Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока отъезжающие ходили на склад, пока толкались в канцелярии, получая документы и сухой паек на дорогу, дежурный с бутылью вернулся из деревни.
— Старуха ворчала! На деньги не хотела давать! А, как я ей пачку сотенных показал, сразу у ведьмы глаза, так и забегали. Врет старая карга! Цену набивает!
Через некоторое время в дверях показался наш санитар Ерофеич.
— Давай-ка дежурный на кухню! Ужин пора получать! — сказал он, голову просунув в дверное отверстие. Сказал и тут же исчез.
Вскоре за ужином состоялись проводы отъезжающих. А на утро, рано, трое офицеров вышли в снежную даль.
Перед самым рассветом в дверях показался наш служивый солдат Ерофеич. Он просунул голову между притолокой и дверью и прокричал:
— Дежурный на кухню! Завтрак проспите!
Не жидкое варево из мороженой картошки и капусты, ломоть черного хлеба и тот же полусладкий чай. Питание три раза! Ничего не скажешь! Лежа на боку, жить можно. На фронте из общего солдатского котла и этого не получишь.
Еще несколько дней я провел в лежании на нарах. Время от еды — до еды тянется бесконечно долго. Других забот видимо нет. Чего только за это время не вспомнишь и не передумаешь. Лежишь на нарах с закрытыми глазами, а перед тобой опять мелькают солдаты и война. Знакомые лица живых и убитых. Ты видишь их лица живыми. Вот они рядом стоят и идут. Во время войны погибли многие, а ты видишь тех, кто был рядом с тобой.
Лежу на нарах и слышу, кто-то внизу говорит:
— Видно здорово капитана тряхнуло! Лежит уже вторую неделю и ни с кем, ни о чем не говорит.
Еще несколько дней я провалялся на нарах, не вставая. Потом однажды как-то сразу встал, но разговаривать ни с кем не хотелось.
Слова я выговаривал с трудом. Первое слово скажешь, а потом ждешь когда второе к горлу подойдет. Я не заикался, как некоторые. Но говорить не хотелось и отвечал я на вопросы с трудом.
А в это время, на верхних нарах, у окна, шла бойкая и напряженная карточная игра. Контуженые офицеры, лежа плотной кучкой на нарах, играли в карты на деньги. Банк в очко снимали солидный. Каждый новый кон выставляли по сотни.
Разговор у контуженных особый. Если хочешь что-нибудь понять к нему нужно привыкнуть. Значение не всех слов уловишь сразу.
— Капитан! Х-х-х-ва-ти… лежать! Да-а-а-вай са-а-дись! В картишки…
— Чего са-а-а-а…
— И-и-и… в карты играть!
— Деньги клади!
Нужные слова, которые имели важное значение в игре, выговаривали твердо и четко.
— Дай еще одну!
— Смотри! Перебор будет!
— Давай, говорю! Очко! Деньги гони!
А все остальное тянулось нараспев, как в церковном хоре. Слышно, что поют. А о чем — понятия не имеешь!
Сидевшие здесь офицеры нисколько не стеснялись своего заикания, а даже наоборот.
С точки зрения моральной устойчивости карточная игра на деньги — занятие вполне полезное. Никакой тебе здесь политики и тем более Уря-Уря!
Банк во время игры иногда доходил до тысячи. Но чтобы играющих госпитальное начальство не застало врасплох и не отобрало карты и деньги, дневальный при входе у двери вываливал пару охапок наколотых дров.
Дверь откроешь, сунешься, а под ногами — гора поленьев. Пока их перелезешь, деньги и карты исчезнут за пазухой и на лицах контуженных появиться идиотское выражение и тупой невинный взгляд. Днем по избам, где лежали раненые, иногда с проверкой являлось начальство. Если кого из больных застанут за игрой в карты на деньги, то на следующий день последует выписка.
Вспоминаю я себя, когда я пошел на войну. Я рвался тогда на передовую и война мне казалась сплошным геройством и романтикой. Я считал, что мое место только там, впереди. Так и эти молоденькие лейтенанты. Хватив не раз на передовой горячего до слез, и видя, что геройством тут ничего не сделаешь, что жизни твоей от силы в окопах неделя или две, они теперь попасть в окопы особенно не торопились. Каждый из них считал, что если есть возможность лишнюю неделю в госпитале пробыть, почему бы не воспользоваться этим. Вымогательством никто не занимался и симулянтом быть никто не хотел.
Контуженный, он не ранен и не обмотан бинтами, руки, ноги у него целы, у него замедленная реакция. Выпихнули из госпиталя, попал на передовую — попробуй, докажи, что у тебя голова болит и руки трясутся.
— Что, что? Руки трясутся? Да он просто — трус!
Кто был в пехоте на передовой, тот знает, что под рев снарядов и мин у многих не только поджилки и руки от страха трясутся. Тут некоторые, как малые дети могут во время паники и наложить в штаны.
На войне и не такое бывает!
Стоящие выше тебя и те, что сидят позади в блиндажах имеют свой взгляд на тебя и руководствуются своими правилами и порядком. Их салом не корми, они в миг тебе подведут трусость и моральное разложение.
К концу сорок третьего игра в солдатики отличалась от игры сорок первого года. Подвести тебя под трибунал особого труда не стоило.
— Все воюют за Сталина! А ты, что солдатам внушал?
— Мы умираем за Родину? Разница есть? Вот и схлопотал!
Игра на карты в очко — тяжелая игра! В ней, как в бою. Чуть прозевал — тут же расплата!
Молодой лейтенант кричит:
— Па-па-па…!
— Чего па-па?
— Гади!
— Дай мне еще одну карту!
— Пойми его, чего он хочет? На пожалуйста бери! Туза схватил?
Лейтенант набрал перебор, тряс головой и краснел от расстройства.
— Ладно, успокойся! На твою полсотни, а то скажешь, что тебя обманул!
После этого игра как-то стихала. И бывало, что несколько дней подряд за карты вообще не брались. Исключение были так же дни, когда приходил наш санитар и выкликал фамилии, кто должен был идти на осмотр.
(Дать рассказы лейтенантов о войне…)[198]
Глава 38v. Вишни
— Ты видно в боях бывал?
— Да, в сорок втором под Ржевом. [В боях за] знаменитый Кирпичный завод, [слыхал?] Атрподготовку я проспал. Открыл глаза, когда наши пошли в наступление. Я бы не проснулся, да дружок сидевший рядом в окопе стал у меня из под головы вытаскивать свою плащпалатку. Днем жара, а ночью прохладнее. Не то июль, не то август был, точно не помню. Жрать мы хотели страшно. В снабжении была пауза или перерыв. В общем считай двое суток не ели.
Перед самым наступлением в окопы принесли махорку. А еду не принесли, жрать было нечего. Сказали, что кухню и склады разбило. Муку по лесу распылило, не будешь же ее собирать. А хлеба почему-то не было. Тут в атаку идти, а славяне занялись делить махорку. Уйдешь вперед, и махорки не достанется. Шум подняли, что-то не поделили. Командир роты бегает, кричит, выгоняет вперед, машет пистолетом, а на него никто внимания не обращает.
- На южном приморском фланге (осень 1941 г. — весна 1944 г.) - Сергей Горшков - Биографии и Мемуары
- Истоки российского ракетостроения - Станислав Аверков - Биографии и Мемуары
- Снег - Владислав Март - Биографии и Мемуары / Социально-психологическая
- Гражданская Оборона (Омск) (1982-1990) - Юрий Лобанов - Биографии и Мемуары
- Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942-1945 - Ги Сайер - Биографии и Мемуары
- Я взял Берлин и освободил Европу - Артем Драбкин - Биографии и Мемуары
- Операция «Цицерон» - Людвиг Мойзиш - Биографии и Мемуары
- Солдат столетия - Илья Старинов - Биографии и Мемуары
- Cубъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Владимир Владимирович Познер - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары