Летящий и спящий - Генрих Сапгир

А главное, не мог я нажать на акселератор, чтобы все это кино замелькало — и осталось позади.

ПРО ЖИЗНЬ

Играли в снежки. Упал снег в снег. Смотрит, а он уже взрослый.

Подъехала машина, грязная решетка следов на снегу. Посмотрел в зеркальце сбоку — а он уже седой.

Много-много следов до калитки — весь снег истоптали. Не успел подумать: не меня ли выносят? Его и похоронили.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Странно перечитывать эти рассказики. Только встретился — и уже расставаться. Но ведь и самый длинный роман когда-нибудь кончается. Понятное желание: продлить… Зато здесь ныряешь из жизни в жизнь, как дельфин в волнах.

КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ — 96

ВОСТОЧНАЯ ПОВЕСТЬ

…за то что зажарили яичницу и услышали запах жа

…глубоко в земле, ноги мои знают, глубокую яму надо копать, в четыре лопаты колодец, глаза мои видят, там прячется э т о.

…услышали запах жареного и сказали друг другу…

Волчью шкуру растяните и потрясите хорошенько, сделали по слову его.

…нехороший плохой человек зажарил яич

Днем и ночью рыли, паслось овечье стадо, спали по очереди прямо в траве.

Думали звезды, гадали алмазы, оказалось, овечий горох.

…притянем к ответу, отведем к судье неправедному.

…снится им

Ну и отвели.

…ные звезды над горами и морем в тума

…скорый судья решил

…прикрыв ладонью лукавый глаз, судья погрузился в раз

Ни к какому решению не пришел судья, и сказал: «Этот человек должен уме

…стукнула лопата о доски, сквозь песок проступила вода. И ни один из них не увидел: в шерсти золотые самородки застряли, потому что не было

…должен уметь видеть будущее, должен знать, как оно пахнет, должен уметь его приготовить, должен умереть, в конце концов!»

…ни луны, ни звезд.

Закинули веревку на сук большого дерева, повесили его в темноте, повесили его при свете факела, дождались рассвета и повесили его отпустили на все четыре стороны: иди.

…как песок сквозь пальцы.

…одинокий человек в плаще на дороге между горами и морем одинок оди

ПРЫЖОК

…набегающий грохот… бьющимся сильно в груди, товарняк. Здесь уходит полого вниз, осыпаются камешки.

Жесткий поручень рвануло из руки, мотануло вместе с сумкой… летящий мешок с потрохами… затянуло… затянет… сейчас ударюсь в зеленую стену…

На исподе вагона, железе, обросшем щеткой, сосульками грязи, похоже — разбрызнутые чернила…

Пусть этот прыжок произошел в параллельной жизни. Но вбок и вверх за окном — ложечка в стакане, позвякивая, стерто в общем движении.

У БЕЛОЙ ЧЕРТЫ В МЕТРО

Ожидая поезда, привычно не разглядывая, черная сумка у ног ближе к белой черте, ничего, погодите, граждане.

…гул, нарастая, два слепящих. Толкну вот этого, такая самодовольная спина, нет, эту тоненькую, со спущенным, уже не заштопать. Да она и черту уже переступила…

Досадно. Опять не успел.

ПОД ЛЕСАМИ

Хожу привычно. Прогибаются пахнущие лесопилкой, свежие. Как сетка-батут в цирке. Мы и есть циркачи, циркачи-монтажники.

Вдруг дрогнуло все сооружение, и далеко внизу будто шлепок о твердую землю. Облегченно распрямились доски.

Кто сорвался? Кого?

Вот он. Сбежались.

Нет, не знаю такого. Десятник.

И бригадир не признал, не видел раньше. Увезли в морг.

Посторонний, чужой по лесам ходил, оказывается. А мы его за своего принимали. Не поостерегся. Или нарочно. Гляди, прогибаются и пружинят.

ИМЕНА

…подходя к родильному дому: «…император Адриан. Софья умерла на могиле своих дочерей с горя… Нет, не хочу, чтобы дочку мою обезглавили… все равно плохая примета».

— Ну, и как же, Наталья Андреевна?

— Иногда называет меня Верой, иногда Надеждой, чаще всего — Любой, Любовью. И глаза такие виноватые. Да я привыкла, отец все же.

ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

Голова свисала… выпуклыми глазами на парижан… и рога до земли… Добро бы королевская охота… Представилось, кубок — пьет, двигая носом, и холеная бородка так и ходит, участвует.

«Кто бы позвал!.. Мадам, только два франка!.. Вспомнил, сегодня на рю де Темпль… Пожалуй, еще водки дадут, все-таки русский вернисаж…»

Быстро шел по улице Риволи. О Москве — ни звуком, ни намеком, просто себе не позволял.

ЕЩЕ О ЛЮБВИ

…прошел год. Она все равно приходила. Усаживалась на взгорке под березой — классический вид. У ног — рыжая собачка. Тоже глазами провожает.

«Вагоны шли привычной линией…» — будто она и не она. И не ждет никого, просто так — при собачке.

…десять лет. Все там же, она же. Только рыженькой нет, умерла.

ВКУСНЫЕ КРАСКИ

Зелень светлая, темная, с желтизной на просвет — совсем осенняя. Запах незабываемый, до сих пор. Хром светлый, темный, охра, краплак, но помощней будет сиена жженая. Пожирает все оттенки, как гиена, краска.

…пока свинкой болел. В зеркале обвязанный — зайчиком.

…свежий запах булки, значит, выздоровел. За окном совсем побелело. Цинковые тюбики засохли. Еле выдавил на стекло какашечки. Размазал витраж. Цвета один другого вкуснее — на всю будущую жизнь!

НАБЛЮДАТЕЛИ

…но под ворохом шелка и ткани она была совершенно голая. Странно, даже туфелек ее не воспринимал ни глазом, ни сознанием. Прохаживается на носках, груди висят, и рассуждает о Шекспире, о Джойсе. Будто не дышит внизу, в полутьме, черная щель.

Сверкала люстра и свечи, шел дипломатический прием. И привычно таяли в его очках розовый шелк и черные смокинги, так уж он был устроен, такое в нем развилось со временем. Сначала пугался, отворачивался и даже убегал, а теперь стоял посередине всей этой вакханалии, эдакий европеец — седые виски, очки в роговой оправе, слегка улыбаясь и потягивая виски из широкого стакана.

Да, вокруг голые профессора и коммерсанты, ничего особенного. Голые лакеи разносят подносы с напитками. А он наблюдает всех, как виски в стаканах, на просвет.

Эта женщина — брюнетка с торчащими пушками, черный лифчик тоже растаял, сразу поняла, как он видит ее, потому что…

Лил дождь на шоссе и за окном, когда неожиданно — оба в постели…

— А я мужчин разглядываю. Прыщавые зады и подмышки вижу. Впереди краны и краники висят. А есть — столбики неугомонные. Руку в карман, чтобы незаметно. Заправляет в трусы, забавно.

— Киноактриса — одета, как девочка… сама вся расползается, старое, желтое масло… Она кокетничает, а я видеть ее не могу — живот, вымя по бокам.

— С виду — гора мышц, Геркулес, а внизу как у ребенка…

До утра проговорили, так обрадовались. Впервые встретил такую же. Будто родная.

НОВАЯ ПЬЕСА

Не сразу заметила: из-за кулис выскочил один актер — глаза сверкают, лицо узкое, лысоват, пока к рампе добежал — допрыгал, обозначились скулы, нос раздался и прическа другая — совсем не тот человек.

Заглянула в программку, там вообще на эту роль три фамилии, причем одна — женская.

Повернулся актер спиной к публике — и вправду девичья спина и женские волосы, хоть в джинсах, но уже в юбке.

Что там одежда, действующие лица менялись прямо на глазах, как в известной телевизионной рекламе, с каждой новой репликой что-то изнутри быстро лепило им новые физиономии. Казалось, на сцене целая толпа. Между тем было два-три человека. Но никто ничего, казалось, не замечал.

Может быть, потому что с балкона…

…хлопали бешено.

…в буфете. Оказался автор. Поинтересовалась.

— А я ведь так и задумал и написал.

— Спасибо вам. Действительно, что-то новое. Входит Алексеем, уходит Алисой.

— Что? Работает буква А?

— Только как они, простите, после спектакля? Как разберутся, кто кем стал? И кем дальше будут жить?

— Ну, на то они и актеры.

ПОЛЕТЫ

Неподвижная смутная толпа чаек на гравии. Переговариваются. С моря пролетел человек. Пронзительно вскрикнул под белой луной. Никто даже клюва не повернул. Человек сел неподалеку в степи, где гигантские ржавые фермы вразброс. Видно, что-то хотели построить, но почему-то раздумали. Или малыш-великан, кто-то позвал, так и бросил игрушки.

Другой человек пролетел… Вернулся и парит, широко раскинув руки. Лунный свет, почти блеск, держит, проносит его над холмом. В толпе забеспокоились, злобно забормотали.

Так вскинулся, еле за крыло удержала:

— Молод еще летать!

— Да я его когтями, клювом на лету собью!