Имперский маг - Оксана Ветловская

(…) Система наладилась и заработала вполне эффективно. За неделю я набрал двадцать пять человек — двадцать пять кандидатов столь выдающихся достоинств, что утверждённую на бумаге школу можно было открывать хоть сейчас. Большим подспорьем оказались знакомства узников — один из главнейших оккультных законов гласит: подобное притягивает подобное, и данное утверждение справедливо в том числе для замкнутого мира заключённых. Общаясь с узниками, я вылавливал концы тонких нитей взаимных симпатий, а сам клубок знакомств поручал распутывать гестаповцам.

Как правило, заключённые сразу соглашались учиться и работать в эсэсовской организации, стоило только предложить им выкупить тем самым жизни своих родных и друзей. Часто случается, что люди попадают в концлагеря целыми семьями, и обрабатывать таких узников сравнительно легко. Обычно они немцы либо жители оккупированных территорий. Гораздо сложнее дело обстоит с военнопленными — а в Равенсбрюке представлена и эта, очень несговорчивая, категория заключённых. Свой небольшой опыт общения с ними я до сих пор вспоминаю с дрожью негодования — и с горчинкой мазохистского удовлетворения: на что нарывался, то и получил. (…)

Равенсбрюк

1 декабря 1943 года

Самой отвратительной была попытка завербовать красноармейского офицера. К женскому концлагерю с некоторых пор присоединили мужской, состоявший из пяти обнесённых высоким забором бараков, находившихся в восточной части Равенсбрюка, за эсэсовской Швейной фабрикой, — и кто там только не обитал, в мужском блоке! Отпетые уголовники сидели по соседству с гомосексуалистами, с евреями, с несчастным французским парикмахером, недостаточно похоже подбрившим какому-то чиновнику усики а-ля фюрер, с известным столичным хирургом, с советскими военнопленными. Приведённый пленный офицер едва волок по-немецки и предпочитал изъясняться по-русски, находя своеобразное достоинство в том, что окружавшие его эсэсовцы русского не знали, не знал и Штернберг — но ему как чтецу мыслей было от сего не легче.

Заключённый непринуждённо откинулся на спинку стула и принялся пристально рассматривать сидящего напротив очень молодого человека в чёрной униформе. Это было крайне неприятно. За прошедшие несколько дней Штернберг привык к робости и беспомощности проходящих перед ним измученных женщин, подавленных уже одним только его мужским превосходством, не говоря уж о внушительности эсэсовского звания, а затесавшиеся в этот бесконечный поток немногие заключённые мужского пола ничем не выделялись из общей массы доведённых до животного состояния изнурённых людей. Теперь же перед ним был офицер вражеской армии, держащийся в придачу с пугающей самоуверенностью и источающий столь едкое презрение, что Штернберг, прежде чем начать разговор, против воли замешкался, делая вид, будто сосредоточенно перебирает бумаги.

— Ну надо же, — вполголоса произнёс пленный по-русски (а его мысли шли синхронным переводом). — Во фриц! Хоро-ош фриц, ничего не скажешь. Истинный ариец. Эк тебя перекорёжило, болезного, любо-дорого смотреть.

— Молчать, — сухо приказал ему Штернберг, раскладывая на столе личное дело заключённого номер такой-то. Из цветных пометок на документах следовало, что сидящий перед ним узник в самом скором времени будет ликвидирован, и не потому, что непригоден к работе, а потому, что ведёт себя непозволительным для узника образом.

Штернберг наконец заставил себя оторваться от бумаг и встретил тяжёлый взгляд сумрачно-серых глаз. Исхудавшее, но твёрдое и притом молодое лицо. Шрам на лбу. Упрямый и презрительный рот. Резкий запах пота и какого-то дрянного курева, которое тут умудряются раздобыть друг у друга путём первобытной мены некоторые заключённые. Нет, случай безнадёжный. Но какая аура, Санкта Мария! По словам капо, этот узник всегда точно знает, кто из его товарищей по заключению и когда умрёт или будет убит. Видит Бог, капо не врал. Да из этого офицера вышел бы блестящий прорицатель… И Штернберг пошёл на принцип.

— Итак, — медленно заговорил он, — майор Красной Армии. Коммунист. Награждён, ага… Хорошо. И при всём при этом предсказывает людские судьбы. Судя по тому, как его сторонятся соседи по бараку, весьма неплохо предсказывает. Как-то не состыковывается фатум с коммунистическим мировоззрением, не находите, товарищ?

— Я тебе не геноссе, — моментально отреагировал заключённый и надолго замолчал, переваривая остальное. Скверно он знает немецкий. Переводчика, что ли, позвать?

— Вы понимаете, что я говорю? — спросил Штернберг.

— Йа, ихь ферштее, — после некоторого раздумья ответил заключённый и добавил по-русски: — Значит, заинтересовались, гниды.

— А что вы скажете по поводу собственной судьбы? — спросил Штернберг. — Вы знаете дату своей гибели?

— Ихь вайе, — холодно усмехнулся заключённый. — Зи виссен дас филяйхт аух. Вон, бумажки разложил, там-то уже всё отмечено. Жаль, твоей смерти, фриц, чего-то не вижу, не такой ты какой-то, странный фриц…

— А я вообще-то про себя и не спрашиваю, — брякнул Штернберг, забыв на мгновение, что свои необычные таланты лучше раньше времени не демонстрировать.

— Ага, понимаешь, — зло обрадовался заключённый. — Понимать понимаешь, а не говоришь. Всё по-своему гавкаешь.

Дальше разговор зазвучал очень странно: один собеседник говорил по-немецки, другой — по-русски, и при этом оба друг друга понимали, Штернберг — идеально, заключённый — похуже, опуская смысл неизвестных ему слов.

— В моих силах отложить день вашей смерти — на очень и очень долгий срок.

— Зачем?

— Затем, что люди с вашим даром — большая редкость.

— Предлагаешь на твой райх горбатиться?

— Вы догадливы.

— А тут и догадываться не о чем. Засунь своё предложение в задницу и вали отсюда раком вдоль забора. Если короче — я отказываюсь. Понял? Со мной здесь уж чего только не делали, в политотделе тутошнем. Думаю, тебе их не переплюнуть.

— Да вы лучше подумайте о том, что никогда не выйдете из лагеря, никогда больше не увидите свою семью. А ведь я мог бы дать вам такую возможность…

— Не лезь в душу, фриц.

— Вам претит клеймо предателя? Но я представляю науку, а не политику.

— Да пош-шёл ты… Слушай, а ты ведь тоже майор. Сколько тебе лет-то, майор? Ты, пацан, за что своего эсэсовского майора получил? Ты, майоришка, на передовой-то хоть раз в жизни бывал? По морде вижу, что нет. Штаны протирал в своей гестапе. Драть тебя надо было, сопляка, покуда ещё поперёк лавки лежал…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});