Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич

Отрегулировав мотор, Ринтын вышел на палубу и встал рядом с Эрмэтэгином. Капитан одной рукой лениво вертел рулевое колесо. Ринтын смотрел на берег, на яранги и дома стойбища. Внизу мерно стучал мотор, и весь корпус шхуны мелко дрожал.

— Смотри, Ринтын, — говорил Эрмэтэгин, — присматривайся. Самое трудное — это вести «Касатку» по улакской лагуне. Того и гляди наскочишь на мель. А особенно наблюдай, когда будем проходить Пильхын: это самое опасное место.

Пролив-горловину прошли на самом малом ходу. Здесь было множество подводных камней, и даже мелкосидящие байдары часто распарывали покрышки. Когда вышли из пролива в море, Эрмэтэгин передал рулевое колесо Ринтыну:

— Курс на пушной склад.

Во время погрузки на берег спустилась заведующая колхозным клубом Номнаут. В руках она несла маленький чемодан.

— А вы куда? — недружелюбно спросил ее Эрмэтэгин.

— В Кытрын, — ответила не сразу девушка. — Мать у меня там заболела. Надо навестить.

Эрмэтэгин покосился на ребят и, кашлянув, протянул ей руку:

— Раз такое дело, полезайте на корабль.

Ребята знали понаслышке о попытках Эрмэтэгина поухаживать за новой заведующей клубом. Каких успехов достиг в этом деле капитан, никому не было известно.

— Ну что уставились? — крикнул Эрмэтэгин на своих матросов. — Пора отчаливать!

"Касатка" вышла в открытое море и взяла курс на Кытрын. Навстречу дул свежий ветер, и поднятые им легкие волны не мешали ходу шхуны. Вахту первым нес Ринтын. Вертеть рулевое колесо оказалось не таким уж легким делом, как это представлялось ему раньше. Приходилось все время быть начеку, чтобы не сбиваться с курса.

В проливе Ирвытгыр началась такая качка, что Ринтын едва удерживался на ногах. На палубу полетели брызги, и Аккай с Петей спустились вниз, в кубрик, оставив Ринтына одного.

Вышел Эрмэтэгин, принес Ринтыну брезентовый плащ.

— Через час сменят тебя, — сказал он. — Держи курс.

За проливом Ирвытгыр уже пошли воды Тихого океана. Ринтын втайне надеялся увидеть границу, разделяющую воды Ледовитого и Тихого океанов, но кругом была, насколько мог охватить взор, одинаковая светло-зеленая вода.

Позади остался Ирвытгыр, растаяли в синей дымке видневшиеся по левому борту берега Аляски. На палубу сменить Ринтына поднялся Аккай. Вместе с ним вышел Эрмэтэгин.

— Держи курс по этой линии, — показал он Аккаю черту на компасе, юго-юго-запад. А проще всего — вон на тот мыс.

Ринтын передал Аккаю плащ и вместе с Эрмэтэгином спустился в кубрик.

Он чувствовал себя очень усталым, хотя провел за штурвалом всего два с половиной часа. Постоянная напряженность, опасение сбиться с заданного курса сильно утомили. Со вздохом облегчения он опустился на койку рядом с дремавшим Петей. Эрмэтэгин занял место около Номнаут и принялся рассказывать ей смешные истории, изредка выходя посмотреть за работой двигателя.

Приткнувшись плечом к Пете, Ринтын задремал. Сквозь сон он слышал, как капитан читал Номнаут стихи:

Океан дремал зеркальный,Злые бури отошли.В час закатный, в час хрустальныйПоказались корабли.А уж там — за той косою, Неожиданно светла,С затуманенной красоюИх красавица ждала…

Ночью Ринтын проснулся от тишины. Мотор не работал, «Касатка» покачивалась на волнах.

На верхней палубе сидел Эрмэтэгин и курил.

— Почему стоим? — спросил Ринтын.

— Туман. Тут где-то близко государственная граница проходит. Союзники союзниками, а туда все-таки попадать неохота.

Плотный туман окутал все вокруг. Даже нос «Касатки» и то едва был виден.

— А те стихи, которые вы читали девушке, ваши? — спросил Ринтын.

— Нет. — Эрмэтэгин помолчал. — Что стихи! Они у меня все равно получаются плохие, намного хуже, чем у других поэтов. А потом это дело нестоящей. Писание стихов плохо действует на человека, расслабляет его волю. Правда, бывают такие дни, что руки сами тянутся к бумаге и карандашу, звучные строки заполняют голову. И нужно иметь большую силу воли, чтобы не поддаться искушению. У меня это все равно что тяга к спиртному… Ты иди поспи.

Утром Эрмэтэгин разбудил ребят громким криком:

— Все наверх! Чистить и драить палубу! Скоро прибываем в Кытрын!

От ночного тумана не осталось и следа. Впереди хорошо был виден Кытрынский мыс. Ветра не было, и море сверкало солнечными бликами.

Вымытая и чистенькая, с трепещущим красным флагом на корме, «Касатка» вошла в Кытрынский залив.

На рейде стоял небольшой белый пароход. Огибая его, ребята прочитали на борту название: «Чукотка». К берегу, к маленькому причалу, куда направил «Касатку» Эрмэтэгин, ошвартовались две большие баржи, груженные лесом, и большой паровой буксир «Водопьянов». Поравнявшись с ним, ребята поняли, какой, в сущности, малой посудиной является их «Касатка», громко именуемая шхуной.

Рядом с «Водопьяновым» она казалась нерпой по сравнению с моржом.

Ошвартовались рядом с баржами и перебросили на причал широкую доску, заменявшую на «Касатке» парадный трап. Попрощавшись с ребятами, Номнаут сошла на берег.

— Хорошая девушка! — не удержался от восхищения Эрмэтэгин и продекламировал ей вслед:

Она сошла на землю не впервые,Но вкруг ее толпятся в первый разБогатыри не те и витязи иные…

48

Бочки с бензином давно были погружены на «Касатку» и крепко принайтованы к палубе, а капитан все не давал команды сниматься с якоря. Каждый день с утра он уходил в райисполком и возвращался оттуда на корабль возбужденный и злой.

Ребята изнывали от безделья. Ринтын бродил по поселку, вспоминая дни, проведенные здесь в пионерском лагере. В первый же день он зашел в райком комсомола и получил членский билет. Билет был как билет — ничего на первый взгляд особенного в нем не было. Но для Ринтына он был особенным. Во-первых, это был его билет, а во-вторых, маленькая темно-серая книжечка с дорогим силуэтом на обложке являлась свидетельством того, что для Ринтына наступила новая пора в жизни: кончилось детство, и приближалось время, когда он должен окончательно решить свою судьбу.

На четвертый день Эрмэтэгин собрал команду в кубрике и серьезным голосом сказал:

— Вот какое дело, ребята. Райисполком предлагает нам взять одну баржу с лесом и отбуксировать ее в Улак. Я пробовал доказывать, что это невозможно. Мы не имеем опыта подобных перевозок. Председатель райисполкома дал телеграмму Татро. И вот какой ответ прислал. — Эрмэтэгин вынул из кармана листок бумаги, пощелкал по нему пальцами и прочитал: — "Предлагаю вам доставить лес в Улак". Вот что он написал: "Предлагаю…" А что мне делать? Дисциплина требует, чтобы я подчинился. Но, с другой стороны, мне просто страшно браться за такое дело, имея неполноценный в смысле несовершеннолетия экипаж. Что вы скажете? Как быть?

Ребята молчали, смущенные своей «неполноценностью». Кроме того, к ним впервые обращались с таким серьезным предложением. Сидевший ближе к капитану Петя, поерзав немного, спросил:

— А как вы сами думаете, товарищ капитан?

Эрмэтэгин посмотрел на него, покачал головой и со вздохом сказал:

— Эх, если бы я сам был волен решать! Одним словом, есть приказ готовиться к выходу. С нами едет секретарь райкома.

Когда «Касатка» уже была готова к выходу в море, баржа с лесом забуксирована и оставалось только дождаться секретаря райкома, на берег пришла Номнаут в сопровождении молоденького русского пограничника. Эрмэтэгин, неодобрительно косясь на пограничника, обрадованно крикнул ей по-чукотски:

— Иди скорей сюда! Вот хорошо, что ты с нами едешь!

Номнаут повернулась лицом к капитану, приветливо улыбнулась и снова занялась разговором с пограничником.