, но Каэ была сильнее. Просто только она одна знала истинную цену той вере, надежде и любви, которыми дарили ее окружающие, спасая от зла, загораживая, словно самой крепкой броней. И все же ей приходилось тяжело. Она чувствовала, почти видела, как распахивается перед ней тоннель, уходящий в бесконечность, как клубится в нем бесформенное нечто, обретая форму и содержание, как тянет к ней свои многочисленные щупальца. Липкие и холодные, они прикасались к ее лицу, пытались схватить за руки и за ноги, обвиться вокруг туловища. Они пытались проникнуть под кожу, под ребра, чтобы высосать из нее живое тепло и заменить его мраком и пустотой пространства Мелькарта. Не Имр был смертельно опасен маленькой воительнице, но тот, кто тысячелетия подряд управлял этой марионеткой, наполнив ее своей собственной сутью.