Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник) - Джоанн Харрис

Рояль был, пожалуй, несколько расстроен — другие, может, этого и не заметили бы, но она со своим фантастическим слухом улавливала любое отклонение от нормы. А когда он запел — сперва очень тихо, но постепенно набираясь уверенности, — она тонко чувствовала каждый оттенок его голоса, каждую модуляцию. Манера исполнения, дикция, легкий акцент — все, все она замечала, а его голос, не поставленный, но достаточно богатый баритон, может, чуточку глуховатый, видимо, прокуренный, полностью соответствовал тому впечатлению об этом человеке, которое у нее уже сложилось. И о его лице тоже…

Я бы так хотела… Так хотела бы… Вот чего я хочу: чтобы это мгновение никогда не кончалось! Чтобы эта музыка унесла меня в звездные дали в одном идеальном алгоритме с…

Это продолжалось не более пяти минут. Затем он возобновил передачу — включил старые записи, перемежавшиеся довольно плоскими комментариями диджеев и студийными паузами. Интересно, думал он, какое впечатление произвело на нее мое исполнение? Да и слушала ли она? Может быть, она давно уже спит? А может, ее и вовсе никогда не существовало…

Он проверил почту.

«Дорогой Фантом, — написала она, — спасибо тебе!»

И больше ни слова. Интересно почему? Неужели ее так взволновало его пение? Или он, сам того не желая, перешел дозволенную черту? В конце концов, думал он, довольно легко, оказывается, разговаривать с тем, кого, может, и на свете-то нет. Но подарить этому, возможно, несуществующему человеку голос или лицо — значит, разрушить иллюзию. Возможно, теперь она его стесняется — или, хуже того, разочарована…

Он ждал, но в ту ночь она больше ничего не написала. А назавтра его нетерпение достигло таких пределов, что он практически не мог нормально работать. К тому же весь день — и вообще, похоже, впервые за все время существования «Фантом Радио» — его буквально преследовали всякие технические неполадки. В конце концов, он настолько измучился, что уснул в звуковой будке, где его и обнаружил продюсер, который поговорил с ним весьма сочувственно, хотя и довольно строго: «Ну, давай соберись, наконец!» — но при этом так ни разу и не посмотрел ему в лицо.

Пробило двенадцать — время «ночной смены». Но от нее по-прежнему не было ни слова. Он горько усмехнулся и сказал себе: зря, дурак, старался! А чего ты, собственно, ожидал? Впрочем, понимание, что он, столько лет прожив на свете, по-прежнему способен валять дурака и в результате попадать в глупое положение, доставило ему некое извращенное наслаждение. «Господи, — думал он, — да разве такая девушка могла бы заинтересоваться таким жалким типом, как я! Она ведь, даже не видя моего лица, сразу догадалась, что я — фрик».

И все же…

В течение всей передачи он ждал ее послания. Но она молчала, даже не попросила, как обычно, исполнить ту или иную песню. Он смутно злился на себя за то, что, в общем-то, почти ожидал несколько иной реакции. Скорее всего, она попросту переключилась на другую радиостанцию, которая тоже работает всю ночь. Или давно уже спит. Или вообще ушла на свидание с кем-нибудь более достойным…

А она в ту ночь даже не пыталась хоть что-нибудь прочесть в Сети. Пальцы ее замерли на клавиатуре Брайля. На экране застыла вчерашняя страничка Фантома, но у нее не возникало желания вывести на экран новую информацию. Она просто сидела и слушала песни, подобранные им для нее, — она знала весь репертуар «Фантом Радио» почти наизусть и про себя даже дала многим мелодиям свои названия. Например, ту, что звучала сейчас, она назвала «Blue»,[81] и это действительно была одна из самых меланхоличных мелодий на свете. И одна из ее любимых, кстати сказать. Так что она даже не стала ни о чем просить его сегодня, понимая, что все сегодняшние песни — для нее. И мысль эта обдавала ее то холодом, то жаром, слушая эту чудесную подборку, она то ныряла в ледяную воду, то изнывала от жгучего зноя, но ни одна из этих мелодий не возбуждала ее так, как его реальный голос, украдкой пробравшийся в ее жизнь и в ее мечты…

«Неужели я влюбилась?» — без конца спрашивала она себя. Можно ли по-настоящему влюбиться, всего лишь услышав чей-то голос? Она коснулась концами пальцев клавиатуры, словно пытаясь воссоздать воображаемые контуры его лица, и ей казалось, что она касается его трепещущих век…

«Дорогой Фантом, — быстро напечатала она вдруг, — я люблю тебя. Мне кажется, что вообще-то я влюбилась в тебя давно, но когда прошлой ночью ты заговорил со мной…»

Она отослала это послание сразу же — чтобы не передумать. Так и не закончив фразы, словно надеялась, что он сам ее закончит. И ему пришлось несколько раз ее перечитать, прежде чем до него дошел смысл этих простых слов — который он сперва никак не мог расшифровать…

«Дорогая Lady of Shallot», — напечатал он и остановился. Потом решил, что ничего ей в ответ писать не стоит. В конце концов, он не поэт и не писатель, и слова вряд ли могут ему помочь. Вместо этого он снова переключил каналы и вышел в прямой эфир. На миг он растерялся — он совершенно не знал, что именно собирается сказать или сделать, потом подошел к роялю, взял аккорд ре-минор и то ли заговорил нараспев, то ли запел…

«Я бы так хотел… — казалось, он размышляет вслух. — Я так хотел бы…»

Должно быть, той ночью в воздухе витало что-то особенное. Никогда в жизни он еще не был так красноречив, никогда еще не мыслил так ясно. Возможно, ему все-таки помогала ночь, а может — мысли о тех звуковых волнах, что никогда не останавливаются и улетают далеко-далеко в глубины космоса…

«Я хотел бы, чтобы это стало возможным, хотел бы решиться…»

На пульте настойчиво замигал сигнал вызова. Наверное, передачу все-таки слушало гораздо больше людей, чем ему казалось. Потом замигал еще один огонек, и еще. Звезды. Созвездия. На сигнальной панели мигали и мигали красные огоньки. Вообще-то он был обязан отвечать на каждый звонок, такова была его работа, но сегодня он, Фантом, был занят другим. Ничего, думал он, все это может подождать до завтра; все равно завтра работы у меня уже не будет.

От этой мысли в горле у него сразу пересохло. Ведь «Фантом Радио» — это его жизнь. Что же он натворил? Что он, с ума сошел? Какого черта?! Что за демон внушил ему эту идею?

Он стащил с себя наушники, отошел от микрофона и переключился на привычный канал. Нет, теперь, конечно, уже слишком поздно, думал он. Теперь уже ничего не скрыть. Господи, что я наделал! Всю жизнь играл в прятки и вдруг выставил напоказ — и даже не лицо, а сердце! Пусть слушают все, кому не лень…

На всякий случай он проверил почту.

«Дорогой Фантом, — писала она, — я думаю: пора. Прошу тебя, встретимся через полчаса…»

И назвала точное место: улицу, адрес.

Он ответил одним словом: «Хорошо». И кликнул на Send.

А потом встал из-за стола, внутренне коченея от осознания собственной опрометчивости, и закрыл руками лицо — то самое лицо, один вид которого заставлял маленьких детей плакать от страха. Так он простоял довольно долго, большой, неуклюжий человек с уродливой отметиной на лице, которая выглядела так, словно туда плеснули фиолетовыми чернилами. А у него за спиной на звуковом пульте как безумные мигали огоньки. Там явно что-то перемкнуло — возможно, электричество, — и «Фантом Радио» вышло из эфира. Но для него это уже не имело никакого значения.

Он чувствовал, как бешено бьется его сердце.

Она чувствовала, как сильно у нее кружится голова.

«Что, если ее там не будет?» — думал он.

«Что, если он не придет?» — думала она.

И он быстро написал ей: «Тебе нужно еще кое-что узнать обо мне».

И она ответила: «Я ведь тебе кое-что так и не сказала…»

А потом и компьютеры, похоже, тоже вышли из строя. Экраны опустели. Он видел лишь курсор, мигающий на голубом фоне. И она больше ничего не чувствовала, пальцы ее замерли на клавиатуре Брайля.

И никто не видел, как она, надев пальто, взяла свою белую тросточку и открыла дверь. И никто не видел, как он выбежал на улицу, разве что привратник, как всегда дремавший у себя на посту. А призраки «Фантом Радио» тем временем шептались и пели в темной студии, и огоньки на пульте бодро мигали, принимая кодированные послания слушателей.

Dee Eye Why[82]

Среди героев этого сборника рассказов немало привидений, призраков. Но ведь призраки — как и любовь, как и сами рассказы — способны появляться внезапно и в самых неожиданных местах. Дом из этой истории уже не раз был мною описан (в том числе в некоторых романах): это не совсем мой дом, но некоторые из обитающих в нем призраков, безусловно, мои.

Говорят, первый шаг — принять и смириться. А потом отпустить — это и станет началом исцеления. Нужно по-настоящему почувствовать боль, прежде чем обретешь способность двигаться дальше. Ну, даже если это и так, то его страдания, по всей видимости, оказались куда сильней, чем можно было бы предположить. Большинство мужчин, столкнувшись с разводом, плачутся в жилетку друзьям, или начинают пить, или забиваются в нору и принимаются в полном одиночестве зализывать раны.