Гремучий Коктейль 1 - Харитон Байконурович Мамбурин

допрашивающих и кислее, и постнее.

— Мне поручено вам передать, господин Дайхард, что к вашему возможному прошению о переводе в Московскую академию отнесутся благосклонно, — сделал еще один толстый намек Валинов, — Даже более чем. Предположу, что вас запишут в класс преуспевающих, где преподают лучшие в мире педагоги. Как такое вам?

— Никак, — улыбнулся я, продолжая слегка нервировать людей тем, что они не нервируют меня, — Мысли о переводе… лишние, я считаю.

— Вы уверены? — слегка поднял бровь мой собеседник, — Господин Дайхард, вы только что стали обладателем весьма крупной суммы денежных средств. Может, вы не понимаете, как теперь будут относиться к вам соученики? А, возможно, и преподаватели?

— Я, Сергей Юрьевич, понимаю другое — одной из главных ценностей, что есть в жизни ревнителя, является его небольшая, но свобода… в оценке рисков, — вежливо улыбнулся я, — Совсем маленькая, но она есть. И она, я уверен, жизненно ревнителю необходима. А вот у лучших из лучших, о которых вы говорите, её существенно меньше. В этом я уверен тоже. Поэтому…

—…вы предпочтете учиться в атмосфере неприязни и зависти, — не сдавался следователь, которому явно поставили дополнительную задачу.

— О, вы удивитесь… — ухмыльнулся я.

На этом тему закрыли. Работникам Управы в разы важнее был сам инцидент, от которого смердело государственной изменой, чем перспективный студент в столицу, так что, еще раз быстро прогнав меня по вопросам, следователи озвучили, что мне нельзя покидать пределов города нежели как по делам Академии, а затем выпроводили к мана-мобилю, который и доставил меня к воротам родного учебного заведения. Возле которых меня и ждали четыре студента в стандартной униформе.

Мне даже захотелось улыбнуться. Несмотря на все опасения Алистера Эмберхарта «заразить» меня своим образом мысли, это частично произошло в самом начале. Сложно не понять готовность своего сознания, мышц, восприятия. Принцип лорда гласил гордо и отчетливо всей моей меняющейся химией тела: насилие — это всегда просто и понятно.

— Ты Дайхерт? — шагнул вперед один из них, жадно разглядывая моё лицо.

— Нет, — честно ответил я.

— Врешь, — насупился спрашивающий, — Ты…

— Приличные люди, — перебил я его, — представляются первыми. И уж точно не искажают имена тех, к кому собираются обратиться.

— Заткнулся, ублюдок! — подскочил к культурно общающимся нам второй из встречающих, до этого момента нервно крутивший головой по сторонам, — Ты сейчас идёшь с нами, в банк, понял⁈ Отдаешь деньги. Иначе тебе не жить. Всё понял⁈

— Понял? — подали голос чуть ли не хором остальные двое.

— Или же я вас всех убиваю, — широко улыбнулся я нервному, — При самообороне.

— Что⁈ — опешил тот. Остальные трое тоже выпучили глаза, не в силах переварить услышанное.

— Что слышал.

Глаза — зеркало души. Местные, как и любые другие аристократы, может быть, и желали, чтобы в их жилах текла голубая кровь, но это лишь фантазия. Насыщенность цвета радужки аристократа демонстрирует лишь силу его Лимита. У той же баронессы глазки оранжевые-оранжевые, даже светятся в полутьме, сильнее моих зеленых однозначно, что прекрасно показывает разбавленность крови Сильверхеймов в моих венах. А вот у этих кексов глаза лишь чуть-чуть ярче, чем у обычных людей. Хотя и не в глазах и не в Лимите суть, его использование довольно строго регламентировано местными нормами.

Но вот использовать его для самозащиты можно спокойно. Правда, я не собираюсь.

— Вперед, ребятишки, — подбодрил однорукий я подростков, — Сделайте мне больно.

Прошло несколько секунд.

«Ребятишки» мялись и выглядели неуверенно.

В прошлом мире было бы идиотизмом нарываться на драку с четырьмя здоровыми лбами, да еще и без нормально функционирующей правой руки. Здесь и сейчас это было выгодно, если верить гримуару, нашептывающему мне слова лорда. А Эмберхарту я верил. Слабые, не обученные, не знающие ни единого заклинания, бедные аристократы… за которых никто не будет мстить. Идеальные жертвы для репутации. Стоит их только спровоцировать, а дальше мой электрический Лимит и нож-бабочка справятся вполне достойно, благо, что оружия у них нет. Повод у меня отличный, алиби есть — мы на территории академии, где за всем надзирает даймон. То есть я действительно могу их всех кроваво поубивать безо всяких для себя последствий. Кроме репутации, конечно.

— «Ну и зачем ты им это всё рассказал?», — недовольно поинтересовалась Фелиция, — «Зачем⁈»

— «Потому что я не хочу убивать. И даже калечить», — ответил я ей, разглядывая спины четырех почти убегающих молодых людей, которым я только что озвучил причины, по которым мне очень выгодно их перебить, — «Плюс, я не считаю, что в данном случае лорд прав»

— «Что?!!», — для брюнетки, чуть ли не боготворящей своего соседа, относящегося к ней с презрением, это было явно крушением скреп.

— «У вас тут совершенно другой мир, даймон. Я лично не хочу, чтобы через пару месяцев мне в спину влетело несколько заклинаний, которые оставят от меня только дымящиеся ботинки. А это рано или поздно произойдет, если запугивать окружающих в стиле нашего лорда»

— «Нашел чего опасаться! Я предупрежу тебя о готовящемся заклинании!»

Ага, то-то до этого только и делала, что пела мне о своих возможностях. Нет уж, веры у меня в брюнетку нет. Мелкая стервоза, задавака и просто зараза, если вспомнить, как выглядит там. А вот советы лорда действительно нужно фильтровать тщательно, он просто какой-то ходячий террор, банально не рассматривающий никаких иных методов взаимодействия с людьми кроме запугивания и убийства. Или запугивания убийством. Черт, да что у меня за прошлая жизнь была⁈

///

— Вы сбежали⁈ — зло спросил Валерий, глядя на подходящих к нему горбящихся парней, — Свалили от калеки? Вы⁈

— Пошёл на *уй, — ответил ему один из них, тут же разворачиваясь и направляясь в свое общежитие. К нему тут же присоединился второй, сопроводив высказывание первого еле слышимым «ага!».

Парню пришлось это проглотить. Ждал он подосланную четверку у окон корпуса, хоть и в тени, но вечер был душным и окна были открыты. Начни он их здесь избивать, крики бы привлекли внимание свидетелей. Ничего, потом разберется. А пока можно сорвать зло на своих подсылах…

— Завтра мы тебе деньги отдадим. С процентами, до обеда, — негромко буркнул его основной должник, — И больше я с тобой, Валера, дел иметь не буду.

— Зассали… — с трудом вытолкнул из себя Дробышев, пытаясь справиться с обуревающими его эмоциями, — С-сынки…

— Повторю слова Димы — пошёл на *уй, — очень спокойно ответил ему тот, кто еще с утра чуть ли не вымаливал себе отсрочку по платежу, — Ты глаза этого Дайхарда вблизи видел? А мы видели. Яркие они, Валера. Очень. И руку его видели. Он готов был нас Лимитом приложить, насмерть. Даже не стал бы дослушивать угрозы.

— И слова его слышали, — вмешался второй, — Он нам обрадовался, слышь ты, Валера! Сказал, что если нас кончить, то те, кто поумнее и посильнее дважды подумают! И знаешь что? Он прав! Поэтому ты и не хотел идти, да⁈

Конечно да. Только вот по плану Дробышева всё должно было быть иначе. Ни о какой стычке у ворот и речи не шло. Однорукому придурку, внезапно поднявшему гору денег, должны были только донести, что поймают его позже. Не под даймоном, не здесь. Выловят и… Неизвестность пугает больше прямой угрозы. Кто он есть? Иностранец! Пару месяцев лишь в стране, тут все чужие! Да, Валерий не собирался подставляться под Проявление, не зная его силы, но так на то и должники есть! А теперь…

— Я лучше буду Зотову должен, — вогнал последний гвоздь в гроб надежды быстрого обогащения Дробышева его собеседник, — Тот дает деньги, берет деньгами, ломает ноги в случае чего. С ним всё просто и понятно. Давай, до свидания. До завтра.

И парни уйдут, оставляя позади себя кипящего злостью студента, у которого были самые серьезные планы на теневое верховенство в академии. Теперь их придётся пересмотреть. Неудавшаяся попытка вымогательства и удар по самолюбию — это, конечно, неприятно, но вот лишиться тех, кто в будущем должен был стать его верными подручными — намного хуже.

Раздосадованный и злой, Дробышев не заметит, что возвращается в общежитие без своего давнего и верного спутника — плотно набитого бумажника. Его потерю будет держать очень тонкая и бледная ручка одной очень незаметной (когда ей этого по-настоящему хочется) эйны, а вторая будет деловито копаться в содержимом. Распотрошив добычу, девушка напихает купюры себе в лиф, став временно обладательницей чего-то, слегка напоминающего