Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир

Алекс де Гизари отнесся к знакомству без энтузиазма, его никогда не впечатляли бравые вояки без капли разума в светящихся молодеческим идиотизмом глазах. Юноша из небогатой аристократической семьи всегда мечтал о службе на пользу королевства в каком-нибудь достойном министерстве. Если не в тайной канцелярии, то хотя бы в геральдической палате. И более всего в людях уважал ум и взвешенность суждений. Де Рано под куропатки и шампанское показался ему еще одним шумным разгильдяем. И так было до того момента, пока новый собеседник не проявил себя. Лед между де Гизари и Антуаном растаял, когда тот весьма подробно и последователь рассказал о достижениях современной шахматной мысли в столице и о клубах умной, стратегической игры, которые он предпочитает в Люзеции. Окончательную приязнь книгочея драгун завоевал, многословно и положительно отозвавшись о текущем Канцлере, коего провинциал почитал лучшим из живущих людей. К тому же офицер сразу же пообещал похлопотать о принятии де Гизари в дипломатическую службу по возвращении. Алекс, конечно, не поверил, но предложение было лестным.

С Дирком де Кабестэ проблем вообще не возникло. Бретер и сын бретера, юноша всегда был новым знакомствам, а особенно знакомствам, сулившим если не хорошую дуэль, то хотя бы отменную практику для его клинка. А многочисленные истории о ратных подвигах и столичной светской жизни вызвали живое возбуждение в душе поэта. За полдня драгун и провинциальный дуэлянт стали близкими товарищами, несомненно, сойдясь взбалмошными характерами.

Но интереснее всего дело обстояло с циником де Эль. Марк с самого начала почувствовал в шумном драгуне какой-то изъян, нечто интригующее и подозрительное. В ходе беседы, глядя, как столичный франт мастерски охмуряет его друзей, сенешаль думал о том, что этот человек не тот, за кого себя выдает. Он не драгун, во всяком случае, не просто драгун. Не без оснований де Эль мнил себя знатоком душ. Он очень надеялся, что новый знакомый окажется как минимум шпионом, а возможно даже королевским комиссаром области Кампань с тайной инспекцией. Провинциала ослепили звездные перспективы карьерного роста. Представляя большой кабинет в столичном особняке, сотенный штат подчиненных, миллионные доходы и всеобщее признание, де Эль сразу решил завлечь столичную шишку в свои тенета. Первым, очень хитрым и дальновидным шагом партии по соблазнению де Рано Марк посчитал приглашение драгунского офицера пожить у себя.

Плащ и грязь

Той же ночью по каменному тракту, тянущемуся со стороны гор, минуя разъезды патрулей графской кавалерии, в Никкори-Сато прибыл на худом жеребце, одетый в простые темные дорожные одежды человек в широкополой шляпе, старавшийся скрывать в редких разговорах со встречными путниками свой алмарский акцент.

Субъект сей поселился в деревенской придорожной харчевне «Крысиный хвост», где не было различий меж богатым и бедным, и в малом чадном зале, пропахшем копотью, вонью телесной, гнилью подвальной да жиром свечным он затесался среди бедняков, крестьян и сброда различного, в сем месте, не зная других убежищ, обретающегося и слушал разговоры.

— Косой опять на дело пошел, жена замучила, вот и двинулся себе на горе, — говорил дюжий детина с вырванными ноздрями и тавро «вор» на лбу.

— И? — вопрошал беззубым ртом тридцатилетний старик с жилистыми руками галерника.

— Вот тебе бога душу мать и «и»! Разъезд, графинюшкины люди, отужинать спешили, нашли у него самопал-пистоль да осинку-то им и отягчили, болезным. А Марта — сука, неча было мужика тиранить.

— Эва…

***

— Ох, чорт меня попутал с вами связаться, мусью, — говорил худой крестьянин с отчаянием в глазах.

— Не скули, если б не я, тебя маркиз за недоимки уже со света сжил бы вместе с детишками, а я тебе денег дал и с судьей потолковал, чтоб скостили тебе прежние прегрешения. Отдай мне Лизку, ей уж двенадцатый годок пошел, самое время, самый сок. Я жениться хочу, осесть, детишек плодить, — говорил мрачный тип в кожаном колете, густо усеянном стальными шипами, и улыбался безгубым ртом с гнилыми зубами, и блестел единственным глазом, и привычно смахивал со щеки гной, текущий из пустого провала второй глазницы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

***

— А давай, Пьер, подадимся за моря, там, говорят, господ нет, оброка никому платить не надо. Заживем свободно, раздольно, под солнышком жарким, — говорил румяный парень, потирая спину с рубцами.

— Эх, Жан, а как же детишки мои, Берта, мама? — отвечал мрачный мужик, комкая в руках войлочную шапку.

— Да наживное это все, Пьер, и детишек новых наделаешь, и из племени какого-нибудь возьмешь себе тигрицу с титьками пушистыми, а мама, маму жалко, так ведь она ж хворая, ни за хворостом послать, ни с детьми посидеть, и так помрет скоро…

***

— Синий королек твою коронку на пике шарил, а ты и невдомек, что горец утек, — говорил парнишка в красной рубахе и добротном жилете с медными пуговицами, и озорством недобро блестели глаза его.

— Ишь, че удумал, байстрюк, ты прячь-ка на девку холодну, будет тебе, и так на златой свирели честно сыграю, — отвечал ему худой бородач дрожащим от страха голосом и сыпал на стол из мешочка серебряные монеты.

И насторожился человек в широкополой шляпе, приметил нужное и ждать стал.

***

— Эй, парень, — крепкая рука вцепилась в руку тисками, прижав к коже спрятанный в рукаве стилет.

— Пусти, дяденька, — отвечал мальчишка лет четырнадцати в красной рубахе, — ей-ей помощь кликну, а тебя стукнут и за овином прикопают.

— Сядь, — рука с силой кинула парнишку на соседний стул за столом у стены у выхода из «Хвоста», — дело есть… денежное.

В руке показался, мелькнув проблеском надежды меж пальцев в свиной перчатке, золотой ор.

— Так бы сразу, — парень зачарованно смотрел на монету, то появляющуюся, то исчезающую.

— Знаешь эти края? — монета мягко легла на стол, ладонь накрыла ее сверху.

— Да, почитай, шесть годков тут маюсь, — тощая рука мальчишки нервно приплясывала пальцами по краю стола.

— Воров, убийц, лиходеев местных знаешь? — ладонь с монеты убралась в сторону.

И вот он — момент счастья, схватить у идиота золотую радость и рвануть со всех ног прочь из «Хвоста», где стало тухло и гнусь развелась.

Схватить вышло, рвануть нет, грабли у гада в черном как у борца. Схватил, гад, за руку, когда успел только, второй за волосы, и об стол! Больно, в кровь губу разбил, и Кислый из угла ухмыляется, гнида.

— Остыл? Продолжим, монету оставь себе, — на стол легла ладонь, и там снова засверкало — две монеты — в край стола с легким стуком вошла дага. — Чуть серьезней.

— Угу, — парень кивнул.

— Имя?

— У нас того не спрашивают, уж то ты знать должон, дядя, — окрысился подросток, утирая кровь с разбитой губы грязным рукавом.

— Имя… — звучало недобро, злобно, по чести, так звучало.

— Рен Кот, — ответил Кот дрожащим голосом.

— Допустим, — на стол легли шесть монет, вдобавок к двум прошлым. — Это за терпение и губу, забирай и смотри, чтоб тебя не похоронили по выходу отсюда…

— Это мы завсегда, — ухмыльнулся Рен.

— Очень хорошо. Запоминай. Ты должен узнать за две недели все, что сумеешь об Алане де Мелонье, благородном, что живет на холме, коим заканчивается Сен-Клерская дорога. Как живет, с кем общается, когда спит, что ест, сколько у него прислуги, когда и куда ходит, что за слухи о нем люди городят. Запомнил?

— Ага, — кивнул Кот и очень честно улыбнулся.

— Зови в дело кого хочешь, за тщание приплачу. Пока кладу в венце дела пятьдесят оров, может, дам больше, если узнаешь что-то особенное. Дело верное, ну а попадешься — сам дурень, а меня не знаешь. Теперь иди, встретимся тут через три дня, еще поболтаем.

***

Рен дневал в пастушьем шалаше, на дороге на юг в Люзон, собираясь начать все сначала, на те деньжищи, которые у него были это было несложно, ночью он собирался двинуться дальше.

Во сне ему виделся черный человек в широкополой шляпе. От человека веяло жутью. И выходило, будто это был не богатый простофиля и даже не лиходей тертый. Выходило, это нелюдь был, тварь бездушная, бессердечная. И горели из-под шляпы алые глаза. И проступали кривые когти через свиные перчатки. Муторный был сон, тяжелый, терзал злодей мальца, не отпускал, ловил когтями и хрипел: «Делай!», а из пасти валил густой черный дым, пахло серой и почему-то сухим сеном. Было страшно.