Не бойся Адама - Жан-Кристоф Руфин

Чем выше поднималось солнце, тем ярче расцвечивались огнем дали. Все было не так, как обычно, когда прибывающий свет заставляет природу бледнеть. Здесь пурпур струился не с неба, а словно изливался из земли. Простиравшиеся до самого горизонта изъеденные водой и ветрами скалы постепенно наливались кармином и охрой.

Сначала солнце расчерчивало все окружающее по горизонтали. Сливаясь, сияние солнца и мрак земли проступали пластами на обрывах каньонов. Стремясь к зениту, солнце все четче выделяло вертикальные линии: трещины в скалах, тонкие складки на склонах, каменные столбы, вздымающиеся на равнине. Лошади были некованы, и стук их копыт по пыльной тропе задавал поездке своеобразный ритм.

Жюльетта вздрогнула от переполнявших ее чувств. Впервые после того, как ею овладело это странное сочетание тревоги и возбуждения, окружающий мир показался ей способным вместить охвативший ее душу восторг. В чем крылась завораживающая сила этого пейзажа? Хотя на первый взгляд вокруг расстилалась безводная и враждебная пустыня, нигде с такой очевидностью не ощущалась бесконечность мира. Горизонт казался Жюльетте лежащим гораздо дальше, чем обычно, и не только потому, что они ехали по холмам. Сама земля вмещала здесь больше. Извилистое ложе каньона уводило взгляд в запредельную даль. Необыкновенное разнообразие рельефа наводило на мысль о том, что сама земля распахнулась, чтобы вместить его. А еще, странное дело, небо казалось от этого не съежившимся, а совершенно бездонным. Гряды кучевых облаков рисовали в небесах те же изрезанные равнины и колеблемые скалы, что и на земле. Жюльетта никогда не видела ничего подобного.

Едущий впереди на некотором расстоянии Хэрроу придавал всему вокруг человеческое измерение и смысл. Человек казался разумным отражением неподвижной природы. Он рождал некое мерило ценности и, созерцая мир, делал явной его красоту.

Они добрались до края плато и теперь должны были углубиться в каньон, из которого струился жаркий дух пыли. Хэрроу сделал Жюльетте знак ехать первой. Он хотел держать ее на виду, чтобы прийти на помощь, если кобыла споткнется. Теперь Жюльетта видела перед собой мир, лишенный присутствия человека, и он показался ей совсем не таким, как раньше. Природа перестала выглядеть скроенной человеком по его собственной мерке – самодостаточный мир отводил ему лишь жалкое и ничтожное место. Подавленная всем этим великолепием, Жюльетта поняла, что природа живет своей собственной жизнью и ничем не обязана людям, способным лишь на разрушение.

Она вспомнила книгу, найденную в комнате накануне и прочитанную в ожидании Теда. Ее автор, некто Альдо Леопольд, в прошлом работал охранником национального парка, книга называлась «Альманах песчаного графства». О горах, реках и картинах природы автор писал как о живых существах, над которыми человек не должен иметь никакой власти. Джонатан говорил ей об этой книге во времена их студенческих споров. Он высокопарно рассуждал о рождении новых взаимоотношений людей с природой, в которой человек имеет свое – крохотное – место и не претендует на власть над миром.

Европейцу было нелегко усвоить образный строй этой книги. В странах Старого Света настоящей природы уже не найти. Здесь больше не осталось ни одного квадратного метра земли, который не был бы промерен, обработан и закреплен за кем-нибудь. В пейзажах Америки еще сохранилась первозданная и неукрощенная сила. Для природы этой страны человек остается чужаком, обязанным подчиниться ее законам. Именно это старался внушить читателю Альдо Леопольд, и Жюльетта соглашалась с ним.

Весь день Хэрроу хранил молчание. В полдень он протянул Жюльетте два сандвича и флягу воды, которые достал из своего вьюка. Они перекусили, не слезая с лошадей. Часов в пять остановились на ровной площадке у склона небольшого каньона, по которому ехали уже несколько часов. Здесь росли только чахлые кусты и акации. Хэрроу принес веток и разрубил какой-то сухой ствол. Потом он разжег огонь и устроил лагерь, разложив на земле циновки, которые были приторочены сзади к их седлам. Они поджарили кукурузу, а потом захваченные с собой сосиски и котлеты.

Хэрроу продолжал удивлять Жюльетту своей неразговорчивостью и дистанцией, которую он неизменно сохранял между собой и всеми остальными. И все же ей казалось, что он начал ей доверять. Она не знала, куда они направляются, но ничего не боялась.

– Ты родился в этих краях? – спросила она, грызя зерна кукурузы.

– Нет, я вырос севернее, в Скалистых горах.

В сумерках его голубые глаза уже не блестели так завораживающе. Он казался более простым и доступным.

– Похоже, ты хорошо знаешь эти места. Как ты находишь дорогу? Я бы уже сто раз заблудилась.

– Здесь есть знаки.

– Знаки! С самого отъезда я не заметила тут и следа человека. Хэрроу пожал плечами и впервые улыбнулся:

– Ты здесь на индейской территории. Индейцы не уродуют землю. Их знаки не бросаются в глаза: сломанная веточка, подвешенное к дереву перо, три камня в форме треугольника.

– Как же ты научился их распознавать?

Тед повернулся к ней, и его черты на мгновение осветил огонь. Прямые волосы, нос с горбинкой, высокие скулы, отливающие медью, – ошибиться почти невозможно.

– Ты сам индеец, ведь так?

Хэрроу хмыкнул и неопределенно помотал головой. Жюльетта решила не настаивать. Тед откинулся назад, уперев руки в землю. Он смотрел в искрящееся звездами небо.

– С самого отъезда я не видела ни одного индейца, – решилась продолжить разговор Жюльетта.

– Они держались поблизости, но не показывались. На своей собственной земле они не считают себя хозяевами. Они ничего не меняют и ничего не губят. Земля терпит их, и они относятся к ней с уважением. Они бы никогда не решились объявить себя собственниками и нарезать ее на куски, как порцию мяса. Для них земля живая. Индейцы ощущают себя частью мира. У них быстро учишься чувствовать взаимосвязь всего со всем во вселенной.

Тед говорил об индейцах, но прежде всего о себе самом. Именно таким Жюльетта его и представляла. Сила, опирающаяся на другую силу, человек, напитанный ветром, землей и пространством.

– Но чем же они здесь живут?

– Индеец никогда не задаст себе такого вопроса, – быстро ответил Хэрроу. – Они считают, что природа способна обеспечить их с избытком. Только цивилизации белых всегда чего-то не хватает.

Несмотря на резкий тон своего собеседника, Жюльетта радовалась, что разговор все-таки завязался. Она решила не сдаваться.

– Изобилие! В этой пустыне? Если бы мы не захватили котлеты!..

– В природе можно найти все, что нужно. Даже здесь. Конечно, если людей не слишком много.

– Ну вот!

– Да, – сказал Хэрроу, помешивая угли. – Это главная тайна которой владеют все традиционные общества. Ритуальные битвы, жертвоприношения, запреты – все служило тому, чтобы не дать коллективу расти. Тогда и природа была в состоянии кормить людей досыта.

Говоря об этом, Тед становился на удивление красноречивым. Он произносил слова медленно, но чувствовалось, что он коснулся чего-то важного для себя.

– А в один прекрасный день люди перестали видеть богов повсюду и вознесли над миром одного-единственного Бога. Каждая личность, его образ и подобие, стала священной. Человек сделался дороже коллектива, и род людской начал приумножаться. Природы стало ему не хватать, равновесие было нарушено. Изобилие сменилось нищетой.

Зашипел крохотный пузырек газа в угольях. Хэрроу прислушался к дрожащему в воздухе звуку, словно хотел уловить какое-то послание. Огонек погас, и он продолжил:

– Человек стал насильничать над природой, чтобы она производила все больше и больше. Он покрыл землю изгородями и межами, стал вспарывать ее плугом, колоть мотыгами, вскрывать ей кишки бульдозерами и взрывчаткой. И все это лишь для того, чтобы позволить людям размножаться. И получать от природы все меньше.

Казалось, что этим глухим и торжественным голосом говорит сама земля, окутанная прозрачной ночью пустыни и населенная вышедшими из скал призраками.

В тишине нетронутой природы Жюльетта слышала что-то вроде отдаленного гула. В иных обстоятельствах она бы сказала, что это просто кровь стучит в голове, но сейчас она понимала, откуда он шел. От городов с их щупальцами из асфальта и нечистот; от невода автострад, в который попадала земля; от тяжелого шага человеческих легионов, миллиардами живых существ выплескивающихся на беззащитные равнины до самых подножий гор… Это был стон вырубаемых лесов, истребляемой живности, замусоренных рек, загаженного дымом неба и отравленных нефтью морей. Их образы сменяли друг друга в воспаленном мозгу Жюльетты. Они так живо отпечатались в ней, что она была готова кричать. Ни одна книга или статья, ни один пропагандистский лозунг не смогли бы с такой силой воплотить эту грозную явь, как это сделала царившая вокруг молчаливая и пустынная бесконечность.