Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс

После официальной церемонии в Кремле был устроен прием для выпускников, на котором Сталин, как обычно, сказал несколько тостов. Один из тостов был за последующие поколения. По словам Димитрова, к примеру, Сталин «был в исключительно хорошем настроении» и сказал, что «наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне». Еще один очевидец записал, что Сталин сказал: «Хорошая оборона означает нападение. Нападение – лучшая защита». Согласно официальным источникам, Сталин говорил следующее: «Мирная политика – дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону… А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны – теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».

Было ли это призывом к оружию, сигналом к сбору войск для предупредительного удара, сигналом Генштабу о том, что нужно составить соответствующие планы? Маловероятно, что Сталин озвучил бы подобные намерения в такой официальной обстановке. Кроме того, по своей ориентированности на наступательные действия это выступление не так уж сильно отличалось от того, что Сталин говорил годом раньше на совещании высшего руководства, посвященном советско-финской войне. Гораздо более вероятно, что Сталин хотел внушить молодым офицерам настрой на наступательные действия; возможно, он считал, что эти брошенные вскользь замечания помогут поднять их боевой дух и уверенность в себе перед лицом наметившейся войны с Германией. А это вовсе не то же самое, что планировать и намеренно провоцировать войну.

После выступления Сталина приготовления Советского Союза к войне стали более интенсивными, однако все же не приобрели масштаба и характера, достаточного для того, чтобы летом 1941 г. нанести предупредительный удар61. В этой связи некоторые ученые акцентируют внимание на том, что 24 мая 1941 г. Сталин устроил в своем кремлевском кабинете трехчасовое совещание, в котором принимали участие почти все высшие военные чины. Существует предположение о том, что именно на этом совещании было принято решение нанести предупредительный удар по Германии. Еще большие подозрения вызывало отсутствие какой-либо информации о том, что конкретно обсуждалось на совещании. Впрочем, если верить кремлевскому журналу посещений, в последующие 10 дней Сталин не встречался ни с наркомом обороны Тимошенко, ни с начальником генштаба Жуковым, ни с кем-либо еще из командования62. Такое поведение было бы нелогичным, если бы Сталин собирался срочно начать нападение на Германию. Гораздо более вероятно, что совещание 24 мая было всего лишь частью продолжавшихся оборонительных приготовлений к войне.

Ретроспективно анализируя поведение Сталина в последние мирные недели, критике наиболее часто подвергают не то, что он готовил нападение, а то, что он не отдал приказ привести Красную Армию в состояние полной боевой готовности до начала немецкого вторжения. Василевский в своих мемуарах поддерживает мысль о том, что Сталин стремился как можно дольше сохранять мир, но отмечает, что «вся проблема… сводилась к тому, как долго нужно было продолжать такой курс. Ведь фашистская Германия, особенно последний месяц, по существу, открыто осуществляла военные приготовления на наших границах, точнее говоря, это было то самое время, когда следовало проводить форсированную мобилизацию и перевод наших приграничных округов в полную боевую готовность, организацию жесткой и глубоко эшелонированной обороны»63. В опубликованном посмертно интервью Василевский говорил, что в этом вопросе в июне 1941 г. Сталин подошел к Рубикону войны, но не смог сделать один твердый шаг вперед64. Жуков, впрочем, придерживался другого мнения: «Точка зрения Василевского не вполне соответствует действительности. Я уверен, что Советский Союз был бы разбит в самом начале, если бы мы развернули все наши силы на границах накануне войны, а немецкие войска смогли бы выполнить свой план, окружить и уничтожить их на границе… Тогда гитлеровские войска смогли бы ускорить свою кампанию, а Москва и Ленинград пали бы в 1941 г.»65. Маршал Рокоссовский в своих мемуарах далее развивает эту мысль, говоря, что основные силы Красной Армии вообще следовало развернуть не на границе, а значительно дальше на территории СССР. В этом случае они бы не были уничтожены в результате первых атак немцев и были бы в состоянии наносить сконцентрированные контрудары по продвигающимся войскам вермахта66.

Мысль о том, что лучшим выбором перед лицом операции «Барбаросса» было бы принять стратегию мобильной обороны, также проскальзывает и у многих западных исследователей – таких, как Синтия А. Робертс. Была ли Красная Армия способна осуществить такую стратегию и была ли она более выигрышной для Советского Союза – вопрос спорный. Но какими бы существенными ни были потенциальные преимущества концепции стратегической обороны, в то время ей не было места в стратегических планах советского верховного командования. Как признает в своих мемуарах Жуков, «в то время наша военно-теоретическая наука вообще не рассматривала глубоко проблемы стратегической обороны, ошибочно считая ее не столь важной»67. На нападение немцев 22 июня 1941 г. Тимошенко и Жуков отреагировали тем, что приказали начать осуществление давно подготовленных планов наступления. Даже тогда, когда немцы уже прошли вглубь советской территории и стояли у ворот Москвы и Ленинграда, излюбленным приемом военачальников Красной Армии оставалось атаковать – где и когда только возможно. В итоге Красная Армия все же усвоила преимущества обороны, но только потому, что была к этому вынуждена, и в целом доктрина наступательных действий продолжала играть ведущую роль до конца войны. С точки зрения стратегии на Восточном фронте Красная Армия вела наступательную войну. Только во время Курской битвы летом 1943 г. был временно взят курс на стратегическую оборону: выдержав мощный штурм немецких танковых войск, Красная Армия начала массированное контрнаступление.

После войны неудачи и отступление Красной Армии в 1941–1942 гг. изображались в приукрашенном и облагороженном виде: как часть плана великого Сталина, целью которого было заманить немецкую армию вглубь русской территории и уничтожить ее – так же, как поступили царские военачальники с французской армией во время войны с Наполеоном. После смерти Сталина была обнародована более реалистичная и неприглядная картина трагических событий 22 июня. Однако, согласно новой легенде, причиной неудач Красной Армии в первые месяцы войны была излишняя склонность Сталина к наступательным действиям. На самом деле, тактику атак и контратак единодушно приветствовало все верховное командование Советского Союза, поэтому ответственность за ее последствия в одинаковой степени несли все.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});