Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Многое изменилось с тех пор, но в «ханстве» Хаджиева привыкли ценить традиции, пусть даже не особенно древние.

— Всегда хотел знать, почему ваше министерство в Москве? — спросил Тараканов, повернув голову, когда они встали на светофоре у Садового кольца. — Остальные-то в столице, как нужно!

— Это у начальства поинтересоваться надо, — ответил Олег с усмешкой. — Оно так решило.

Штилер и вправду, сделавшись министром народного просвещения, наотрез отказался переезжать в Петроград, да еще и начал понемногу переводить подчиненные ему службы из города на Неве… Президент не стал возражать, если ему вообще доложили об этом факте, премьер-министр — тем более, наверняка этот шаг был согласован заранее.

Ходили слухи, что столицу вскоре перенесут обратно в Москву, исконный центр России, не столь подверженный влиянию романо-германского запада и расположенный подальше от границы… та после создания «независимой» Финляндии и столь же «независимого» Балтийского герцогства оказалась в опасной близости.

— Хех, кто же у него поинтересуется? — сотник покачал головой. — Ну, ему виднее.

Они проехали Лубянскую площадь, свернули, и вот она, гостиница «Метрополь».

А перед ней стоят построенные в аккуратное каре бойцы в черных мундирах, все как на подбор, крепкие, рослые, с безукоризненной выправкой, и вьется над рядами огромное полотнище того же цвета, украшенное белым трезубцем, древним гербом, под которым ходили в бой предки Чингисхана.

Сегодня Олегу как представителю министерства мировоззрения придется сопровождать этих парней.

— Приехали, — объявил сотник. — Дальше пешком.

Он выбрался из машины, замахал руками, прозвучала команда, и каре начало трансформироваться в колонну.

— Давай, шевелитесь, а то опоздаем! — рявкнул Тараканов, чем вызвал среди «опричников» дружный смех.

Покинувший автомобиль Олег оказался во главе колонны, рядом с сотником и знаменосцем. Впереди оказались несколько особенно крепких дружинников, и они пошли, печатая шаг, так, чтобы сапоги били по брусчатке, заставляя прохожих оглядываться, а птиц испуганно разлетаться.

По кольцу, мимо старого здания университета, и дальше на запад.

Одинцов, хоть и прожил в Москве почти два года, так и не узнал города, и ориентировался в нем плохо. За эти двадцать четыре месяца он изучил разве что ближние окрестности выделенной ему квартиры в Сокольниках, а также прилегающие к министерству улицы.

Поэтому сейчас он не мог сказать, куда именно они направляются, хотя цель марша знал, и даже ее адрес.

— А ну, запевай! — приказал Тараканов.

— На черное знамя равняясь, шагают стальные колонны! — нестройно затянули дружинники, компенсируя недостаток музыкальности избытком громкости. — Пред силой вождя склоняясь, к Востоку придут миллионы! Взвейся над нами, ты взвейся, флаг будущей нашей победы! Раскройся над нами, раскройся, великое русское небо!

Слова были не очень складные, но эта песня пришла из тех времен, когда НД только создавалась.

Когда-то она заставляла нервно вздрагивать красногвардейцев из Петрограда и киевских черносотенцев, вызывала икоту у жандармов и полицейских… Именно она победным маршем гремела над страной «огненной ночью» двадцать девятого марта двадцать девятого года, когда стало известно, что Огневский стал премьером после падения правительства Терещенко, преданного поставившей же его коалицией «центра».

Тогда почти все решили, что это победа, что цель достигнута.

Дружинники с факелами маршировали по улицам, в губернских управлениях ПНР пили шампанское… Под шумок тогда прикончили несколько человек, в том числе и городского голову Саратова, слишком уж упорного противника евразийцев, но дело замяли, и никто не обратил на это внимания, лес рубят — щепки летят.

Вот только быстро стало ясно, что дело еще не сделано, остался Земский Собор, где врагов, явных или тайных, едва не две трети, сохранились другие партии, есть еще президент и преданная ему армия…

Предстояла масса работы.

За год и два месяца они сделали многое, очень многое, но кое-что осталось.

Они шли прямо по проезжей части, не обращая внимания на движение, и оказавшиеся позади машины послушно замедляли ход, выезжавшие с поперечных улиц резко останавливались.

Все знали, что «опричникам» позволено многое, и что они сами, если что, не будут цацкаться.

— На черное знамя равняясь, шагают стальные колонны! — пел Олег вместе с остальными, ощущая гордость, воодушевление, и совсем немножечко сожаления — что он не один из этих уверенных сильных парней, так ладно марширующих позади, железной дисциплиной скованных в единое огромное живое существо.

Но нет, каждому свое, один должен махать «ластиком» и стрелять из «зажигалки», дело другого — чиркать карандашом в блокноте, терзать клавиши пишущей машинки и болтать языком.

И только вместе они добьются победы!

— Ага, вот он, предатель! — неожиданно завопил Тараканов так громко, что перекрыл пение. — Хватайте его!

Двое опричников из тех, что шагали в авангарде, метнулись в сторону тротуара, выхватывая дубинки. Высокий сутулый человек в очках попытался скрыться в подворотне, но его догнали, швырнули наземь, и «угостили» парой хороших ударов.

— Еврей, похоже, — пробормотал сотник, останавливаясь, и тут песня как раз закончилась. — Ведите жида сюда!

Шляпа осталась валяться на тротуаре, а ее сутулого хозяина с заломленными за спину руками подтащили к Тараканову.

— И что, пес, почему ты не отдал салюта нашему знамени? — почти ласково спросил тот.

— Я… я не увидел… отвлекся… — пробормотал человек. — Я всегда вас поддерживал!

— Бабушке своей еврейской это будешь рассказывать, — сказал сотник, и вдруг пнул сутулого в лицо.

Хрустнуло, брызнула кровь, Олег поморщился.

— Это необходимо, товарищ Одинцов, — проговорил Тараканов, и ударил еще, на этот раз — кулаком в ухо. — Эта гнида очкастая должна запомнить, как нужно себя вести… Запомнишь ведь?

Сутулый покаянно кивнул.

«Наверное, это и вправду необходимо, — подумал Олег. — Слово — могучее оружие, но оно далеко не всегда позволяет добиться цели, убеждением можно сделать очень многое, но далеко не все».

— Ладно, пошли, — велел сотник.

«Очкастая гнида» осталась сидеть на мостовой, зажимая нос, откуда хлестала кровь, а они зашагали дальше. Дружинники затянули новую песню, называвшуюся «Белый кречет», еще менее осмысленную, чем предыдущая.

Поворот, поворот, и Олег обнаружил, что по тротуару вместе с ними топает отряд мальчишек — чумазые оборванцы маршировали, выпятив грудь, и изо всех сил старались походить на «опричников», даже за пояса заткнули кое-что, не резиновые дубинки, конечно, но довольно увесистые палки, какими вполне можно наставить синяков.

Заметивший новых «соратников» Тараканов громогласно расхохотался.

Этим вот пацанам жить в новой России, при настоящей свободе, ну а пока пусть учатся хотя бы ходить в ногу, в будущем может пригодиться, ведь старый мир не сдастся так легко, и вполне вероятно, что придется сойтись на поле брани с ненавистной Европой, и не один раз, и борьба эта может затянуться на годы…

Не зря вождь и премьер-министр еще год назад произнес речь, прозванную «Чингисовой» — о том, что все земли, некогда бывшие под пятой монголов, от Сирии до Венгрии и Кореи, должны войти в состав нового государства.

И нынешний военный министр Корнилов, и морской — Колчак, и начальник Генштаба — Головин, все трое откровенные реваншисты…

И запланированное уже на это лето восстановление казачества, всегда бывшее в программе ПНР…

И программа пятикратного увеличения армии «Трезубец», о которой запрещено упоминать в прессе…

И созданное в апреле военизированное Имперское строительное управление….

Это в республике-то!

Удивительно, но выступление Огневского никто не воспринял всерьез — ладно, кайзер, он выжил из ума еще в шестнадцатом, после победоносной войны, но должны же быть у него разумные советники? И австрийцы только похихикали в своих газетах, и японцы, переварившие Корею и зарящиеся на Китай, сделали вид, что ничего не было, поляки и вовсе завопили, что готовы в одиночку дойти до Москвы, как в годы Смуты.

Но ничего, все эти европейские или европеизированные, если говорить о подданных Хирохито, народы просто еще не знают, с какой силой им предстоит столкнуться, с мощью в первую очередь духовной, которую не измерить в дивизиях, в количестве орудий и тоннаже военных кораблей!

Новая заря взошла на Востоке, русский народ проснулся, и скоро он разбудит остальных.

— Вот мы и пришли, — сказал Тараканов, отрывая Олега от размышлений.

Переулок старой московской застройки, трехэтажный дом, над крыльцом черно-желто-белый флаг и вывеска, сообщающая, что здесь размещается московское отделение Союза Русского Народа.