Не бойся, я рядом - Иосиф Гольман

По долгому молчанию Лазмана Парамонов понял, что никаких гарантий светлого будущего знакомого ему Вадика и незнакомого Анатолия Ивановича современная медицина не имеет.

Однако Марк все же ответил.

– Это некорректно поставленные вопросы, Владимир Никитич. Я даже не дам гарантии, что по выходе из отделения мне на голову не упадет метеорит. Но того же Анатолия Ивановича мы бы с вами лет пятьдесят назад просто наблюдали. С сочувствием. И выписывали бы препараты брома и холодный веерный душ.

– Не-а, – улыбнулся завотделением. – Пятьдесят лет назад уже аминазин был. Он в пятьдесят втором появился. Так что уже бы работали.

– Вот, – обрадовался неожиданной поддержке Лазман. – Потом – другие мощные нейролептики. Потом – транквилизаторы. Потом – трициклические антидепрессанты и ингибиторы моноаминооксидазы, нормотимики, теперь – ингибиторы обратного захвата серотонина и адреналина…

– Стоп, стоп, молодой человек! – поднял руки старый доктор. – Я тебя потому и призвал под знамена, что ты, во-первых, много знаешь, а во-вторых… – Тут он замолк.

– Что во-вторых? – Теперь уже и Марк Вениаминович разволновался.

– А во-вторых, сильно веришь, – улыбнулся Владимир Никитич. Он встал из-за стола, взял старомодный черный портфель, длинный, нескладывающийся, тоже черный зонт и попрощался:

– Валяйте, рушьте стереотипы. Вперед, к полной победе психического здоровья! А я поеду к своей бабуле.

– Всего доброго, Владимир Никитич, до послезавтра, – попрощался Лазман, не каждый день бывавший в психосоматике.

– До свидания, – сказал Олег.

Вежливая перепалка двух психиатров весьма его заинтересовала. Он, и как представитель «научпопа», и как потенциальный пациент, был максимально заинтересован в победе оптимистического представления о будущем психиатрии. Но как человек, уже поживший на этой земле, предполагал, что осторожный скепсис будет все же более точным выбором.

– Ну что, перейдем к нашим проблемам? – спросил Марк Вениаминович, когда они остались наедине.

– Почему вы стали психиатром? – неожиданно спросил Олег. – А не как отец – кардиохирургом.

– А вы знали моего отца? – удивился Лазман.

– Интернет все знает, – усмехнулся Парамонов. Перед тем как идти с кем-то беседовать, он старался по максимуму собрать предварительную информацию.

– А я вам отвечу, – неожиданно серьезно сказал доктор. – Я даже день помню и час. Четвертый курс, практические занятия в психиатрической клинике. Уже, кстати, цикл заканчивался. Он меня особо и не интересовал, я трансплантационной хирургией бредил, сердце пересаживать мечтал. Тут привезли девчонку, студентку консерватории. Второй курс. Невысокая, хрупкая. Черная короткая стрижка.

– Красивая? – зачем-то спросил Парамонов.

– Жалкая, – ответил Марк. – До слез жалкая. Галлюцинирует, окружена монстрами какими-то. – Лазман на несколько секунд замолк. – Я не могу даже фильмы смотреть, где есть сцены насилия, – вдруг сказал он. – Особенно над женщинами или детьми. Это меня угнетает физически. А тут было именно такое насилие. Жестокое, непрекращающееся. Мучительное. Причем без каких-либо внешних насильников: все ужасы продуцировал ее собственный мозг.

– Вылечили девчонку? – тихо спросил Олег.

– Думали, да. После психотропной терапии выглядела адекватной. Ей снизили дозу препарата – знаете, они же все имеют побочные действия, часто – весьма неприятные.

И во время нашего следующего прихода ее настигли прежние демоны. Она уже свободно ходила по коридорам, поэтому все произошло стремительно. Влетела в раскрытую процедурную, схватила скальпель – почему он там лежал неубранный? – и несколько раз – себе в грудь.

– Умерла?

– Не знаю. Не осмелился спрашивать потом. Меня другое поразило. Она была без сознания, лежала на полу в луже крови, а лицо красивое – спокойное и даже чуть радостное. Избавилась от своих монстров. Представляете, как же ей тогда было плохо?

– Представляю, – усмехнулся Парамонов.

– Как-то у нас не очень здорово получается, – спохватился врач. – Смешение ролей лечению вряд ли поможет. Может, перейдем прямо к вашим проблемам?

– Я тут кое-что набросал, – сказал Олег, передавая доктору свое «домашнее задание».

Тот углубился в чтение.

– Ну, чего-то в этом роде я и ожидал, – наконец сказал доктор. – Кстати, очень хорошие описания. Про беллетристику-то Владимир Никитич весьма точно подметил.

– И каков диагноз? – волнуясь, спросил Парамонов.

– Диагноз в этой профессии – необычная штука, – спокойно ответил Лазман. – Похоже, сейчас опять придется вернуться, – как вы говорите, – в «научпоп», а то вам трудно будет разобраться с моими ответами.

– Давайте вернемся. – Олег все же волновался и хотел бы скорейшего оглашения «вердикта», но рефлекс журналиста взял верх.

– Из истории вопроса. Простите, но начну не с античных времен, а сразу с девятнадцатого столетия.

Врачи пытались, в меру тогдашних возможностей, найти закономерности в психических заболеваниях и вычленить отдельные болезни. Это нормальный ход развития медицины. Но в нашем подразделе, при таком – нозологическом – подходе, их ждали большие трудности. Скажем, маниакально-депрессивный психоз и шизофрения – совсем разные заболевания, даже в то время неплохо, по крайней мере, внешне, изученные. Однако депрессивные проявления в обоих случаях могут быть весьма схожими. А сегодня, когда есть эффективные антидепрессанты, мы знаем, что они помогут и там, и там.

Получается, что болезни разные, а симптомы схожи. И лечение, выбранное по этим симптомам-мишеням, тоже схожее.

– А так разве не везде?

– Не везде. Скажем, при диабете кома – очень опасное состояние – может наступить как при нехватке сахара в крови, так и при избытке. Лечение, соответственно, противоположное.

– Значит, в психиатрии не верен нозологический подход? – сделал вывод Парамонов.

– Не всеобъемлющ, я бы сказал, – уточнил Лазман. – И вводится новая попытка классификации – по синдромам.

– А чем отличается симптом от синдрома?

– Синдром – это комплекс симптомов. К тому же учитывающий динамику их изменения. Казалось бы, вот оно, решение. И опять нет. Отдельные-то, теперь уже отлично изученные болезни никто не отменил.

Плюс – возможность бесконечных вариаций в классификации заболеваний, потому что они редко протекают точно по шаблону.

Плюс – частое наличие двух или даже нескольких заболеваний у одного и того же больного.