Плюшевые самураи (сборник) - Евгений Гаркушев

Павел Викторович кряхтел, украдкой вытирал кровь из разбитого носа.

– Охраняй его, – приказал «старшая» Настя. – Я должна отдать приказы бойцам. Связаться с руководством… Получить санкцию прокурора на обыск. Одно дело – спасти заложника, другое – проводить следственные действия.

– Что ты мне объясняешь? – улыбнулась «новая» Настя. – Действуй. Я постерегу мерзавца.

Когда «новая» Настя осталась с Угрюмовым наедине, тот слегка поднял голову, прохрипел:

– Ты и правда стерва… Одного не могу понять – как вы так быстро сговорились? И зачем тебе это понадобилось? Тебя теперь усыпят, как лабораторную крысу…

Настя засмеялась – легко и радостно, непринужденно, впервые с того момента, как в первый раз увидела Угрюмова.

– Не усыпят, даже не надейся. Ты, Павел Викторович, людей не знаешь, как мне давеча хвастал. С поведением подонков знаком, это да… И своему клону ты, конечно, горло перегрыз бы. И он тебе тоже. Потому что человечек ты злобный, мерзкий, не любишь никого. Даже себя не любишь. А я, хоть некоторые меня бездушной стервой считают, люблю людей. И себя люблю. Другая Настя – она ведь мне ближе сестры. Если я с ней не договорюсь и ненавидеть ее буду – кто с кем договорится, кто кого полюбит? Она меня с полуслова поняла. Потому что она – это я, а я – это она… И вашу банду мы давили и будем давить…

– Она, может, и будет. Ты – нет. Производство клонов, особенно с применением психоматриц, запрещено!

– И за это ты сядешь, Угрюмов, – кивнула Настя. – Пусть за это, а не за наркотики – и то ладно. А насчет моего усыпления… Такая мысль могла родиться только в твоем больном мозгу. Я – осознающая себя личность. Согласно токийской конвенции этого достаточно, чтобы я обладала всеми правами, присущими человеку. Думаю, и с Настей мы за наследство не подеремся. Хорошо, что я пока не замужем, и детей нет. А работа мне найдется. Таких как ты, к сожалению, пока хватает…

Лучший подарок

Когда Веста Сиверская шла по улице, мужчины оборачивались ей вслед. Каждый, кто мог поговорить с ней хотя бы пять минут, понимал, что эта симпатичная девушка еще и умна. Одна беда – Веста была о себе очень высокого мнения. Ко всему прочему сказывалось воспитание любящих родителей, которые хотели, чтобы дочь их была единственной и неповторимой. Они заставляли ее ходить и в музыкальную студию, и в балетную школу, а счет кружкам девочка потеряла на третьем десятке. Даже имя Веста недвусмысленно указывало на надежды родителей относительно будущего своей неповторимой, непохожей ни на кого дочери.

Впрочем, хотя Веста и была эгоисткой, общаться с ней, ничего от нее не требуя, иногда бывало очень даже приятно. Пунктуальная, обязательная, вежливая Веста была прекрасным работником, но, к сожалению, не очень хорошим товарищем – и для женщин, и для мужчин.

Понятно, что подруг у Весты было мало, и все не слишком близкие. Какой женщине захочется терпеть рядом с собой другую, которая во всем тебя превосходит? Кому понравится, что мужчины сначала открывают рот, во все глаза глядя на твою спутницу, а уж потом обращают внимание на тебя и бормочут что-то невразумительное? Неудивительно, что Весте зачастую приходилось довольствоваться короткой беседой с одноклассницами и однокурсницами, спешившими быстрее убежать, дабы никто из их друзей не увидел их в обществе опасной соперницы и не попросил познакомить. Но Сиверскую это не слишком смущало. Недостаток женской дружбы с лихвой возмещал переизбыток мужского внимания.

За Вестой ухаживали многие. И зеленые юнцы, и солидные мужчины. Но Сиверская вела себя с ними непреклонно и строго. Собственно, у нее даже был парень. Звали его Иван. Имя, к огорчению Весты, не самое редкое, но все-таки не такое затасканное, как многочисленные Саши, Сережи и Андреи. Хоть что-то оригинальное, хотя бы намек на старину, в этом имени было. Фамилия у Ивана была простенькой – Дмитриев. Веста чаще всего называла его именно по фамилии.

Естественно, сама Веста никогда не признавала каких-то прав Ивана на нее. Она с ним просто дружила. Может быть, чуть больше, чем с другими. И постоянно напоминала ему об этом. Иван был юношей начитанным, с ним иногда бывало интересно. Но Веста не уставала повторять, что друга жизни она себе еще выбирает. Поэтому, если Иван заикался о каких-то более серьезных отношениях, Веста строго смотрела на него и сообщала:

– Ты мне друг, а не жених.

Поделать с этим ничего было нельзя. Просто дружить с Вестой Дмитриеву было тяжело, расстаться с ней – выше его сил.

В жаркий августовский день Иван отмечал свой день рождения. Веста могла, конечно, ограничиться букетом роз и устными пожеланиями счастья. Но она все-таки не была совсем бессердечной девушкой, и решила по поводу праздника друга сделать себе прическу – в подарок Ивану, конечно. Ведь не исключено, что они пойдут в какой-нибудь ночной клуб, а там надо выглядеть на все сто.

Проснувшись в девять утра, Веста не спеша умылась, наложила на лицо легкий макияж и вышла на улицу. Если уж собралась укладывать волосы, то делать это нужно пораньше, пока не слишком жарко. Прохожих на улице было мало, и Веста шла по самому центру аллейки, в тени густых каштанов, не очень торопясь. Спешить ей было некуда.

– Что ты тянешься, корова длиннобудылая? – услышала она раздраженный голос. До этого позади раздавалось громыхание тачки, но на этот звук она внимания не обращала.

Сначала Веста даже не подумала, что обращаются к ней. Тем более, шла она в мини-юбке, открывающей напоказ ее безупречные ножки, созерцание которых всегда делало мужчин гораздо глупее, чем они были обычно. Но кроме Весты никого на аллейке не было, поэтому девушка обернулась.

– Что вытаращилась? – рассерженно спросил ее не старый еще мужчина, толкавший впереди себя пустую тачку. – Ты бы еще посреди дороги разлеглась, кобылица тощая.

«Хам», – подумала про себя Веста, но вслух ничего не сказала, просто посторонилась и смерила его сердитым взглядом. Что толку спорить с грубияном? На этот раз взгляд ее серых глаз дал осечку. Мужчина не только не извинился, но продолжал смотреть на нее очень сердито. – «Может быть, он голубой? Пожалуй, что и так»…

Настроение слегка испортилось, но Веста не была настолько впечатлительна, чтобы огорчаться по пустякам, и через пять минут о происшествии почти забыла. Вернее, забыла бы, если бы не бомж.

Когда она проходила мимо мусорных баков, в которых рылся неопрятный бомж неопределенного возраста, бродяга оторвался от содержимого ящиков и в упор уставился на девушку. Впрочем, Весту это не удивило – мужчины часто не могли оторвать от нее глаз. А бомж – тоже мужчина, хоть и опустившийся. Только смотрел на нее он как-то странно. А потом вдруг вслух, громко, сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});