Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

– Но ведь это равносильно упразднению де факто Третьего отделения и шефа жандармов! И вообще всех властей, ныне ведающих политическими делами! – возразил Набоков.

Тогда вмешался император. Он поддержал саму идею, хотя и знал почти наверняка, что цесаревич желал бы видеть во главе предложенной им комиссии бывшего петербургского градоначальника Федора Федоровича Трепова, в которого стреляла Засулич. У царя же были свои виды. Александр Николаевич заявил, что комиссия нужна, но он примет решение позднее.

Идея диктаторства носилась в воздухе. У государя уже два дня лежала очень понравившаяся ему записка героя Карса и харьковского генерал-губернатора Лорис-Меликова. В ней также говорилось о необходимости ввести в России диктатуру, но либеральную, мягкую – «диктатуру сердца».

«Я упраздню петербургское генерал-губернаторство и вызову в столицу Михаила Тариэловича!» – решил царь.

4

В полной тишине раздался троекратный стук жезла придворного церемониймейстера:

– Его императорское величество государь Александр Николаевич и его супруга светлейшая княгиня Юрьевская…

Голос графа Олсуфьева дрогнул.

Казалось, вся большая семья Романовых, собравшаяся по приглашению царя в Арапской столовой Зимнего дворца, оцепенела.

Сколько говорилось среди своих о возможности официального появления долголетней любовницы государя, но никто не предполагал, что это случится так скоро: всего через четыре месяца после кончины императрицы Марии Александровны. Все опустили головы; лишь наследник, слегка набычившись, резко обернулся в сторону распахнутых дверей.

В ярко освещенную огромной золоченой люстрой столовую быстро вошел император в голубом гусарском мундире. Он вел под руку слегка располневшую красавицу, которую не портил даже длинноватый нос.

«Она лишь на год старше моей Мани…» – пронеслось в голове цесаревича.

Александр II оглядел приглашенных, видимо довольный тем, что собрались все без исключения. Он встретился долгим взглядом с наследником, и тот медленно поклонился княгине. Мария Федоровна принялась разглядывать узор на тарелке севрского фарфора.

Между тем император с супругой обошел всех присутствующих, и Юрьевская вежливо отвечала на приветствия. Затем она непринужденно опустилась рядом с царем в кресло покойной императрицы. С лица ее в лучистом сиянии светлых волос не сходило, однако, выражение грусти и смущения. Снова оцепенение охватило всю семью. Великий князь Николай Николаевич уронил салфетку.

Наступило неловкое молчание.

Незадолго до этого дядя Низи был отставлен от командования гвардией, которое Александр II передал цесаревичу. «Не может простить ему многое, в том числе и Числову, – думал Александр Александрович. – Искоренение разврата при дворе совершенно необходимо. Но воистину: врачуя – исцелись сам!»

Он вспомнил, как в начале этого, 1880 года отец выслал из Петербурга графиню Гендрикову, одну из своих прежних – и многочисленных! – любовниц. Она начала ему надоедать, написала, говорят, предерзкое письмо, которое, ничего не зная о его содержании, передал государю шеф жандармов Дрентельн. Эта Гендрикова повсюду публично ругала императора, говорила, что он «La vieux mine».[109] И в двадцать четыре часа ее попросили убраться подобру-поздорову…

«И вот эта Юрьевская… Уже не любовница, не фаворитка, а жена! Долгие годы – жена при живой императрице! Царь-двоеженец! Папа, папа! Впрочем, Бог ему судия! Не нам, не нам винить его, – повторял цесаревич. – Как сказано в Евангелии, не суди, да не судим будешь…»

Арапы в красных камзолах (отсюда и произошло название столовой) разносили блюда. Император поднялся с бокалом шампанского:

– Пгошу выпить здоговье моей супгуги Екатегины Михайловны, светлейшей княгини Югьевской!..

Все покорно поднялись. Государь тихо, но внятно сказал жене:

– О, как долго я ждал этого дня! Четыгнадцать лет! Что за пытка! Я не мог ее больше выносить! У меня все вгемя было такое чувство, что сегдце не выдегжит более этой тяжести…

Романовы мрачно переглядывались, но никто не произнес ни слова. Досужие дворцовые лакеи давно уже предали огласке все, что произошло накануне. Знал об этом не понаслышке и наследник.

Ровно через месяц после кончины Марии Александровны император как-то, приобняв княжну Долгорукую, спокойно произнес:

– Я гешил в воскгесенье шестого июля, когда кончится Петговский пост, обвенчаться с тобой пегед Богом…

Даже самые приближенные и преданные ему лица – граф Адлерберг и генерал Рылеев – узнали об этом только за три дня до венчания, а придворный священник отец Никольский был извещен лишь в последний момент.

Когда Александр II объявил о своем решении графу Адлербергу, тот изменился в лице.

– Что с тобой, голубчик? – осведомился император.

– То, о чем вы мне сообщили, ваше величество, чрезвычайно серьезно. Нельзя ли было бы несколько отсрочить? – сконфуженно пробормотал министр двора.

– Нет, Александг Владимигович! Нельзя! – резко возразил император. – Я жду уже четыгнадцать лет. Четыгнадцать лет тому назад я дал слово! Я не буду ждать долее ни одного дня! Я обязан сделать это, тем более что у меня от княжны есть дети…

Он помолчал и уже тихо и грустно добавил:

– Надо тогопиться… Кто может погучиться, что меня не убьют даже сегодня…

Адлерберг набрался храбрости:

– Сообщили ли вы, ваше величество, об этом решении его императорскому высочеству наследнику-цесаревичу?

– Нет. Да он и в отъезде. Я скажу ему, когда он вегнется, недели чегез две. Это не так спешно…

– Ваше величество, – взмолился Адлерберг, – он будет очень обижен этим… прошу вас, подождите его возвращения…

– Нет, дгуг мой, – сухо отпарировал император. – Я госудагь и единственный судия своим поступкам.

Само венчание происходило тайно – император, словно тать, прятался от всех. Даже генерал Ребиндер, комендант царской квартиры, благодаря своему статусу имевший право входить во все покои, пребывал в полнейшем неведении.

В маленькой комнатке Царскосельского дворца, выходящей окнами во двор, без мебели, был установлен походный алтарь – простой стол с двумя свечами, крестом, Евангелием и обручальными кольцами. Роль шаферов исполняли генерал-адъютант граф Баранов и Рылеев – они держали венцы. За ними стояли лейб-фрейлина Шувалова и граф Адлерберг.

В тишине протоиерей трижды повторил торжественные слова венчания:

– Обручается раб Божий император Александр Николаевич с рабой Божией Екатериной Михайловной…

В тот же вечер царь подписал следующий документ:

«УКАЗ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМУ СЕНАТУ.

Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, Мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом Нашим детям: сыну нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии. Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов Империи и ст. 147 учреждения императорской фамилии.

АлександрЦарское Село6 июля 1880 года».

Фамилию светлейшей княгини и своей второй жены придумал сам царь: он обратился к имени ее предка князя Юрия Долгорукого, основателя Москвы. Эта новость передавалась, обрастая самыми невероятными подробностями, из одного великосветского салона в другой и, нарастая словно девятый вал, достигла Аничкова дворца и цесаревны Марии Федоровны. Сановные сплетники распространяли фантастические слухи об исторической вражде между Романовыми и Долгорукими. Они вспомнили легенду: будто какой-то старец двести лет тому назад предсказал преждевременную смерть тому из Романовых, который женится на Долгорукой. В подтверждение этой легенды сплетники ссылались на трагическую кончину на пятнадцатом году жизни Петра II. Разве он не погиб в день, назначенный для его бракосочетания с роковой княжной Долгоруковой? И разве не было странным, что лучшие доктора не смогли спасти жизнь единственному внуку Петра Великого?!

Об этом рассказывала Марии Федоровне графиня Воронцова, статс-дама покойной императрицы Марии Александровны.

– Мое положение столь неловко и я так обескуражена, что, кажется, ненавижу княгиню Юрьевскую! – с жаром отвечала цесаревна. – Я никогда не признаю эту авантюристку. Она достойна лишь презрения!..

Графиня Воронцова изумилась:

– Вы так откровенно и так горячо высказываете ваше неудовольствие, что это дает мне право думать, что вы не делаете из этого секрета.

– Да, – отвечала цесаревна. – Можете кому хотите об этом рассказывать!..

…Парадный обед в честь супруги русского императора между тем продолжался. После десерта гувернантка ввела ее детей – Ольгу, Екатерину и Георгия.