Досталась нам эпоха перемен. Записки офицера пограничных войск о жизни и службе на рубеже веков - Олег Северюхин

К вечеру за бутылку коньяка договорился с караульным начальником, майором, сделать один телефонный звонок (в фильме «Офицеры» — дежурный Витька за три компота выпустил позвонить) и не подставить его. Позвонил оперативному дежурному по пограничному округу, и через полчаса меня освободили.

Начальник штаба пограничного округа, генерал-майор, после совещания у которого меня арестовали, освидетельствовал меня на предмет трезвости, подтвердил, что я в нормальном состоянии и поддержал мою идею обращения к военному прокурору. Заявление я накатал по все правилам юридической науки со ссылками на Уставы и процессуальные документы.

Жалобу рассмотрели. Подтвердили, что я был незаконно задержан и помещен на гауптвахту, принесли официальные извинения. Наказали, конечно, не коменданта за самоуправство, а стрелочника, который был ни при чем (отличный парень, мы потом ближе с ним познакомились). Зато потом офицеров-пограничников патрули не трогали.

У одного из наших штабных офицеров комендантский патруль забрал удостоверение личности, сказав, что удостоверение отдадут в комендатуре после наложения взыскания. Забыли, что мы не армейцы, а продолжатели традиций Отдельного корпуса пограничной стражи. Я посоветовал приятелю в комендатуру не ходить, удостоверение принесут в управление округа как миленькие и на блюдечке с синей каемочкой. И действительно, через два дня помощник военного коменданта получил от своего руководства нагоняй за то, что удостоверение до сих пор в комендатуре, а в это время, наверное, военным прокурором уже рассматривается новая жалоба офицера-пограничника. От греха подальше удостоверение вручили его владельцу.

Во время таких массовых арестов офицеров и прапорщиков один пограничный прапорщик сбежал из колонны «военнопленных» самым наглым образом. Подцепился к проходящему трамваю и уехал, помахав коменданту рукой. Комендант об этом рассказывал с большим возмущением и говорил, что пограничники у него на особом счету. А прапорщика так и не нашли.

Вообще, отношение к офицерам, особенно в армейской среде, никак не походят на отношения среди офицеров, описанные в воспоминаниях бывшего полковника российского Генерального штаба, Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова и лидера Белого движения, командующего войсками Юга России генерал-лейтенанта А.И. Деникина.

Были и в той офицерской среде и невоспитанные начальники и офицеры, и самодуры, но честь офицерская была уважаема начальниками всех рангов. Рассказывают, что император Александр III, будучи наследником престола, допустил нетактичное поведение в отношении одного офицера. Оскорбленный офицер застрелился, так как не мог вызвать на дуэль лицо императорской фамилии. Александр II приказал своему наследнику идти впереди похоронной процессии, чтобы впредь было неповадно пренебрежительно относиться к офицерскому званию других людей, не имеющих возможности отстоять свою честь.

Это только раньше офицеры не имели права ездить в трамвае, а только на извозчике (в такси, по нашему), жениться на актерках, и вообще жениться, не имея достаточных средств для содержания семьи, сидеть в театре дальше седьмого ряда партера. Офицер, подвергнувшийся оскорблению, должен был кровью (оружием) смыть свой позор или уйти из армии. В офицеры не брали тех, кто хоть раз подвергался телесному наказанию.

Все это в далеком прошлом, хотя это должно быть основной дисциплиной обучения в военном училище и кадетском корпусе. Сейчас офицера можно встретить и с сумкой-авоськой, и с полиэтиленовым пакетом. В автобусе и в трамвае он такой же, как и все, выскакивает с оторванными пуговицами и расстегнутой шинелью. В частях работает вместо сержанта, пытаясь достучаться до каждого солдата лично. Поэтому настоящим офицером он становится после того, как получает в командование роту и выше, начиная заниматься организацией службы, обучением подразделения и повышением уровня своих знаний.

Однажды с выпускниками Московского пограничного училища мы гуляли по центру Москвы. Мой товарищ ушел позвонить, а я стоял у входа на станцию метро «Площадь революции» и курил. Ко мне подошел какой-то пехотный лейтенант с бляхой на груди (сейчас такие носят и патрульные милиционеры) и официально сказал:

— Товарищ лейтенант, вы носите обувь неустановленного образца.

Я, как провинциал, носивший нормальные полуботинки, похожие на форменные, прямо сказал лейтенанту, в какую сторону ему надо идти в пешеходную прогулку с эротическим уклоном. Лейтенант аж подпрыгнул и куда-то убежал. Не привык к такому обращению.

Подошедший товарищ спросил, что я сказал лейтенанту. Я повторил. Теперь подпрыгнул мой товарищ:

— Ты что, это же кремлевский патруль. Пошли скорее, а не то придется заниматься строевой подготовкой.

Месяц пролетел незаметно. Точно также пролетел и первый офицерский отпуск. Нужно было выезжать в часть для дальнейшего прохождения службы.

Не играю на скрипке и флейте,Не подвластен гитар перезвон,Лучше водки в стакан мне налейте,Расскажу вам вчерашний я сон.

Был на бал приглашен к королевеИ записан я с ней в менуэт,Встал я скромно у трона налевоВ блеске дам и в лучах эполет.Шел я в паре с моей королевой,Прикасаясь легонько к руке,А сержант мне кричал: левой, левой!И оркестр нам играл вдалеке.

На плацу строевом как на бале,С автоматом «на грудь» четкий шаг,И в манеже верхом гарцевали,Новой жизни совсем не страшась.

А потом в офицерском собраньеСвоих дам пригласим мы на вальсИ уедем служить утром ранним,Ожидая известий от вас.

Глава 4. Сундук слева, сундук справа, «Сундукли» моя застава

В училище я попал в группу переводчиков немецкого языка. Учитель немецкого языка в школе заложил в нас хорошие знания, которые по достоинству были оценены и в училище. Наши преподаватели наряду с вопросами военного перевода старались привить нам любовь к немецкому языку. Факультативно мы учили стихи, делали переводы произведений немецких писателей, проводили языковые конференции.

«Der schone Schaffer zog so naVoruber an dem KКnigschloß.Die Jungfrau an der Zehne sahDa sah Jhr sehnne groß.»

(Прекрасный пастушок гнал стадо овец мимо королевского дворца. С балкона его увидела юная принцесса и влюбилась с первого взгляда).

Я не занимался немецким языком после окончания училища, но даже сейчас смогу объясниться с немцами и понимаю примерно половину из того, что слышу на этом языке.

По окончании училища выпускники нашей группы получили квалификацию военных переводчиков (по образовательным меркам — владение иностранным языком в объеме шести семестров). Распределяться я должен был в Германию в 105-й пограничный полк по представлению кафедры иностранных языков.

Распределить нас хотели в соответствии с нашими пожеланиями и способностями, но приехал генерал-кадровик из Москвы, и мы поехали туда, куда нас послали (не направили, а послали). Я с немецким языком поехал в Туркестан. Ничего странного. Я знаю одного офицера Советской Армии, который со шведским языком поехал на Дальний Восток. Китайцев шведскому языку учить. Чтобы китаец с рюмкой произносил не «гань бэй», а по-скандинавски — «скооль», чувственно глядя в глаза хозяина застолья.

Как знающего иностранный язык меня направили в штаб пограничного отряда для работы с нарушителями границы. Мой начальник, предупрежденный о приезде офицера-переводчика, обратился ко мне на фарси:

— Салам алейкум.

— Салам алейкум.

— Эсме шома чист? (как твое имя).

— ???

— Сенне шома чист? (сколько тебе лет).

— ???

— На каком языке ты умеешь разговаривать? (по-русски).

— На немецком. (Тоже по-русски).

Далее последовала непереводимая игра слов об отношении к родственникам тех, кто меня сюда направил. Успокоившись, начальник проверил меня на знание правил оформления процессуальных документов на нарушителей границы и пообещал лично заняться со мной изучением фарси. И свое слово сдержал. Я до сих пор читаю и пишу на фарси, понимаю процентов на пятьдесят, но разговорной практики очень и очень мало.

Впоследствии в Магелане, где я был заместителем пограничного комиссара, иранцы удивлялись тому, что я не говорил на фарси, но иногда не требовал перевода и сразу отвечал на заявления, читал и переводил изречения аятоллы Хомейни, а незнакомые слова записывал на фарси в свою записную книжку. Юношеская память.

После знакомства мой первый начальник, заядлый шахматист, сразу спросил, умею ли я играть в шахматы. Шахматные фигуры переставлять я умею, но с детства не уловил прелестей этой умной и развивающей игры и не играю до сих пор. Я честно ответил, что играю очень плохо, что-то не ладится с защитой Каро-Канн (шутка). Начальник за столом даже подскочил. Достает из стола доску с фигурами. А ну, давай, садись. Досталось играть черными. Через тридцать минут на десятом ходу поставил начальнику мат. Тот посидел, подумал и говорит: