Как бросить… есть! И начать жить! - Владимир Миркин

– Отпустите меня пораньше, Сергей Иванович. У меня жена сердешная… заболела. Срочно в аптеку за лекарством надо!

Пожалел его Сергей Иванович и отпустил домой.

Следующим «поехал в Ригу» Михаил Михайлович Дуд-кин, водитель местной автобазы. Да так громко и с чувством «поехал», что даже заплакал. Чем вызвал немалое удивление и беспокойство у доктора.

– Что случилось? – спрашивает у него доктор. На что Дуд-кин и отвечает:

– Мне, Сергей Иванович, так нравится ваш новый метод лечения. Я бы занимался им всю жизнь, такой он проникновенный, все внутри переворачивает! Но мне срочно надо в магазин! Жена попросила макароны купить и маргарин, потому как дома на ужин есть нечего. А мне без ужина никак нельзя, потому что язва открыться может. Вот я и не знаю, что делать, Сергей Иванович, – грустно сказал Дудкин и добавил: – Мне так нравится «в Ригу ездить». Хорошо помогает от проклятой водки!

От этих слов Сергей Иванович сам чуть не заплакал и отпустил и Дудкина!

А время уже подходило к семи. От этого двое оставшихся, Потехин и Наливайко, еще громче и проникновенней стали «ходить в Ригу». Когда до семи осталось пять минут, Потехин неожиданно говорит доктору:

– Отпустите меня домой, доктор, вместе с Наливайко. У нас сегодня скачок. К семи часам надо. А хозяин не любит опозданий.

Лицо у Потехина вдруг сделалось грустное, даже печальное.

– Работы нигде нет, Сергей Иванович, – говорит он. – Детям есть нечего.

Доктор подумал, что новый метод уже начал действовать и налицо все признаки трудового перевоспитания и переоценки жизненных ценностей. И отпустил Потехина и Наливайко!

На следующий день в наркологический кабинет сообщили о том, что Коновалов, Дудкин, а также Потехин и Наливайко сразу после условно-рефлекторной терапии напились до чертиков и все четверо загремели в медвытрезвитель.

Вот так и получается: как в Ригу ни ходи, а выпить хочется.

Демократии захотели

В кабинете нарколога раздался звонок.

– Это товарищ Моргуля? – прогремел из трубки густой бас.

– Ну, – вяло промычал доктор, с трудом отрываясь от бумаг.

– Что «ну»! – грубо оборвал его голос, неожиданно срываясь на пол-октавы вверх. – Вы знаете, что на вас сигналы поступают от населения? Жалуются на ваше бесчувственное отношение к пациентам.

Доктор побелел от страха – так обычно говорили очень большие начальники. Голос был властный, хорошо поставленный, привыкший говорить инструкциями.

– А что случилось? – пролепетал он.

– Что случилось… Вы извините меня за грубость, доктор. Вы газеты читаете, радио слушаете?

– Читаю, – испуганно ответил Моргуля.

– А вы знаете, что по всей стране развертывается волна демократии, ведется повсеместная борьба за свободу личности.

А вы терроризируете своих пациентов средневековыми экзекуциями. Вы, кстати, за демократию, доктор?

– Я?.. – удивился Мор гуля. – Конечно!!!

– Тогда непонятно, – продолжал голос, – почему вы даже за небольшую провинность своих пациентов так жестоко наказываете. Человек, может быть, нечаянно оступился, а вы ему сразу серу в четыре точки. Негуманно это.

– Позвольте, – торопливо начал оправдываться доктор, весьма удивленный осведомленностью говорящего о его работе. – Я работаю по инструкции, у нас диспансеризация, так сказать, своя специфика.

– Для вас диспансеризация дороже человека, работаете старыми методами.

– Как старыми методами? – удивился Моргуля. – Наоборот, согласно новым веяниям, боремся с негативными явлениями. Как учит нас партия и народ. Одним словом, вы лучше меня знаете, ведь вы из горкома? Я угадал?

– Сейчас ты у меня все угадаешь, – неожиданно грубым и бесцеремонным тоном ответил голос. – Я на тебя управу найду!

– Но позвольте! – обиделся доктор. – Я хоть и простой врач, но, извините, вам тоже никто не давал права разговаривать со мной в таком обидном тоне.

– А кто тебе давал право посылать письма ко мне на работу? Когда я уже отдохну от вашего учета?!

Моргуля на миг оторопел.

– Так вы не из горкома! – наконец догадался он. – Вы – больной! – От злости лицо доктора покрылось красными пятнами. – Что за дурацкие шутки! – неожиданно перешел он на крик. – Я вас на пятнадцать суток посажу! В ЛТП отправлю. В порошок сотру.

В ответ на брань доктора в трубке раздался дикий хохот. Моргуля поморщился, как от зубной боли.

– Вам смешно, – продолжал он. – Но вы зря радуетесь. Я вас узнал по голосу. Как вас зовут? Похмелкин Александр Андреевич. Угадал? Нет. Вспомнил! Наливайко.

– Иван Дудкин, – зло ответил собеседник и бросил трубку.

– Нет. Я так не могу! – воскликнул Моргуля и положил трубку. – Сколько это можно терпеть. Вот, Марья Ивановна, – обратился он к медсестре. – Дожили! Каждая хамская морда может мне звонить по телефону, говорить, что ему в голову взбредет. И ничего. Никакой ответственности! Вот вам ваша демократия! Свобода личности!

– Да вы не волнуйтесь, доктор, – сочувственно произнесла Марья Ивановна. – Это кто-то из пациентов хулиганит. Может быть, Хмырев, мы ему недавно письмо на работу послали. Два месяца голубчик на прием не являлся. А может быть, Кузькин. Вы ему недавно серу в четыре точки назначили. Так он вас так ругал! Грозился на вас в суд подать за насилие над личностью.

– Кузькин, Муськин, – разозлился Моргуля. – Я этого Дудкина в бараний рог согну! Тоже мне Юрий Никулин нашелся. Я ему покажу кузькину мать.

Дверь неожиданно открылась, и в кабинет вошел пациент Николай Иванович Кузькин.

– Александр Иванович, – обратился он плаксивым голосом к доктору, – отмените вы эту серу, у меня больное сердце, ночью не могу заснуть. Ведь я уже старый человек. – Кузькин скорчил страдальческое лицо, пытаясь выдавить слезу. – Неужели вы верите, что я мог пропить гарнитур, – продолжал он трагическим голосом, пытаясь разжалобить доктора. – Неужели вы верите моей жене? Этой алкашке!

Моргуля поморщился.

– Чего вы хотите, Кузькин? Я же вам русским языком говорил, что лечение я отменять не буду.

– Серу отмените, Александр Иванович.

– Как же я могу ее отменить, – возмущенно произнес доктор, – если вы дебоширите по ночам, весь двор на уши поставили. Меня уже начальник милиции затретировал, просит принять меры. Уймите, говорит, вашего алкоголика. Везде только и слышишь: Кузькин да Кузькин. Сколько можно?

– Так это все враки, доктор, – возмущенно произнес Кузькин.

– Как враки? – удивился Александр Иванович. – Все знают, если вы выпьете, Николай Иванович, то диким человеком становитесь. Прямо Рембо местного масштаба.

– Это я дикий человек? – обиделся Кузькин. – Это у вас, извините, Александр Иванович, методы лечения дикие, средневековые… Не зря говорят, как вы к нам приехали, так полгорода антабусом закормили. – Кузькин на мгновение оторопел, испугавшись собственных слов. Он понял, что допустил оплошность, так как доктора в городе давно уже прозвали «антабусом» за любовь к этому препарату. В кабинете воцарилась зловещая тишина.

Моргуля как-то весь изменился в лице и медленно встал из-за стола.

– Да, я люблю применять этот препарат! – с пафосом воскликнул он, отчего у него слегка задергался правый глаз. – И я этого не скрываю. Другого не придумали. А что мне прикажете делать с такими, как вы? Вот вы, Николай Иванович, – продолжал он, – еще две недели назад, вот в этом самом кабинете давали клятвенное обещание мне и лейтенанту Сундукову, что не будете больше пить и безобразничать. И что же вы сделали?

– А что я сделал? – удивленно пожал плечами Кузькин.

– Как, вы не помните? – Доктор вытащил из стола справку из медвытрезвителя и замахал ею перед самым носом Кузькина. – Это надо так напиться, чтобы испортить мундир собственному участковому! Уважаемому человеку. Лейтенанту Сундукову. У вас совесть есть? Вам что, фонарных столбов мало, так вам милиционеров подавай?

– А при чем тут я? – обиделся Кузькин. – Вы, Александр Иванович, не знаете, а говорите. У меня тогда голова сильно болела. От гриппа. Да еще жара сами знаете какая. А тут, как на грех, товарищ Сундуков пришел со своей воспитательной работой. Тут меня от жары и затошнило. Ну я в Ригу и поехал. И прямо, как назло, товарищу лейтенанту на мундир. – Кузькин приложил ладонь ко лбу, как будто у него еще болела голова.

– Вы у меня не в Ригу, а в ЛТП поедете, без медицинской справки, по блату, – разозлился Моргуля.

Кузькин испуганно попятился к двери.

– Стойте, Кузькин. – Доктор подозрительно посмотрел в его сторону. – Что-то одеколоном пахнет. – Моргуля стал принюхиваться. – Кажется, «Шипр», – заключил он.

– Ну вот, начинается, – попробовал возмутиться Кузькин. – Уже и одеколоном освежиться нельзя!

– И это вы мне говорите? – скривился Моргуля. – Освежиться после бритья. Марш в процедурную! – гаркнул он во всю глотку. – Серу в четыре точки.

Кузькин открыл дверь и пулей бросился в процедурную.