Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

искусство, и по этому умению можно многое понять о человеке. Бартон научился много зарабатывать и легко вкладывать в очень дорогие вещи, едва ли с Сибилл, даже имея миллионы, он стал покупать столь дорогие драгоценности.

То, что я усвоила с Майком Тоддом, теперь передавала Бартону. Ричард оказался прекрасным учеником, он быстро научился быть очень важной персоной.

Но я не зря сказала о внутренней борьбе, потому что глубоко внутри остался тот самый паренек из шахтерского городка. Ричард и раньше чувствовал себя словно виноватым в том, что сумел вырваться из дома в большой мир театрального Лондона, а потом Голливуда, а теперь, когда мир стал действительно большим и у него появились возможности, о которых тот самый паренек не мог даже мечтать, эта вина словно усугубилась.

Бартон чувствовал себя виноватым в том, что только он сумел избежать участи лезть под землю в забой, а потому посылал родственникам большие суммы, а брата устроил своим дублером в Голливуд. Чувствовал себя виноватым в том, что бросил Сибилл и дочерей, а потому щедро содержал их. Чувствовал себя виноватым в том, что между театром и кино выбрал кино, чтобы заработать. Боюсь, Ричард считал себя предателем своих наставников, недаром Оливье требовал от него перестать быть притчей во языцех. Бартон все время возвращался к Шекспиру, считая себя предателем и Шекспира тоже, несмотря на то что мы играли в фильмах на основе шекспировских пьес.

Успешный Бартон, который мог купить яхту и самолет, иметь виллы, машины, самые дорогие драгоценности, роскошную коллекцию картин, останавливаться в самых шикарных отелях, занимая целые этажи, носить самые роскошные меха, который мог использовать более чем миллионный чек в качестве закладки в книге, носил в душе вину за свое преуспевание.

Благодаря мне он был знаком с монаршими персонами, герцогами, графами, баронами, мог посещать самые изысканные приемы, бывать на закрытых вечеринках и балах, но его тянуло домой, в горняцкий поселок.

Ричард посещал самые роскошные рестораны или заказывал из них полюбившуюся еду на другой конец мира, но мечтал о лавовом хлебе, испеченном сестрой.

Он рвался в новую жизнь, купался в море славы, денег, возможностей и тосковал по прежней.

И над всем этим отношение ко мне. Бартон прекрасно понимал, что в этот новый мир попал благодаря мне, что сам еще много лет барахтался бы на несколько ступеней ниже. Я ассоциировалась у Ричарда с этой новой жизнью – безумно привлекательной и желанной. Бартон любил меня, это я знаю точно, любил с первой минуты встречи и до последней минуты его жизни, как бы она ни складывалась и каких бы глупостей он ни делал.

Любил и… ненавидел! Потому что я ассоциировалась у Ричарда не просто с новой жизнью, но и невозможностью вернуться к прежней. Больше всего мы любим тех людей, которым делаем что-то хорошее, и меньше всего тех, кто это хорошее делает нам. Так устроен человек, недаром говорится, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад.

Раздвоенность мелкого человека превращает его в ничтожество, раздвоенность сильного и наличие у него вот такого чувства вины перед своим прошлым приводит к пьянству. Если я пила просто за компанию и потому что нравилось быть немного пьяненькой, нравился вкус «Кровавой Мэри», то Бартон пил, заглушая чувство вины.

Сначала он пил, просто потому что вокруг пили все, чтобы раскрепоститься, легко произносить нужные фразы на сцене, легко рассказывать занимательные истории вне ее, быть душкой, своим парнем. Став богатым и знаменитым, Ричард пил, заглушая голоса из прошлого, а потому мог, например, удрать с места съемок и читать Шекспира, стоя на грязном столе в дрянном баре среди мало что понимающих людей. Он словно возвращал себя в ту прежнюю жизнь, и ничего с этим поделать нельзя.

Я могла помочь Бартону стать звездой, стать богатым, освоиться в новой жизни, могла помочь играть в кино, получать хорошие роли, могла даже стать своей в компании его друзей, могла пить вместе с ним, но не могла избавить его от ностальгии по жизни в молодости. Он тосковал, даже сам того не понимая. И я все больше ассоциировалась у него с этой тоской.

В минуты запоя Ричарду начинало казаться, что именно я виновата в невозможности возврата к прежней жизни, хотя его никто не держал, всегда можно было отказаться от мучений на съемочных площадках, от денег, королевских приемов, яхты, вилл, самолета, от всего, что стало атрибутами его повседневности, и просто вернуться в Уэльс. Ричард сам не раз заявлял о намерении стать простым преподавателем литературы в колледже. Я была бы не против, того, что мы заработали, вполне хватило на безбедную жизнь не только нам, но и нашим внукам.

Но одно дело заявлять о своей готовности уйти, и совсем иное сделать это! Сноб Бартон сколько угодно мог твердить о своем намерении, но духа исполнить его так и не набрался, его снобизм не позволял отказаться от приятельства с Ротшильдами или Виндзорами, от соперничества с Онассисом в скупке драгоценностей, от принадлежности к клубу избранных, даже если это заставляло отказываться от мечты о постановке «Макбета» и ради денег браться за роли, которые потом и вспомнить трудно.

Нетрудно догадаться, кто оказывался виноватой в его неспособности последовать своему собственному намерению. Как бы Ричард ни любил меня, пока он был наверху, я была виновата в невозможности в любую минуту спуститься вниз, хотя я не понимала, что же ему мешает, ведь мы ездили в его деревню, я подружилась и с его родственниками, и с его друзьями. Я принимала его прежнюю жизнь и даже была готова стать простой супругой простого преподавателя английской литературы. Я была готова, а сам Ричард нет. И вина за это снова лежала на мне, а вину принято заливать крепкими напитками. Получался замкнутый круг.

Я любила Ричарда, даже когда он меня предал, все равно любила, люблю и теперь, когда его уже нет на свете, но должна сказать, что он не выдержал. Он жаждал и денег, и славы, а когда пришло и то и другое, к деньгам отнесся, как и надо к ним относиться, – с легкостью, а вот бремени славы не вынес.

Считается, что он спился из-за меня. Ничего подобного! Когда Бартон неделями не пил, было только хуже. Вместо гениальной игры получалось фуфло, а раздражение выплескивалось в скандалы, как и во время запоев.

Развод… Неужели развод?

Всегда найдутся «доброжелатели», которые донесут жене на мужа, тем более в таком