Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

маток, остальных разогнали по тайге. Пастухи просят помощи, надо собрать оленей, иначе лишимся стада.

— А что смотрели пастухи! Проспали?! С них взыскать надо, — вскричала какая-то старушка, потрясая посохом.

— Об этом потом. Кого посылать будем?

Один за другим поднялись на крыльцо пятеро охотников.

Им дали час на сборы. Улукиткан с сыном вернулись домой.

Молча шли они по мерзлым улочкам. Басиль чуточку выше отца, крепкий, с добродушным лицом, в движениях родовая подвижность.

— Хорошо, Басиль, что ты первый вышел и других потащил, только не задерживайся.

— Ты дождись меня, я непременно вернусь на четвертый день и, не мешкая, уедем на Аргу.

— Долгими покажутся эти дни.

Домочадцы обрадовались задержке. Может, все-таки удастся уговорить старика не ехать в тайгу…

Из школы прибежал правнук.

— Ты не уехал на охоту? — удивился он, увидев дедушку.

— Нет.

— Почему? — в его голосе прозвучала обида.

— Все говорят, что я стар, никудышный охотник, разве только пугать белок да соболей и гожусь, зря буду маять ноги. А что ты думаешь? — Старику от разговора с правнуком, кажется, немного полегчало.

— Поезжай, — отвечал мальчишка и продолжал просящим тоном: — Лыжи в лесу сделаешь мне, а?.. Привезешь?

Улукиткан улыбнулся.

— Ну ради них придется поехать. Уж лыжи-то я обязательно смастерю, сами катиться будут, руки у меня на это еще способны. Только чем рассчитываться будешь, внучек? Долго не думай, ударим по рукам. А?

Тот заколебался.

— Я тебе лыжи-бегунки, а ты мне из школы — пятерки. Согласен? — предложил старик.

Правнук прижался к нему и бросил на старика лукавый взгляд.

…Наступил третий день ожиданий. Истомился старик. Места себе не находил. Руки не знал куда девать. Ночами снились ему рысьи следы, лай собак, выстрелы, сладость сохатиного мяса. Но, пробуждаясь, он видел себя запертым в четырех стенах. Уже не верил, что когда-нибудь ожиданиям придет конец.

Еще солнце не успело скрыться за непогожий горизонт, а уж тяжелый сумрак лиственничных чащоб окутал стойбище. Откуда-то из-за реки донесся выстрел, второй, раз за разом. Точно бичом кто хлестнул по чуткой ночи. Все насторожились. Что бы это значило? Не иначе с кем-то стряслась беда: не дошел до стойбища и, может быть, разрядил последний патрон…

Где-то на краю стойбища скрипнула дверь, и кто-то натужно крикнул в беспокойное пространство:

— Угу-гу…

И опять тишина. Тучи низко неслись над поселком. Люди, собаки и даже ветер чутко прислушивались к этой тревожной тишине.

Кто бы это мог быть? С добрыми вестями или с бедой?

Ожил поселок. Где уж тут усидеть в избе! Распахивались двери, калитки, люди выскакивали в чем попало, на ходу натягивали на себя дошки, телогрейки. По дощатым настилам скатывались вниз, где сквозь мрак синел широкой полосой речной лед. Давно такого переполоха не было на стойбище.

И Улукиткан заторопился. Захватив с собою ведро для воды, он выскочил на улицу, поспешно спустился к реке, где уже стояли люди.

Слышно было, как по реке, приближаясь к ним, шел большой караван. Его еще не было видно, слышалось лишь дробное пощелкивание копыт бегущих оленей. «Едут с глухой стороны, кто бы это мог быть?»

Оттуда послышался окрик каюра.

— Не наши, — заключил кто-то в толпе.

Из-за поворота, из морозной сизой мглы, выскочили две черные собаки, затем выкатилась вереница оленей, впряженных в груженые нарты. Передний каюр, увидев стойбище, унял бег оленей, поехал шагом, прижимаясь к островному берегу. Против проруби караван остановился. Ослабли упряжные ремни на натруженных шеях животных. С нарт повскакивали люди, и, судя по тому, как долго они выгибали спины и растирали коленки, их путь был долгим.

— Где у вас больница? — спросил подошедший к эвенкам русский, одетый в просторную доху. — Человека в тайге подобрали. Обморозился.

«Чей же это знакомый голос? Где я его слышал?.. Однако, не вспомнить», — досадовал Улукиткан.

Он поставил ведро на лед, протиснулся сквозь толпу и уже хотел было спросить каюров на своем языке, кто эти люди, как вдруг тот, который был в дохе, поймал его обеими руками за воротник, вернул к себе.

— Улукиткан?! — крикнул приезжий, и не дожидаясь ответа, сбросил с плеч доху, приподнял эвенка и, прижимая к себе, закружился на льду. Толпа загудела удивленно, уважительно поглядывая на лючи.

А Улукиткан, напрягая память, пытался вспомнить, кто он, этот человек, который так обрадовался ему. Будто все — и одежда, и голос, и манера держаться среди людей — знакомы, а узнать не может. Старик даже с досады крепко выругал себя по-эвенкийски.

— Боже, как я рад, что ты жив, что мы встретились! Арсен я! — говорил взволнованно приезжий, похлопывая ласково старика по спине.

— А я думал, кто ты? Вроде знакомый, а не догадаюсь. У старого человека память, что решето — ничего не держит, — бормотал Улукиткан.

— А я не могу забыть ни тебя, ни Худорканский голец, ни пургу.

Улукиткан помолчал, видимо, обдумывая слова гостя, потом тихо сказал:

— Как же, такое не забывается. Все помню. Шибко помню.

Это был инженер-геодезист Арсений Виноградов, возвращающийся из далекой тайги в жилые места. Он почему-то считал, что Улукиткан, работавший у него проводником пятнадцать лет назад, давно умер.

— Ночевать, однако, ко мне пойдем, вспоминать будем, как ходили по горам, ели жирное баранье мясо, — предложил старик.

Арсен попросил одного молодого эвенка отвезти обмороженного человека в больницу, приказал своим спутникам поставить палатки на острове, достал из груза свой спальный мешок и рюкзак.

— Можно идти, — сказал он Улукиткану.

Толпа, не удовлетворившая своего любопытства, так и не узнавшая, что сблизило этого лючи и ихнего Улукиткана, стала нехотя расходиться. Как-нибудь уж до утра доживут, а там непременно узнают, где такой голец — Худоркан и что такое случилось на нем, если это так запомнилось встретившимся дружкам…

Проходя мимо проруби, Улукиткан, показав на ведро, сказал:

— С таким гостем, как ты, Арсен, однако, ночь будет длинная, полведра воды не хватит для чая. Как думаешь?

— И ночи, и чая не хватит, — усмехнулся Арсен.

Он зачерпнул из проруби полное ведро, и они по темным улочкам стойбища направились к избе Улукиткана.

За чаем они вначале вспоминали о разных мелочах совместных странствий по тайге, не касаясь главного, волновавшего обоих. Улукиткан расспрашивал Арсена о местах, где тому нынче пришлось побывать: богата ли там тайга белкой, держится ли в ней сохатый, какие снега — старика по-прежнему все интересовало. Сам он рассказал гостю о последних событиях на стойбище, о приметах нынешней зимы.

Женщины и дети уже давно спали. Смолк движок у реки, и в поселке погас электрический свет. В окно заглядывала заиндевевшая луна.