Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Алексей Иванович Ракитин

его одежде непременно остались бы кусочки обломанных веточек, кора, зелень молодой листвы (которая хорошо пачкает одежду!) — а главное! — на брюках обязательно бы осталась прошлогодняя трава!

Фрагмент постановления о назначении химической экспертизы следов белого порошка, датированного 21 июня 1979 г

Однако из заключения Марты Бойчун мы знаем, что ничего этого на одежде не оказалось. Это означает, что Владимир видел дорогу, которой идёт, и мог выбирать маршрут. Другими словами, к тому месту, где был найден труп Ивасюка, композитор пришёл засветло. Это вывод не очевидный, но важный.

При проведении трасологической экспертизы было сделано неожиданное и довольно интригующее открытие. На одном из кусков дерева при его рассмотрении под микроскопом, было найдено наслоение некоего белого вещества, имевшего мелкодисперсное строение. Следователь Гнатив, узнав об этом, предположил, что это могли быть остаточные следы некоего лекарства, которое покойный принимал при жизни (седуксен, тазипам и пр.). Не совсем понятно, какой вывод должен был последовать в том случае, если бы предположение это подтвердилось. Ну были у Ивасюка таблетки, перед смертью он их выбросил, возможно раздавил каблуком — и что? Тем не менее Гнатив посчитал необходимым выяснить, что же за белый мелкодисперсный порошок был найден на коре дерева и для этого 21 июня 1979 г назначил химическую экспертизу.

На её разрешение был поставлен единственный вопрос: «Не является ли обнаруженное на коре дерева вещество белого цвета лекарством, каким именно? Если нет, то что это за веществ?»

Никакой сенсации эта экспертиза не принесла. В заключении экспертизы, датированном 8 июля 1979 г, проводивший её профессор Крамаренко констатировал, что обнаруженное на коре вещество не растворяется кислотами и щелочами, а значит не может быть лекарством или ядом. О том, чем именно может быть странный мелкодисперсный порошок, эксперт выразился лаконично и неопределенно: «Ввиду ограниченного количества вещества в налёте полное судебно-химическое исследование его невозможно».

Заключение судебно-химической экспертизы: «Ввиду ограниченного количества вещества в налёте полное судебно-химическое исследование его невозможно».

Полный текст заключения судебно-химической экспертизы представлен на фотокопии, размещенной на этой странице.

Идём далее. Внимательный читатель наверняка помнит. что один из самых интригующих моментов расследования связан с показаниями часов, находившихся на руке мёртвого композитора. Часы были дорогие, качественные, заводились при резком движении руки (т. н. автозавод). Часы показывали 12:50, на календарике стоял флажок «Fri» (т. е. «friday» — пятница) и число «27». Как отмечалось ранее, в апреле 1979 г 27 число приходилось на пятницу. Время 12:50 может соответствовать как 50 минутам после полудня, так и 50 минутам после полуночи. Но в ночное самоубийство не очень-то верится ввиду описанного выше соображения (невозможности пройти по лесу в тёмное время, не запачкав одежду прошлогодней травой, частицами древесины и молодой зеленью). Да и дерево удалено от дороги довольно далеко — около 80 м — в тёмном ночном лесу можно было уединиться намного ближе.

Так что, скорее всего поиск места смерти и привязывание к ветке пояса плаща имели место в дневное время. Если ход этих рассуждений верен — а так оно, скорее всего, и есть — то нам следует признать, что часы остановились 27 апреля спустя 50 минут именно после полудня. Если считать, что штатный автозавод действовал в течение суток, стало быть, часовой механизм в последний раз заводился в районе полудня 26 апреля, в четверг.

Уже во время написания заметок, связанных с расследованием смерти Владимира Ивасюка, с автором связался житель Украины, имевший по его словам некоторое касательство к описываемым событиям. Я очень аккуратно отношусь к разного рода инсайдерской информации и даже если знаю о неких событиях нечто малоизвестное, стараюсь обосновать свою осведомленность либо ссылкой на документ, либо оговоркой, будто это моё собственное мнение или предположение (пусть даже это и не предположение вовсе, а твёрдая уверенность).

У людей, занимающихся оперативной работой, существует замечательное правило, которому можно следовать всегда и везде и оно никогда вас не подведёт. Смысл его можно выразить такой фразой: «даже если ты что-то знаешь, скажи, что не заешь и попроси рассказать!» Я стараюсь следовать этому практичному совету, но в данном случае изменю ему и вы сейчас поймёте почему. Итак, со мной связался человек, который по его словам находился возле трупа Ивасюка на месте его обнаружения в Брюховичском лесу на протяжении всего того времени, пока с ним работали следователь и криминалисты. Солдат возле тела не было — на эту деталь мы особо обращали внимание ранее, когда рассматривали обстоятельства обнаружения тела Жамшидбеком Чаробаевым. Это же, кстати, подтвердил и связавшийся со мной свидетель.

По его словам, ещё до приезда оперативно-следственной бригады, один из милицейских чинов, организовавший охрану места обнаружения тела, заинтересовался часами на руке повешенного. Часы были хорошие — японские, дорогие, такие стоили при продаже «с рук» 100–120 руб, большие деньги по тем временам! Зарплата медсестры тогда равнялась 70 руб, а стипендия в ВУЗе — 40 руб, так что судить можете сами. Милицейский товарищ снял часы с руки покойного, покрутил их, рассматривая, и… опустил в карман своего кителя. Никто ничего товарищу в погонах не сказал, все отвели глаза в сторону и сделали вид, будто ничего не заметили.

Прошло некоторое время, довольно продолжительное, приехала следственная бригада, фотограф отщёлкал фотографии… Свидетель подчеркнул, что на фотографиях, сделанных на месте обнаружения тела, труп без часов. В распоряжении автора имеются отсканированные фотоснимки в высоком разрешении и я попробовал удостовериться в сказанном, но сразу внесу ясность в этот вопрос: оба рукава пиджака слишком длинны и полностью закрывают запястья рук, так что проверить данную деталь не представляется возможным.

Следователь неторопливо просматривал вещи, извлеченные из карманов одежды, задумчиво открыл портфель, лежавший позади трупа, а потом словно бы спохватился и спросил: «А где часы? Верните!» Он не спросил «были ли часы?», он задал вопрос так, словно твёрдо знал, что часы были и куда-то пропали. Эта прямолинейность, видимо, смутила милицейских и забравший часы немедленно вытащил их из кармана и передал следователю. В своё оправдание он пробубнил что-то вроде: «У меня не пропадёт, я для большей сохранности их забрал!»

Автор не считает возможным называть фамилии действующих лиц, хотя они ему и известны. В любом случае, данный рассказ — это заявление с чужих слов, которое ничего не доказывает. На него нельзя ссылаться в суде и ценность этого сообщения преувеличивать не следует. Но ещё до того, как мною было получено письмо с этим рассказом, я подозревал, что Ивасюк был посмертно обворован и планировал об этом написать. Независимо от данного письма у автора имелись два соображения в пользу