Галоп - Сергей Куприянов

Винер понял, что дал маху. Конечно же, обсуждать с полковником подобное было верхом глупости и легкомыслия. Винер, конечно же, знал о существующих табу, которые он не то чтобы забыл, но как-то проигнорировал в, так сказать, творческом запале. И про аппаратуру если не знал, то догадывался о ее существовании. Точнее, не исключал этого. Но, предлагая, он исходил из реально существующего положения вещей, а не каких-то там деклараций. Пожив здесь, он очень отчетливо даже не понял, а ощутил, что благими пожеланиями и реальностью существует ряд различий, если не сказать пропасть. То, что ему приходилось делать, да и не только ему, а всему персоналу базу, пусть он, персонал этот, и не всегда понимал это, а точнее, вообще не понимал и не должен был, тоже являлось нарушением всех и всяческих приказов, соглашений, конвенций и договоров, подписанных на самом-самом верхнем уровне. Именно поэтому его или другого специалиста не завербовали обычным путем, а взяли на компромате, причем подстроенном – в этом Винер был уверен даже больше, чем в дате собственного рождения. Потому же весь контингент, присутствующий на базе, был соответствующим. Взять хоть придурка, приписанного к конюшне. Где это видано, чтобы клинического идиота зачисляли в личный состав военной, по сути, внеземной базы?! Причем не латентного, а явного настолько, что оторопь берет. Да и многие другие тоже. У многих чувствовался отчетливый криминальный душок. Еще в прошлом году Винер под видом стандартной процедуры психологического тестирования ввернул собственный вопросник. Людей с садистскими наклонностями на базе было более тридцати пяти процентов! И это о чем-то должно говорить, ведь кадровики, формирующие контингент там, на Земле, пользуются примерно такими же, а то и еще более изощренными методиками.

Словом, исследовательская, на первый взгляд, база на самом деле была бомбой замедленного действия. А он сам, наверное, ее запалом. Или детонатором – черт их разберет с их воинственной терминологией.

– Пока нет, – качнул головой Винер, отвечая на вопрос. – Но я буду думать.

– Хорошо. – Полковник, отведя взгляд, посмотрел куда-то в угол, но всего на мгновенье, после чего его зрачки снова уперлись в ученого. – У меня к вам есть поручение. Даже, если хотите, просьба. Только – строго между нами.

Винер кивнул, молча соглашаясь на выдвинутое условие. Он был уже слегка заинтригован.

– Речь о новом тренере. Сегодня он нашел одну штуку. Очень, я скажу, неожиданную. Если он ничего не напутал, то речь идет о гермошлеме.

Винер, как и все на базе, знали, что сегодня Чемпион потерял массипо, что само по себе стало событием, если не сказать скандалом, и его эвакуировали на вертолете, что тоже было не в традиции. И еще рассказывали о схватке с диким зверем, из которой Макс вышел победителем, подробности чего Винер намеревался прямо сегодня же выяснить у самого главного действующего лица, заодно проведав его алкоголесодержащий погребец, соединив приятное с интересным. Другими словами, у него имелись весьма красивые планы на сегодняшний вечер.

– Не понял, – сказал он. – Какой гермошлем?

– Вот такой.

И полковник показал какой, разведя ладони на добрых полметра. Винер, глядя на расставленные ладони, невольно вспомнил классических рыбаков, которым для обозначения размеров своего улова частенько не хватает длины рук.

– В каком смысле? – несколько глуповато уточнил Винер, пытаясь понять, эта шутка такая или что?

– Мне бы самому хотелось знать в каком, – буркнул Ларусс недовольно.

Объяснения, предложенные Винеру, который все еще опасался подвоха и потому слушал не то чтобы уж совсем с недоверием, но с понятным скепсисом, что-то вроде фиги в кармане, готовой появиться на свет божий в подходящий момент, в итоге были им приняты. Да и как не принять, когда присутствуют детали, настолько идиотские, что специально их придумать невозможно в принципе, тем более полковнику, фантазия которого оставляла желать лучшего. В том смысле, что его творческий потенциал Кальвин Винер ценил не слишком высоко. А если уж совсем по правде, то отрицал напрочь. Что, конечно же, не относилось к его военно-административным способностям, нередко проявляющихся в уровне изощренности наказаний. В этом вопросе Винер у него откровенно учился. Следует лишь уточнить, что мотать таким образом на ус он начал много позже того, как очутился на базе. То есть тогда, когда у него прошли шок от встречи с незнакомой обстановкой и условиями практически казарменного существования и страх. Перед начальством, перед неизвестностью, перед обстоятельствами, перед сбродом, называемым личным составом, перед всем. Хотя, конечно же, страх прошел не совсем, не до конца, не отпустил его на беззаботную волю, однако ж и не жал так жестко, как вначале. Когда он стал способен понимать и воспринимать принципы руководства, используемые Кингом, он стал к ним присматриваться.

– И что вы от меня хотите?

– У меня нет причин не верить тренеру. Тем более, что имеется свидетель. Но и объекта я не видел. А эта штука в каком-то смысле может оказаться пострашнее динамита. Вы меня понимаете?

– В каком? Я имею в виду, что страшнее динамита.

– Я должен знать, кому принадлежал тот шлем.

– Вы считаете, Макс это знает? – удивился Винер.

Наверное, только в школе он видел такой уничижительный взгляд, адресованный ему лично. Его автором-исполнителем была учительница физики, неожиданно для себя выяснившая, что один из лучших учеников класса в ее предмете, мягко говоря, не очень.

– Я рассчитываю на ваш профессионализм и, – полковник сделал паузу, призванную придать вес его словам, – этику.

Винеру ничего не оставалось делать, как сказать «я попробую».

10.

Рэм всеми силами изображал раскаяние и печаль. Когда Чемпион отказался замять дело, хотя, казалось бы, отчего бы и не помолчать, он сначала разозлился и даже испугался, разом вспомнив, на каком крепком кукане он сидит у Тауберга. Тому даже пальцем шевелить не стоит, чтобы надолго упечь его в кутузку; грехи Рэма это позволяли. Но потом, раскинув мозгой, успокоился. Не все так плохо, если подойти к проблеме с умом. А уж ему-то ума не занимать, только вот не везет ему что-то в последнее время. Хотя это тоже как посмотреть. Ведь при другом раскладе он мог бы очутиться не здесь, а в гораздо более тесном пространстве с куда меньшей свободой, нежели теперь. В общем, везение и невезение вещи относительные, смотря с какой точки зрения смотреть.

Несмотря на свой относительно молодой возраст – ему исполнилось двадцать шесть – он успел помотаться по свету и кой-чего повидать и понять. Сам Рэм считал, что хорошо разбирается в людях. Чемпиона, например, он раскусил с первого взгляда. Это он на Земле пусть считается хоть крутым, хоть выпуклым, а здесь он никто, салага, которого можно и должно раскрутить. Правда, пока он еще не весь гонор растерял, сделать это сложновато, только Рэм умеет ждать. Он понял и то, что тот не полезет с кулаками, когда его находка улетит за борт вертолета – не тот характер. Зажует соплями и ими же умоется, чистоплюй столичный. Рэму казалось, что на скандал тот не пойдет, тем более что он все разыграл как по нотам. Ан нет, заупрямился спортсмен. Не обломали его еще.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});