Я знаю, кто убил Лору Палмер - София Баюн

карманы и хмурился в серый шарф. А вот Нора, кажется, была довольна. Яна не понимала, зачем Нора с ними увязалась, и что она вообще хочет увидеть в прокате. Ее даже никто не звал, в конце концов. Но она шла с ними, совсем трезвая, взвизгивала от особо яростных порывов ветра, и даже не пыталась делать вид, что ее здесь нет. Это почему-то оскорбляло Яну до глубины души. Она твердо решила, что они придут в прокат и будут всю ночь смотреть Кустурицу.

Но когда они пришли, и прокат дохнул ей в лицо сухим натопленным теплом, когда Яна разбудила золотой свет, спящий в лампах и погладила черный прохладный бок видеомагнитофона, ей расхотелось сербской тоски и музыки Бреговича. Она сняла со стеллажа одну из самых безопасных кассет — оригинальный «Звонок» Хидэо Накаты. Этот фильм всегда ее успокаивал теплым фильтром, мягкими движениями камеры и абсолютной понятностью четко обрисованного зла.

Яна сварила кофе на портативной печке, разлила по разноцветным кружкам. Только включив фильм и отмотав к началу, начала было выстукивать короткие ритмы по горячему керамическому боку кружки, но Лем погладил ее запястье, а потом легонько сжал пальцы, и она опустила руку. И правда — сегодня не нужно ни колодцев, ни связи с тем, застекленным миром. Ей было тепло и спокойно, а такими редкими моментами стоило наслаждаться.

Только экран почему-то все равно куда-то уплывал. И черт с ним, пускай плывет.

— Яна, — позвал ее Лем.

— А? — встряхнулась она. Кажется, она умудрилась задремать, и чуть не облилась кофе.

— Помнишь, как выглядит девчонка, которая из экрана вылезает?

— Ну?

— Как думаешь, если ты… ну действительно куда-то там попадаешь, что видят эти, за экраном?

— Да пошел ты! — потрясенно выдохнула Яна. Покосилась на Нору. Она сидела сложив руки на нижней полке ближайшего стеллажа и склонив голову к плечу. Делала вид, что ничего не слышит.

Ну да, как же. Яна глотнула еще теплого кофе, устроилась поудобнее и закрыла глаза, чтобы окончательно провалиться в сон.

…

Ее разбудил звук шагов, и Яна точно знала, что это чужие шаги. Экран уютно мерцал белым шумом, Нора спала у стеллажа, обняв большую бархатную подушку, а Лем куда-то пропал, но Яна знала, что это не он ходит вдоль стойки.

Сначала Яна хотела запереть дверь и разбудить Нору. Что делать дальше, она представляла плохо — на окнах решетки, и теперь ее это не радовало, оружия у нее, конечно, не было, только штопор с небольшим лезвием в рукояти. В милицию Яна не верила. Если бы можно было вызвать наряд, стуча по кастрюле, тогда Яна верила бы чуть больше и чувствовала себя чуть увереннее.

— Лем, — тихо позвала она.

Может, ее догрызла паранойя, и это все-таки он роется в ее стеллажах?

Из-за двери донесся грохот и раздраженное шипение.

Яна успела подумать, что теперь-то точно нужно запирать дверь и начинать визжать, может, кто и услышит, или те, в темноте сонного проката, испугаются и уйдут. Но там, у стойки, на пол посыпались кассеты из опрокинутой коробки. Терри Гиллиам и Мурнау, братья Коэн и Марк Уотерс, а может, где-то там даже был Кустурица и Китано. Яне казалось, что она слышит, как трескаются хрупкие пластиковые панцири под картонной упаковкой, и это было совершенно недопустимо.

— Нора, — прошептала она. Потрясла ее за плечо и сразу схватила за запястье, сделав знак не двигаться и молчать. — Кто-то приперся… чужой. Телефон есть?

Нора кивнула и одними губами произнесла:

— Не ходи туда.

— Там Лем. И кассеты.

Яна выпрямилась. Нора осталась сидеть, но руками показывала, что надо вернуться. Она выглядела напуганной — автор криминальной хроники наверняка хорошо представляла, что может случиться. Яна тоже представляла, поэтому неслышно вышла из зала и заперла за собой дверь.

Их было двое, и это были совсем не те люди, которые должны грабить кинопрокат. Они выглядели почти оскорбительно молодо и вряд ли они появились здесь, потому что им среди ночи потребовался Мурнау. Яна успела повозмущаться еще целых четыре секунды, прежде, чем все сонные глупости рассеялись. И пришел страх — тугая резинка, растянувшаяся от низа живота до кончика языка.

— Ты хозяйка? — коротко спросил тот парень, что был выше.

Серая толстовка, заляпанные джинсы, черные в темноте пятна веснушек на лице. Сжатый кулак, ощерившийся коротким лезвием.

— Я кричать буду, — предупредила Яна, сжимая в кармане юбки бесполезный штопор.

И второй, постарше — черная куртка и черные перчатки, трупные пятна татуировок на кистях — сказал:

— Валяй.

И Яна физически ощутила глухоту спящих домов улицы Блюхера. В перегретом, пропахшем благовониями и горелым кофе воздухе отчетливо чувствовалась индольно-йодистая нота свежей крови.

— Здесь есть только дневная выручка, — ровно сказала она. — Я открою кассу. Можете забрать магнитофоны и телевизоры. Только не роняйте кассеты. Они ничего не стоят, на них просто очень хорошие фильмы.

Она говорила и скользила рассеянным взглядом по лицам грабителей, которые теперь выглядели совсем уж юными и растерянными. Словно сами чего-то боялись. Наконец, она опустила взгляд.

Увидев пистолет, наставленный ей в живот, Яна на почти с облегчением думала о том, что ее могут убить.

Она уже и не надеялась.

Ей казалось, что время остановилось, чтобы с мира успели стечь все краски. Наполнились тьмой окна, посерели занавески, ковры и лица людей, которые пришли ее убивать.

Мир посерел, а потом начал меркнуть, будто собирался провалиться в черноту интертитров.

Яна закрыла глаза, и представила черный экран, былые вензеля на тонкой рамке, и каллиграфически выведенное белым «Ба-бах!»

Ей хотелось, чтобы ее смерть была контрастной, быстрой и трагичной, как в «Лице со шрамом» Хоукса и Россона, но представилось дурацкое «Ба-бах!» и неуклюжее падение в стиле Бродяги. Лем бы ее ругал.

Она открыла глаза и обнаружила, что мир почему-то имеет цвет, пистолет все еще направлен на нее, а грабителей на самом деле трое. Один из них стоит за стойкой, и что-то красное растекается у него под ногами, тянется