Пятнадцать ножевых. Том 2 - Алексей Викторович Вязовский

из «Приключений Шурика»:

— «Я за нее».

Пришлось слегка нахмуриться, намекая, что у нас с главврачом теперь «особые» отношения. Моя мимика была понята, Лебензон начал мне мягко выговаривать за еще одну кастрюлю. Лена, заполняя карту, ошиблась в профессии пациента. Вместо пескоструйщик написала «пескастрюльщик».

Смешки в зале усилились, главврач снова заткнул всех, поднял моего соседа — доктора Гаврилова. Начал выяснять у него, что значит «ПИС в норме». Тут уже не выдержал я — заржал в полный голос. Сквозь смех услышал, что это Печенка и Селезенка. А что, бланк маленький, все не уместить, вот и сокращают кто во что горазд. Дальше было «Сердце больного и он сам ритмично бьется...», «по словам больного, ему очень помогает настойка боярышника...» и финальное «больная от госпитализации отказалась, мотивируя это слабым здоровьем, а также тем, что она не больная, а маляр...».

Вот вроде и была порка, а по факту все вышли с конференции в отличном настроении — считай посмотрели «Вокруг смеха». Сразу два выпуска подряд.

Прямо у входа в подстанцию я столкнулся с бегущей Томилиной. Лена на морозце раскраснелась, прическа у нее мило растрепалась и была она чудо как хороша:

— Я сильно опоздала?!

— Фатально, — засмеялся я. — Лебензон тебя уволил. И меня заодно.

— За одно опоздание? — Томилина приоткрыла пухлые губки. В глазах у нее появились слезы.

— По совокупности, — я поиграл бровями. — Но нас готовы взять в ЦКБ.

— Кем?

— Тебя начальницей всей скорой службы.

— Все ты врешь! — Лена ударила меня по руке, вытерла глаза. — Какой же ты...

— Ладно, хватит эмоций. И опозданий, кстати, тоже. Давай работать, смену я принял, в машине всё в порядке.

Лена побежала переодеваться. Вовремя, потому что буквально через минуту нас позвали на вызов. Тут бы и в армии времени не хватило, не то что даме, хоть и врачу скорой. Поэтому командир нашего экипажа закончила облачаться в спецовку уже в машине.

— Куда едем? — спросил наш водитель Фролов, когда Лена села в машину.

— Профсоюзная, сто двадцать три, палеонтологический институт, — ответила Томилина. — Руку сломал, мужчина, пятьдесят девять.

— Пале... куда? — переспросил он.

— Про динозавров всяких, — объяснил я. — Раскопки ведут.

— Это в Москве, что ли, их копают? — полюбопытствовал Фролов. — Где, интересно?

— Копают большей частью в местах пустынных и малодоступных, а тут академики всякие.

— Это уж как водится, — философски вздохнул водила и замолчал.

К этому институту заезжать пришлось не с самой Профсоюзной, а с какого-то ответвления, через проходную. Здание палеонтологов чем-то у меня сразу начало ассоциироваться с фильмом «Чародеи». Там еще был эпизод, где артист Фарада бегает по коридорам и не знает как выбраться. Вот и здесь — куда ехать, неизвестно. Вахтера на проходной не было, открыты ворота, да и всё.

Мелко семеня по газону, в нашу сторону откуда-то выбежал кругленький мужчина, смешно размахивая руками.

— Извините, не увидел, с предыдущими задержался.

На странноватое замечание никто внимания не обратил — мало ли кто что до нас делал.

— Куда идти? — спросила Томилина, вылезая из машины. Концовка вопроса получилась несколько смазанной, потому что она поскользнулась и едва удержалась на ногах.

Глядя на нее, я с сумкой и шинами выгружался максимально осторожно.

— Ох, эта гололедица, — вздохнул встречающий. — Вот из-за нее всё и случилось. Пойдемте, покажу.

Мы двинулись в фарватере по газону, потому что по дороге идти было бы невозможно — натуральное стекло. Удивительно, что РАФик наш не носило по такой поверхности. Или я просто внимания не обратил?

— Вот тут, за углом, — показал мужик, остановившись на краю газона. — Осторожнее, скользко.

Я ступил одной ногой на дорожку. Вроде стою. Слез и пошел вперед. Сзади хрустнул ледок под подошвами сапог Елены.

— Хоть бы объяснил толком куда идти, — сказал я, чуть повернув голову в сторону.

Это были мои последние слова в вертикальном положении. Земля почему-то выпрыгнула из-под ног, перевернулась и начала стремительно приближаться сбоку. Самое обидное, что упал я животом на наш чемодан, недовольно звякнувший при приземлении на него. В следующую секунду на меня сверху рухнула Томилина и мы поехали по мартовской гололедице дружным коллективом. Можно даже сказать, предельно тесно спаянным. Полет был недолгим, метра три, наверное, но памятным.

Охая, мы начали подниматься и, ползая на четвереньках, собирать разлетевшиеся шины. Только после этого мы обнаружили пострадавших. Я даже попытался проморгаться, думая, что у меня в глазах двоится. Восемь. Семь взрослых и мальчишка. Из них двое медиков. Эти баюкали поврежденные руки. Остальные сидели под стеной, метрах в десяти от крыльца. Стоял тихий стон, кто-то даже плакал.

— Ни х%#@я ж себе! — оценил я обстановочку. Такой жести я не ждал. И что это чувырло нам не сказало? Такого травмпункта на выезде я и в той жизни не видел, а в этой и подавно.

— Слышь, болезный, — подал от нашей машины голос Фролов. — Ты песочку посыпь хоть, что тут встал сусликом? Как доктора оттуда вытаскивать будут пострадавшего? — это наш водитель еще эту толпу не видел.

Раньше не дошло до этого кренделя, что ли? Развернулся и метнулся куда-то.

Я по стеночке потихонечку двинулся к куче. Интересно, где машина первой скорой? Как-то я их не заметил. Стоят за очередным углом, что ли?

Слышу, Томилина пыхтит сзади, но смотреть не стал. Один раз уже оглянулся. А медики не наши, не помню таких что-то. Другая подстанция. Ладно, потом родственные связи выяснять будем. Надеюсь, они тут не только конечности себе ломали, но хоть какое-то подобие сортировки провели. В любом случае всеми сразу мы заняться не сможем.

Коллеги не подвели:

— Мальчишку сначала посмотрите, он головой ударился, — сказала та из них, что сидела, баюкая правую руку на груди.

Стоп, а что мы подмогу не вызвали? Падение вышибло остатки мозга?

— Фролов! — крикнул я. — Звони диспетчерам, пусть помощь высылают! Восемь пострадавших здесь! Три бригады минимум! Лучше четыре.

Я дополз до пацана. Блин, а мальчишка совсем хреновый. Тоже перелом, только основания черепа. Из носа юшка кровавая течет, «глаза енота», хоть студентам показывай. Поднял веки — да тут анизокория такая, что и слепой заметит — один зрачок почти на всю радужку, на свет реакции нет. Ёпрст, а вот это резкое сгибание рук