КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

Перед Левченко вновь и вновь вставал вопрос: зачем, во имя чего все это нужно? В очередной раз он задал себе этот вопрос, когда после подписания Хельсинкского соглашения в Токио прибыл представитель ЦК, чтобы сделать в посольстве доклад об этом важном событии. Неприкрытый цинизм его выступления поразил даже закоренелых циников из резидентуры. Такие вещи, говорили они потом, обмениваясь впечатлениями, лучше бы не произносить вслух, не высказывать с такой прямотой и откровенностью. Представитель ЦК заявил, что, убедив страны НАТО, в том числе Главного Противника, подписать Хельсинкское соглашение, Советский Союз одержал одну из самых крупных побед за всю послевоенную историю человечества. Советская стратегия была настолько искусна, что западные лидеры и в данном случае решили, что это — их триумф. Идиоты прямо-таки рвались поскорее подписать эту бумажку. До чего же они жалки — не понимают, что попались в сеть, как глупые пташки. Теперь они мечтают подорвать наше монолитное общество, используя хельсинкские соглашения о свободном обмене информацией, «обмене людьми и идеями», свободе эмиграции, о соблюдении прав человека и тому подобной буржуазной чепухе.

Истинное положение вещей дойдет до идиотов только через несколько лет, не раньше. Мы будем продавать их книги, журналы и газеты иностранцам в гостиницах, предназначенных для иностранцев, а остальную часть тиражей, купленных за границей для отвода глаз, будем просто сжигать. Запад надеется, что теперь организации диссидентов станут расти у нас по всей стране, как поганки после дождя. Ха-ха-ха! Пусть надеются! Наши славные чекисты свое дело знают. В ближайшие же годы мы избавимся от этих диссидентов раз и навсегда. Мы отправим их в тюрьмы и колонии, где труд превратит их в полезных членов общества. И в то же время мы будем использовать Хельсинкское соглашение, чтобы подорвать капитализм изнутри.

Применяя любые легальные и нелегальные средства, мы станем манипулировать общественным мнением западных стран, как только пожелаем. У нас имеется возможность создать на Западе десятки новых организаций и укрепить существующие прогрессивные организации. Наши доблестные разведывательные органы употребят вновь открывшиеся возможности, чтобы начать действовать на еще более высоком уровне, с еще большим размахом, пользуясь всеми преимуществами возникшего ныне дружелюбного отношения к СССР. Мы повернем общественное мнение Запада, в частности европейских стран, против США. Мы будем повсюду сеять недовольство и недоверие к нашему Главному Противнику. Хельсинкское соглашение предоставляет нам поистине исторические возможности для ослабления наших врагов, и мы не упустим ни единой из этих возможностей.

Левченко спрашивал себя: для чего я работаю по пятнадцать часов в сутки, ломаю человеческие судьбы, умножаю в мире ложь? Только для того, чтобы как можно эффективнее обмануть народы, поверившие в Хельсинкское соглашение?

Состояние душевного разброда и неудовлетворенности, в котором оказался Левченко, еще более усугублялось неблагополучием в его семье. После того как стукачка Лариса, стараясь выслужиться, оклеветала Наташу, будто та «разбалтывает секреты», Левченко пришлось искусно обрабатывать офицера службы безопасности посольства. Поскольку Наташа долго не получала работы в посольстве, он внушал партийной комиссии, прибывшей из Москвы, что этот офицер «окружил себя опасными врунами вместо добросовестных, честных осведомителей».

В результате Наташа была принята на работу в консульство и всего через несколько месяцев возглавила там группу канцелярских служащих. На службе она очень выматывалась, так как ей приходилось иметь дело с множеством японцев, желающих поехать в Советский Союз,[13] и по вечерам ей было необходимо общество, в котором можно было бы отдохнуть и развлечься.

Станислав едва ли подходил на роль компаньона для отдыха и развлечений. Даже когда он по вечерам оставался дома — а это случалось далеко не часто, — жена видела его апатичным, а в действительности — погруженным в еретические мысли, которыми он не мог поделиться с нею, так как это значило бы сделать ее соучастницей в крамоле. Ей казалось, что раз он не желает сходить с ней в ресторан или в театр, стало быть, он разлюбил ее. Взаимное отчуждение росло, и вскоре они уже не находили даже общих тем для разговора.

В конце августа 1978 года, отправляясь в отпуск, Левченко мечтал в первую очередь отоспаться, забраться куда-нибудь в глушь, отдохнуть от вечного изматывающего напряжения. Ему хотелось найти на родине хоть какие-нибудь признаки, показывающие, что его соображения и выводы ошибочны, что советская система меняется к лучшему, что она способна, пусть не сразу, искупить собственные грехи.

Хмурым дождливым днем он вошел в проходную Первого главного управления с таким ощущением, точно он здесь подсудимый, ожидающий с минуты на минуту вынесения приговора. Собственно, он всегда ощущал нечто подобное, являясь в «центр» в начале каждого очередного отпуска. Резидентура всегда создавала у своих сотрудников впечатление, что с ними все обстоит благополучно, чтобы они, чего доброго, не сбежали. Истинное положение дел выяснялось только здесь, в Москве. Коль уж вы оказались тут, деваться вам некуда. Теперь вам могут просто объявить, что не все коту масленица, послать в какую-нибудь дыру, запретить вообще выезд за пределы страны, направить в распоряжение Второго главного управления, на периферию, а то и вовсе уволить из «органов». Не имеет значения, что до сих пор вы работали отлично. Достаточно, если, скажем, кто-то из ваших случайных знакомых сбежал за границу, или же сменилось руководство, и новому начальнику требуется пристроить на ваше место кого-то из своих. Или на вас поступил донос, сфабрикованный службой контрразведки. Никто не был застрахован от подобных случайностей; ну, а Левченко сверх того имел основания опасаться мести Пронникова и его нескончаемых интриг. Между тем ему предстояло явиться в первую очередь именно к Пронникову как к заместителю начальника Седьмого отдела.

Напрягшись, точно охотник — или, наоборот, его жертва, чувствующая близкое присутствие охотника, — Левченко вошел в кабинет Пронникова на шестом этаже. Пронников — теперь уже полковник — встретил его широкой снисходительной улыбкой. Он сидел за столом, но не предложил вошедшему сесть, делая вид, что не может позволить себе оторваться от лежащих перед ним деловых бумаг. Спустя минуту он сказал: «Я опаздываю на собрание и поэтому не стану сегодня долго распространяться. Коротко — дело обстоит так. Я недооценил вас и вашу способность делать глупости. Вы меня огорчили, обратившись за моей спиной к генералу Попову в том случае с Томасом. За такие вещи можно и головы лишиться. Но я хочу думать, что это вы сглупили по молодости лет. Я человек по натуре великодушный, мое положение прочно, и это тоже позволяет мне быть великодушным. Идите! Отдыхайте, используйте как следует ваш отпуск. Но не забудьте зайти ко мне, перед тем как поедете обратно в Японию!»

Итак — передышка, приговор не состоялся, то ли он отменен, то ли просто отсрочен. Теперь можно было заняться второстепенными делами.

В финчасти Левченко получил зарплату, шедшую ему в Москве. Набралось тысячи три. Кроме того, они вдвоем с Наташей накопили 900 тысяч иен, главным образом за счет ее заработков, составлявших 60 тысяч иен в месяц, и Левченко внезапно решил купить машину. Новая «Волга» стоила примерно десять тысяч, к тому же тот, кто мог платить только советскими деньгами, должен был ждать очереди несколько лет. Левченко оплатил в твердой валюте «Волгу», и она обошлась ему в 860 тысяч иен — меньше чем в три тысячи рублей по официальному курсу, при этом ему было гарантировано, что он получит ее в течение двух недель.[14]

Через свой журнал Левченко получил путевку на две недели в дом отдыха газеты «Правда». Дом отдыха находился в живописном лесу, километрах в пятидесяти к востоку от Москвы. Наташе с сыном пришлось остаться на это время в Москве у ее матери. Дом отдыха, разумеется, был привилегированным. Кормили очень обильно, пища была по-российски тяжелой, и дня через три-четыре Левченко решил ограничить свой рацион главным образом хлебом, маслом, яйцами, вареньем и чаем.

Постоянные дожди мешали прогулкам по окрестным местам. Сезон отпусков в основном уже закончился, поэтому отдыхающие в большинстве своем оказались пожилыми людьми. В прошлом это были сотрудники редакции «Правды» и ее типографии, вышедшие теперь на пенсию. Их настроение было довольно мрачным, подстать погоде. Они мало разговаривали, а если и открывали рот, то главным образом для того, чтобы поплакаться друг другу в жилетку, как трудно жить на пенсию, как сложно достать в магазине хорошие и недорогие продукты и как возмутительно высоки цены на рынках.