Две богатенькие малышки - Миньон Эберхардт

— Я не хочу, чтобы из-за меня тут такое творилось, — нервно сказал Дуг, когда они поднялись в салон.

— Успокойся, — сухо сказала Эмми. — Сегодня на ужин камбала и фазан, а на десерт ромовое суфле. После этого ее настроение заметно улучшится.

— Бедняга Джастин, кажется, ее ненавидит…

— А по-моему, он только рад случаю повздорить с ней. Хоть какое-то да занятие.

Дуг сел на диванчик рядом с Эмми и пристально посмотрел на нее.

— А ты изменилась. Или я обольщался, когда думал, что хорошо тебя знаю. Ты и вправду бываешь очень… очень…

— Жесткой? — рассмеялась Эмми.— Я просто трезво смотрю на вещи. Должно быть, тетушка Медора как в воду глядела: мы с Дианой очень похожи.

— Эмми, твоя тетка права. Я не должен был приезжать в Ниццу. Я не должен…— Взгляд его упал на брошку — четырехлистный клевер, — по-прежнему приколотую к платью

Эмми. — Я не должен был дарить тебе эту брошку. — Дуг протянул руку, чтобы отстегнуть ее.

Эмми рассмеялась.

— Ты хочешь ее забрать?

Дуг продолжал возиться с брошью.

— Я не отказываюсь ни от единого своего слова, Эмми. Но… как бы это сказать…

— Я сама скажу. Тебе было одиноко, и потому тебя потянуло ко мне. Ты был потрясен всем, что случилось… Давай забудем об этом!

Он все еще неуклюже пытался отстегнуть брошку, бормоча:

— У тебя столько драгоценностей… а я с этой дурацкой побрякушкой…

Голос его звучал так жалко и потерянно, что Эмми крикнула:

— Но она мне нравится! И я не собираюсь возвращать ее тебе!

Она рассмеялась, оттолкнула его руки и, чтобы сменить тему, добавила:

— Я, правда, думаю, что у Дианы есть шанс.

— Может быть. — Дуг закрыл лицо ладонями и глухо произнес: — Я хотел поговорить с тобой, Эмми.

— Я понимаю. Вы с Дианой действительно любите друг друга. Тебя потянуло ко мне, но это не любовь.

Несносная Медора опять оказалась права! Даже Дуг признал это. Волшебная завеса, окружившая Эмми в тот вечер в горах над Ниццой, рухнула в одно мгновение. Даже романтическое чувство к Дугу, которое Эмми испытывала до его женитьбы на Диане, сейчас казалось ей призрачным.

— Ты не должен был говорить с Сэнди о разводе, — резко сказала она.

Дуг сгорбился.

— Да. Но… пойми… как тебе объяснить…

Видя его неподдельную печаль, Эмми смягчилась.

— Не нужно ничего объяснять. Пусть моя брошка будет нашей тайной. А когда Диану освободят, мы все вместе посмеемся над этим!… Сэнди говорил тебе, что Коррина и Гил были женаты?

— Да. Теперь понятно, почему она живет на широкую ногу. Сэнди сказал, она куда-то уехала. Наверное, на отдых.

Эмми силилась придумать безопасную тему, чтобы сбить пафос и отвлечь Дуга.

— Какая жалость, что спектакль так быстро закрыли…

Она попала в точку. Дуг засунул руки в карманы и уставился в пространство.

— Мы продержались, сколько смогли.

— Вам удалось рассчитаться с теми, кто вас финансировал? И заплатить актерам?

— Актерам пришлось заплатить, — сказал Дуг. — А финансирование — что ж, это всегда риск. Эти люди знают, на что идут.

— А кто они?

— Всегда находятся люди, готовые субсидировать постановку. А если спектакль проваливается, они платят меньше налогов.

— Диана вкладывала деньги в пьесу?

— Я думал, ты лучше знаешь Диану! Нет, она считала, что нельзя вкладывать деньги в сценарий, если его автор — член твоей семьи. Кажется, она оказалась права.

— В следующий раз все будет иначе, Дуг. У каждого сценариста бывают неудачи.

Эмми хотелось его утешить, и Дуг это понял.

— Вот теперь я слышу прежнюю Эмми. Ладно, мне пора. Спасибо за… за все. — Он встал, наклонился, поцеловал ее и вышел.

«Значит, вот как все обернулось,— насмешливо думала Эмми, — призрачные чувства, впустую потраченные эмоции… Я хорошо сделала, сказав Дугу, что мне нравится брошка: он стыдился своего подарка — Дуг, у которого никогда не было денег на богатые дары». Эмми отколола брошку и положила на туалетный столик.

На следующий день к Эмми пришла племянница Агнес — забрать ее одежду и другие вещи.

— Я хотела бы увидеть ее комнату, — решительно заявила она.

— Конечно, — сказала Эмми и проводила ее.

Племянница была молодая, сухопарая, с жесткими чертами лица. Когда она переступила порог комнаты Агнес, глаза ее расширились от изумления.

— Господи! — Она обернулась к Эмми.— Да она жила, как королева! Конечно, не все эти вещи принадлежали ей?

Эмми стало не по себе.

— Ну да… не все. Но мы хотели, чтобы ей было уютно.

— Боже правый. Диван, телевизор, большие кресла… а ковер-то, ковер!

— Агнес служила у нас долгие годы…

— Да, знаю. Я всегда говорила ей: выходи на пенсию и живи с нами. Но она отказывалась.

Племянница просмотрела одежду Агнес, выхватывая то, что приходилось ей по нраву. Таких вещей оказалось немного. Потом она взялась за письменный стол. Там нашлись банковские книжки Агнес, и лицо молодой особы просветлело.

— Она оставила мне завещание. Я его читала. Все это переходит ко мне.

Племянница принялась судорожно рыться в карманах Агнес. Обнаружив какой-то листок, она внимательно вгляделась в него.

— Кажется, это начало письма. Ничего не понимаю… Ах! Она явно собралась порвать листок, но Эмми проворно выхватила его и прочла, затем еще раз. Племянница напряженно наблюдала за ней, потом сказала:

— Но ведь это не имеет законной силы?

— Нет. Оно не подписано. К тому же моя сестра сама способна оплатить судебные издержки.

Эмми снова и снова перечитывала недописанное письмо. Оно могло ничего не значить, но могло и значить — очень много.

«Уважаемый мистер Бигем! Я хочу изменить свое завещание, которое вы составили для меня несколько лет назад. Боюсь, что я очень сильно навредила мисс Диане. Сначала я не знала об этом, свидетельства против нее были столь вескими, что я поверила. Может быть, все это и правда. Но в день убийства я видела то, что видела, и никуда от этого не деться. Я не знала, как это понимать, до тех пор, пока не пошла в театр, чтобы посмотреть пьесу мистера Дуга, увидеться с ним и поговорить об этом. Я поднялась за кулисы, его там не было, но я увидела нечто такое (дальше строка была зачеркнута, но Эмми удалось разобрать.), что помогло мне понять… Я не рассказала об этом на суде и сейчас схожу с ума от беспокойства… (Дальше снова шла зачеркнутая строка, Эмми прочла и ее.) Должна также сказать, что я не хотела рисковать всеми этими деньгами. («Какими деньгами?» — Эмми совсем растерялась.) Но я не сделала то, что должна была сделать. Поэтому если мне суждено умереть, я хочу завещать все мои сбережения Диане Уорд на случай, если ей придется заплатить за пересмотр дела и новый суд. Не знаю, что подумают в полиции, и не хочу туда обращаться, но все же я должна сказать им, что»

На этом письмо обрывалось. Племянница Агнес, которая по-прежнему рылась в ее вещах, воскликнула:

— Еще одно!

Следующее послание оказалось гораздо короче. Оно гласило: «Уважаемый мистер Бигем! Я хочу изменить свое завещание и готова прийти к вам в контору в любое назначенное вами время».

Но и это письмо не удовлетворило Агнес. Во всяком случае, его она тоже не подписала и не отправила.

— Посмотрите сюда! — сказала племянница и протяну ла Эмми чековую книжку Агнес, тыча пальцем в одну из строк. В феврале Агнес сняла со своего счета десять тысяч долларов наличными. Остаток составлял примерно двадцать пять тысяч.— Куда ушли эти деньги? — племянница сверлила Эмми требовательным взглядом. — Десять тысяч! Что она с ними сделала? Мисс Ван Сейдем, вы не представляете, как они нужны мне — все!

16.

Итак, Агнес действительно знала что-то об убийстве и скрывала это. Во время суда она, как и Эмми, уверилась в виновности Дианы, но потом ее начала мучить совесть. Она отправилась в театр, увидела нечто, укрепившее ее в мысли («В какой мысли?» — мучительно думала Эмми), и решение созрело. То, что увидела Агнес в театре, окончательно убедило ее в невиновности Дианы и, следовательно, в том, что убийца Гила — тот человек, кого она подозревала. Тогда, чтобы искупить свою вину перед Дианой, она решила изменить завещание в пользу Ди, чтобы в случае смерти Агнес та могла заплатить за судебные издержки, доказывая свою невиновность. Это трагично, это трогательно и так похоже на Агнес…

Но вот что оставалось для Эмми полной загадкой, так это десять тысяч долларов наличными. Агнес, правда, никогда не скупилась на рождественские подарки Диане и Эмми, во всех остальных случаях она была более чем бережлива и экономила каждый пенни. Благоразумная Агнес никогда не позволяла себе излишеств. Чтобы она просто взяла и отдала кому-то десять тысяч?!

— Десять тысяч, — скорбно повторила племянница.

— Может быть, она вложила их в акции, — попыталась успокоить ее Эмми. — Давайте еще поищем в бумагах.