Обречены на подвиг. Книга первая - Валерий Григорьев

Я попал в третью эскадрилью, командиром которой был майор Николай Николаевич Третьяков, имеющий прозвище Тришка. Массивный подбородок придавал ему черты кержака, для полного сходства не хватало старообрядческой бороды. Был он прямолинеен, костноязычен и немного наивен. Несмотря на высокую должность, постоянно оказывался объектом шуток и насмешек летного состава, независимо от должности и года выпуска. В его честь мы, холостяки, назвали котенка, которого нам подарил кто-то из женатиков. Как-то во время очередной пьянки, он спросил, как зовут котенка.

– Тришка! – ляпнул Славик Колпаков на автомате, не подумав о последствиях, и затем также не подумавши стыдливо и как бы извиняясь прикрыл рот рукой. Но ничего, все обошлось, до нашего кержака не дошло. Очень забавно было смотреть, когда майор брал в руки этого котенка и, поглаживая, приговаривал: «Тришка, Тришечка». Ему и в голову не могло прийти, кому обязан котенок своим именем.

Командиром звена у меня был старший лейтенант Виктор Герасимов, больше известный всем по кличке Гераська, единственный летчик выпуска 1971 года на капитанской должности. Все его однокашники служили уже на майорских должностях, а старший лейтенант Борис Балобанов – на подполковничьей, и потому Герасим считал себя бесперспективным офицером. К тому же на него разом навалились разные проблемы, которые любого другого повергли бы как минимум в уныние и состояние депрессии.

За полгода до нашего прихода он катапультировался при весьма странных обстоятельствах. Над дальним приводом (это дальняя приводная радиостанция, она находится на посадочном курсе, на удалении четыре километра, предназначена для обеспечения навигации и приборного захода на посадку) у него остановился двигатель. Витя, недолго думая, не докладывая руководителю полетов, покинул самолет на высоте триста метров. После катапультирования он на трое суток заперся в своей квартире, никого к себе не пускал. Все сочли это за стресс, сам же он впоследствии признался, что трое суток учил Инструкцию летчику и особые случаи, связанные с остановкой двигателя. Прибывшая комиссия пыталась обвинить его в происшедшем, но он упорно, как Горбунков в «Бриллиантовой руке» «Упал, очнулся, гипс», повторял: «Упали обороты, поставил РУД на стоп, катапультировался!» В конце концов, от него отстали. Но в полку поговаривали, что у него или закончилось топливо, или он сам случайно выключил двигатель.

Приблизительно в это же время у него начался бракоразводный процесс с женой Зинкой, как он ее сам называл. И в это же время от него забеременела «писариха» эскадрильи Нинка. Последняя имела на Виктора далеко идущие планы. Гераська метался, как лев в клетке, от разом навалившихся на него проблем. Зинка, узнав про «писарчучку», со злорадством ему объявила:

– Ага, кобель, допрыгался! Мне будешь платить двадцать пять процентов и ей двадцать пять!

В ответ она услышала обескураживающую для нее новость:

– Дура, буду на двоих платить тридцать три процента, тебе шестнадцать с половиной и ей столько же.

Нежданно-негаданно этим он одну проблему решил. Зинка, быстро посчитав свои будущие убытки, с воплем «Проститутка! Штабная птаскушка и подстилка!» чуть ли не за волосы потащила несчастную соперницу на аборт.

Герасим же, бросив обеих, ушел жить в нашу холостяцкую квартиру. Был он с тонким чувством юмора и напоминал мне Цыбу требовательностью, с какой относился к нашим полетам, несмотря на простоту общения и на то, что жили мы вместе.

«Разрешите получить замечания!»

Полк был вооружен самолетами Су-11, а в качестве спарок использовались самолеты Су-7у, Су-9у и УТИ МИГ-15. Все эти самолеты отличались друг от друга по характеристикам устойчивости и управляемости и пилотажным свойствам.

Ближе к весне «старики» подтвердили класс, и мы наконец-то начали летать. Так как «большие» спарки – Су-7у, Су-9у – были в большом дефиците, а я прибыл в полк самым последним, то мне доставались полеты на УТИшке. В это время я простудился, заработал сильнейший насморк. Вылечиться решил сам, к врачу не обращался. Герасим посоветовал применить народный способ. Выдавив в мед сок лука, он закапал мне в нос эту адскую смесь. Я почувствовал острое жжение.

– Так и должно быть, – успокоил он меня.

И вот мы вышли на полеты. Выполнив пилотаж в зоне, плавно снижаемся в сторону аэродрома. На высоте около двух километров меня пронзила резкая боль: как будто шило вогнали в левую верхнюю челюсть. Выполнив посадку, я, ничего худого не ожидая, пожаловался доктору на зуб. Полковой врач, майор Лебедев, выходец из ветеринаров, услышав, что боль настигла в полете, запричитал и заохал, будто я перенес, по меньшей мере, инфаркт. Он тут же отстранил меня от полетов и выписал направление на обследование в окружной госпиталь в Баку. Доложил я Тришке о своем горе. Грязно выругавшись, комэска дал совет:

– Запомни! В авиации с врачами, замполитами и кэгэбэшниками не откровенничают, не пьют и не шутят!

Впоследствии я всегда старался придерживаться этого правила, ну а тогда, проклиная все на свете, убыл в госпиталь. Там мне поставили диагноз «гайморит», и в течение месяца я сначала лечился, а вернее был предметом исследования для написания кандидатской диссертации. Лечащий врач, подполковник медицинской службы вылечил меня буквально за неделю, а остальные три недели проводил на мне «научные» эксперименты. Регулярно прокалывая мой носовые хрящи и промывая абсолютно здоровые пазухи носа. Вся процедура внешне казалась очень болезненной, на самом же деле никакой боли не было. Во внутреннюю полость носа втыкались две иголки с намотанными на них ватой пропитанных обезболивающим средством, и после «замораживания» тупой, толщиной в полтора-два миллиметра иглой прокалывались хрящи. При этом кроме неприятного хруста пронзаемых хрящей лично я ничего не испытывал. Как то, проходя очередную экзекуцию нашего «добрейшего» доктора, стал невольным виновником потери сознания молодого бойца «красной армии». Гроза мирового империализма, азиатской внешности, сидел на топчане с воткнутыми на нос иглами с обезболивающим и ждал своей участи. При виде как мне вгоняют тупые иглы, это нежное южное существо стало белым как молоко, и рухнуло под ноги нашего эскулапа.

Заключительным аккордом моих госпитальных исследований стал двукратный подъем на высоту пять и десять километров, которые я с честью выдержал.

Перед самой выпиской из госпиталя, ко мне подошел знакомый пилот из астраханского авиационного центра и попросил вместо него сдать анализ мочи. А у меня в тот момент вскочил маленький, но болезненный фурункул в носу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});