Картонные звезды - Александр Косарев

Пихаясь и чуть ли не отталкивая друг друга локтями, беспорядочной кучей лезем в салон самолета. Здесь, кажется, несколько теплее уже только потому, что не дует пронизывающий ветер. Рассаживаемся по длинным, идущим вдоль бортов дырчатым скамейкам.

— Не курить мне тут! — на секунду появляется из-за двери кабины один из пилотов. — Запрещено строжайше!

Причина столь строгого запрета выявляется довольно быстро. Кроме нашего громоздкого имущества на борту самолета находится не менее двадцати бочек медицинского спирта и несколько десятков картонных ящиков с медицинским же эфиром. Естественно, незамедлительно начинается зубоскальство по традиционному для военных поводу: как бы выпить и закусить. Но я в обсуждении столь животрепещущей теме участия не принимаю. Не интересует она меня. Отвернувшись к иллюминатору, с легкой грустью смотрю, как быстро удаляется земля и стоящие неподалеку от аэродрома величественные вулканы быстро становятся не больше крошечных песочных куличей. Картина занятная, но на сердце как-то неспокойно. Оно конечно же и любопытно, и заманчиво побывать в неведомых и загадочных тропиках, но все же на войну летим, а не на экскурсию. Да к тому же и путь нам предстоит неблизкий. Первая посадка запланирована в Южно-Сахалинске, где мы избавимся от попутного груза.

Потом самолет заправят, и он полетит до Владивостока. Это наша промежуточная точка ожидания. Оттуда долететь прямо до Ханоя невозможно, топлива не хватит, и поэтому нам предстоит пересаживаться на попутный транспорт.

В принципе до дружественной юго-восточной страны развивающегося социализма можно добраться тремя путями. От Владивостока на юг идет железная дорога и можно на военном эшелоне проехаться через весь Китай по маршруту: Харбин—Пекин—Чанша—Ханой. Минимум неделю, а то и две придется провести в наглухо закрытом вагоне. Ведь ни виз, ни загранпаспортов ни у кого из нас нет. Случись какая неприятность — международный конфуз может выйти. Например, в том случае, если нас накроют в запломбированном вагоне китайские пограничники. Второй путь чуть проще и пройти его можно без особых формальностей. Нужно только дождаться следующего в Ханой военно-транспортного самолета и пристроиться на него в качестве бесплатных пассажиров. Все бы хорошо, да только груза у нас многовато. Самих восемь человек, это уже больше чем полтонны. Да две стойки многоканальные, да четыре телетайпа, да два магнитофона, да три отдельных радиоприемника в упаковке по 120 кг каждый, да еще, да еще-е-е. Короче говоря, тонны на три разного барахла наберется. Такой грузец не каждый самолетик потянет, в качестве дополнительного-то довеска. Нет, не всякий. Так что на этот случай имеется еще один путь до вожделенных берегов, самый верный: по морю, каботажем. Путь этот за время долгой войны отлажен до мелочей. Чуть не каждую неделю из Владика или Находки отваливают тяжело груженые транспорты, везущие в братскую страну братскую же помощь. Прямо ленд-лиз какой-то по-советски. Но не сразу берут пароходы курс на Ханой, нет. День-два, а то и три приходится им болтаться на рейде, сбиваясь в небольшую флотилию. Потом все они выстраиваются в колонну и неторопливо, гуськом двигаются через Японское море, стараясь держаться ближе к суше. Спереди и сзади каравана идут выкрашенные в шаровую краску миноносцы, разливая вокруг себя длинные шлейфы плохо сгоревшей солярки. А по бокам советские лодки шныряют, естественно, подводные. Смотришь на водную гладь и замечаешь, как то с правого, то с левого борта перископ выныривает. Видать, проверяют, живы ли мы еще или нет. Поскольку я так подробно описываю этот маршрут, то ясно, что именно им мы, в конце концов, и воспользовались. Вот миновали наши разношерстные корабли изумрудно-нежный берег Южной Кореи, а вот с правого борта потянулись скалистые пейзажи Китайского берега.

Идет наш конвой неспешно, поскольку большая часть судов — откровенное старье. Мы, например, пристроились на ржавой барже, еле-еле волокущей на себе две тысячи тонн цемента в пыльных бумажных мешках. Перед нами баржа идет с лесом, завалена под самые небеса кругляком. А позади высоченный сухогруз трактора везет и трубы железные в пачках. До этого похода я по наивности думал, что война — это пушки, самолеты и пулеметы. А оказалось, что война — это в основном стальной прокат, рельсы, цемент и токарные станки. Конечно, снаряды и патроны во Вьетнам тоже везут, но только грузят их на более солидные пароходы. Они в самом начале конвоя идут, под прикрытием корабельных ракет и зениток. Они первые и в порт заходят, и на разгрузку встают. Это и понятно, ценности на них большие, ответственные, их и беречь надо соответственно. А мы, имею в виду тех, кто идет на баржах, считаемся как бы вторым сортом. Если и утонет какая из них по непредвиденному случаю, то не велика будет потеря для народного хозяйства.

Баржа все скрипит на резвой от ветра волне и переваливается с боку на бок натужно, но все-таки движется вперед, что несколько успокаивает. Погода стоит хотя и теплая, но, как говорят бывалые моряки, довольно свежая, ветреная. Вся наша команда, если, конечно, кто не спит, почти все время проводит на палубе. Позади корабельной надстройки, там, где на талях висят две исклеванные ветрами спасательные шлюпки, натянут большой брезентовый полог, под которым, в основном, и проходит наше путешествие. Идет оно сонно и неторопливо. Основное наше занятие во время пути — ловля рыбы на различные самодельные снасти, любезно предоставленные одним из матросов. Пять удочек, и хотя бы одна поклевка в час. Тем не менее к обеду набирается всякой живности на приличную уху. Господа офицеры, правда, рыбной ловлей не увлекаются. Их главная страсть — преферанс. Поскольку битва идет на командировочные рубли, которые все равно некуда тратить, то безумные страсти за игровым столом не бушуют. Движения их нарочито неспешны, а слова, произносимые но ходу очередной «пули», мудрено задумчивы. Стараются даже не обыграть друг друга, а перещеголять в острословии.

Вот так, в блаженной дремотине, проходит целая неделя. Но на восьмой день обстановка вокруг нас резко меняется. На траверзе появляется словно расплывающаяся в морской дали громада острова Хайнань. Стало быть, порт прибытия уже недалеко. Все мы, побросав привычные занятия, напряженно вглядываемся в небо, стараясь высмотреть в раскаленном воздухе хотя бы один американский самолет. И вскоре он действительно появляется. В дымном мареве на кромке облаков мелькает горбатый силуэт палубного морского разведчика А-6Е, знакомый нам до этого только по красочным плакатам в классе тактико-специальной подготовки. По идее, морской конвой находится в нейтральных водах, и он запросто может летать над нами в любых направлениях, но, видимо, грозный вид боевых кораблей, ощетинившихся заранее расчехленными пушками, настораживает пилота, и он уходит южнее, стараясь держаться от нашего конвоя подальше.

Караван тем временем заметно ускоряет ход. Это чувствуется и по тому, насколько басовитее заревел корабельный дизель и веселее побежали буруны от идущей вслед за нами баржи. Мы внутренне ликуем, наконец-то грядут какие-то перемены! Тупое сидение с удочками заканчивается, и неслыханные приключения ждут нас за легкой дымкой тумана! Смеркается. Ощутимо возрастает жара и влажность. Заморосил первый за время всего перехода дождь. Вдали появляются какие-то огоньки, и стоящий на штурвале матрос поясняет нам, что это и есть долгожданный Хайфон. Это означает, что мы оказались в зоне боевых действий и возможны всяческие инциденты. Но сила привычки — неистребима. Похлебав вечернего супа (на флоте первое едят дважды в день), мы все дружно заваливаемся спать. Было ли это какой-то бравадой? Вы знаете, нет. Просто, попадая на всамделишную, а не телевизионную войну, люди поначалу никак не могут отделаться от мысли, что все творящиеся вокруг ужасы происходят на самом деле, а не понарошку. Еще какое-то время все искренне уверены, что стоит только щелкнуть кнопкой переключения каналов и начнется другая программа, Увы! Чаще всего подобное благодушие кончается весьма быстро и плачевно. Ведь не секрет, что во время любой войны гражданского населения гибнет в десять раз больше, нежели профессиональных военных. И дело тут не в том, что первые не имеют оружия, чтобы защитить свои жизни. Нет, вся штука в том, что они просто думают и действуют совсем не так, как требуется, если исходить из неумолимых законов войны.

Но нам повезло, и до утра наш сон никто не потревожил. Но зато на следующий день мы получили наглядное предупреждение о том, где теперь находимся. Ранним утром, едва наша команда поднялась с вытащенных на палубу матрасов, как мимо нас бесшумно проскочила диковинная парусная посудина. Но наше внимание привлек вовсе не ее экзотический такелаж и вычурная форма корпуса, а ее необычный груз. Вся палуба древней фелюги, за исключением небольших проходов, была завалена ранеными. Были ли это военные, пострадавшие в боях, или гражданские лица, понять на таком расстоянии было невозможно. Хорошо были различимы лишь белые косыночки медсестер, которые старались облегчить раненым их страдания. Вид этой грязно-белой, неподвижно лежащей массы людей произвел на нас достаточно сильное впечатление. Еще не видя ни одного вражеского солдата, мы уже столкнулись со зримыми последствиями бушующих где-то сражений. В каких-то сразу вспомнившихся военных мемуарах я прочитал, как едущие на фронт новобранцы на одном из полустанков притормаживают рядом с железнодорожным госпиталем. И я прекрасно помню эпизод, в котором они ходили среди легкораненых и спрашивали их: «Да что же это за немец такой, что перепортил столько молодых и совсем еще недавно здоровых парней?» И какой-то пожилой солдат отвечает им, жадно попыхивая перепавшей самокруткой: «Вот приедете сами, мол, там и узнаете, что это такое — немец!» Теперь вот и нам впору было интересоваться, что же это за чудо такое — американец? И читая ту старую книгу, я сроду не мог подумать, что и сам когда-то встречу такой же госпиталь. Пусть он был не на колесах, пусть плыл по морю, но довольно странно, что в моей голове возникли сходные ассоциации.