Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

Какие могли быть недостатки у самой красивой девушки Голливуда, какой я еще считалась? К тому же самой высокооплачиваемой актрисы и богатой женщины.

Ричард нашел. Бывали мгновения, когда просто сомневалась, любит ли он меня. Но я любила и отказываться от Бартона не собиралась. Позже я могла в шутку называть его «уэльским пьяницей» или «рябым валлийцем», но только не тогда, Ричард еще переживал наше неравенство в глазах прессы.

Для того чтобы стать выше кого-то, необязательно подниматься на цыпочки или преодолевать ступеньку вверх, достаточно вынудить этого кого-то опуститься на ступеньку вниз. Я сознательно опускалась перед Бартоном, потому что любила его, но Ричарду было мало, он постоянно подчеркивал мое ущербное MGMовское, как он называл, образование. Проще всего это сделать, продемонстрировав собственное знание Шекспира и, соответственно, мое незнание.

Позже я поняла, что у Бартона это вообще способ унижения собеседника – доказывать, что тот не знает Шекспира. Сам Ричард знал, кажется, каждую строчку и легко мог декламировать с любого слова, но почему это же должны делать все остальные? Меня он унижал часто.

– Ну, ну, прочти хоть строчку, чтобы я мог продолжить текст. Или ты не знаешь ничего, кроме общеизвестного «Быть иль не быть»?

Чаще всего я отшучивалась, стараясь не подать вида, что обидно, разве у человека мало достоинств помимо знания Шекспира? Но бывало, когда настойчивая насмешка Бартона становилась просто унизительной, однажды я не выдержала и просто ушла, бросив Ричарду:

– Поосторожней, милый, не то обидишь не одного себя.

Горло сжимал спазм, хотелось рыдать, но я сумела сдержаться, просто забрала Лизу и отправилась подальше на берег океана, побыть в одиночестве.

Если честно, одиночество в Пуэрто-Вальярта, когда там «Лиз и Дик», просто невозможно, мы, смеясь, говорили, что там журналистов куда больше, чем игуан и скорпионов. Но мне наплевать, я долго сидела на берегу, прижимая к себе Лиз, и смотрела на океан, кативший волны к нашим ногам. Я любила Ричарда, по-настоящему любила, а потому не могла представить жизнь без него, переживала, когда снимались откровенные любовные сцены между Ричардом и Авой, зорко приглядывала за его молоденькой партнершей Сью Лайон, прекрасно видела, в чем проигрываю им во внешности, но они-то проигрывали мне в главном – я любила Бартона! Ни Сибилл, ни все эти его Сьюзены и прочие, последовавшие за мной, Ричарда не любили, а только использовали, помыкали им и довели до гроба!

Конечно, я не могла не видеть, что между Ричардом и Авой проскальзывает нечто, как они обмениваются определенными взглядами, но считала это нормальным, невозможно играть любовь или страсть, не проникнувшись к партнеру или партнерше этим чувством хоть на время съемки. А вот чтобы это не осталось надолго, я и приехала в Пуэрто. Ревнивая жена? Но мы не были женаты.

Заявлять права на любовника? Смешно.

Мне очень хотелось помочь Бартону заявить о себе как о звезде, с которой следует считаться. Он безумно талантливый, но не оцененный по достоинству. Я пыталась использовать все свое влияние, свои силы, свою популярность не для того, чтобы завоевать Ричарда или удержать его, а чтобы помочь ему встать в полный рост самому. А он в ответ унижал меня. Одно дело, когда мы шутливо (или даже не очень) ругались прилюдно, совсем иное, когда наедине Бартон принимался доказывать мне самой, что я голливудская кукла, голова которой набита опилками настолько, что места для умных мыслей и знаний не остается.

Ричард кичился своим знанием Шекспира и подчеркивал мою необразованность. Это было обидно. Что мне оставалось делать? Выучить всего Шекспира назубок? Это не так уж трудно, потому что память у меня была прекрасная, куда лучше, чем у пьющего Бартона, пара месяцев и можно было бы устраивать соревнование. Ну, пусть не пара, но времени съемок «Ночи игуаны» точно хватило бы.

И что тогда? У меня куда больше гонорары, столы моих секретарей завалены предложениями ролей много более значительных, чем у Ричарда. В Пуэрто вся эта камарилья журналистов со всего света слетелась в большей степени из-за меня. В конце концов, у меня компания, которая и впредь будет приносить немалый доход, то есть я легко могла позволить себе даже не играть. Я звезда, и если сама не отойду в тень Ричарда, то он так и останется «мистер Клеопатра». Это понимали оба, возможно, я даже лучше его самого.

Выучить все произведения Шекспира и Теннесси Уильямса? Это означало бы совсем загнать Ричарда в угол на второе место после себя, а я не желала такого, помня гордый нрав валлийца. Осознав, что я переиграла его и на его собственном поле, он просто возненавидит меня. Стоимость такого успеха была бы слишком велика, победить ценой потери любимого… нет, это не для меня.

Но и позволять себя унижать ежедневно, причем унижать вот так, прекрасно зная слабые места, которые я вполне могла преодолеть, тоже нечестно. Ричард не мог не понимать, что я способна выучить все сонеты Шекспира и все его пьесы, не мог не сознавать, что нужно только время, чтобы дотянуться до его знания поэзии, пусть не любви, но просто эрудиции, не мог не задумываться, почему я не тянусь. Неужели он не понимал, что это сознательная жертва? Или понимал, но не желал принимать такую жертву?

А я готова была принести в жертву свою славу и успех, только чтобы быть с ним рядом.

И что теперь, постоянно терпеть унижения? Как объяснить Ричарду, что это не только нечестно, но и крайне жестоко? Всему есть предел, если я позволю унижать себя вот так, как сегодня, могу потерять уважение к самой себе, что тогда? Как суметь и удержать любимого, и остаться собой?

Я смотрела на волны и пыталась понять, что же мне делать. Страшный выбор, если придется выбирать между достоинством и любовью. Никого нельзя заставлять делать такой выбор, человек просто саморазрушится.

Ричард просто пришел к нам на берег и опустился на колени, уткнувшись лицом мне в грудь:

– Прости…

Я не стала ничего объяснять, понимая, что слова бессильны. Если он все понял правильно, то больше таких сцен не будет, а если не понял, то и объяснять бесполезно.

Мы продолжали скандалить и делали это часто и шумно. И унижать он меня не прекратил, все решилось несколько иначе. Не могло не решиться, потому что не только я любила Ричарда Бартона, но и Ричард Бартон любил меня, как бы ни пытался этой любви сопротивляться. Именно в Пуэрто-Вальярта мы стали настоящей парой.