Баллантайн - Уилбур Смит

на кон по гинее. Тот, кому повезет, сможет увеличить ставку на столько, сколько денег уже лежит на столе. Так можно быстро дойти до очень крупных сумм, и отказаться нельзя. Очень опасная игра.

Десять раз при раздаче никто не получал требуемых карт, игра так и не началась. Когда на кону лежало семьдесят гиней, Манго Сент-Джон негромко объявил:

— Кон открыт, джентльмены, и разинут, как рот моей тещи.

На всех остальных столах в зале игра прекратилась, а Сент-Джон продолжал:

— Дальнейшая игра будет стоить каждому по семьдесят золотых.

Он удвоил кон, зрители зааплодировали и выжидающе посмотрели на других игроков.

— Я с вами, — сказал Клюте, но голос его дрогнул. Он сосчитал банкноты и монеты и добавил их к немалой груде денег в центре стола.

Остальные игроки спасовали, с явным облегчением бросив карты. Они были рады, что отделались всего десятью гинеями, но Клинтон Кодрингтон с несчастным видом сгорбился над картами, и Сент-Джону пришлось слегка подтолкнуть его к принятию решения:

— Прошу вас, не торопитесь, капитан. У нас весь вечер впереди.

Клинтон поднял глаза и отрывисто кивнул, словно не доверяя собственному голосу, а потом пододвинул к середине стола пачку банкнот.

— Игроков трое, — сказал Сент-Джон и быстро пересчитал деньги на кону. — Двести десять гиней!

Следующий игрок мог удвоить сумму, третий — удвоить ее еще раз. В комнате воцарилось молчание, все игроки с других столов встали со своих мест и наблюдали, как раздатчик выдал Сент-Джону две карты вместо сброшенных. Он прикупал честно, пытался дополнить тройку[2], которой открыл кон, не блефовал, изображая флеш[3] или фул[4]. Клюте прикупил три карты, явно надеясь получить третью к высокой паре. Потом наступила очередь Клинтона заказывать карты.

— Одну, — промямлил он и поднял один палец. Палец еле заметно дрожал. Раздатчик кинул ему карту, Кодрингтон накрыл ее ладонью, не в силах заставить себя взглянуть на нее. Было ясно, что он надеется получить карту, недостающую для флеша или стрита[5].

— Открывающий делает ставку, — объявил раздатчик. — Мистер Сент-Джон.

Наступило молчание. Сент-Джон обмахивался картами, как веером, а потом произнес, не меняясь в лице:

— Ставка удваивается.

— Четыреста двадцать гиней, — громко воскликнули в публике, но на этот раз никто не зааплодировал.

Все взгляды обратились к Клюте. Он долго всматривался в карты, потом резко покачал головой и бросил их. К своей паре он не получил короля.

Теперь все смотрели на последнего оставшегося игрока. С Клинтоном Кодрингтоном произошла перемена, но трудно было определить, в чем она заключалась. Краска чуть тронула смуглые щеки, губы слегка приоткрылись, он впервые в упор взглянул на Сент-Джона. Из него ключом били уверенность в себе и едва подавляемое нетерпение. Ошибиться было трудно. Он просто сиял.

— Удваиваю снова, — громко произнес Кодрингтон. — Восемьсот сорок гиней.

Он еле сдерживался, и все собравшиеся понимали, что ему досталась выигрышная карта.

Сент-Джон размышлял всего несколько секунд.

— Поздравляю, — улыбнулся он. — Вы получили то, что ждали, придется вам уступить.

Он бросил карты и отодвинул их.

— Можем мы увидеть, чем вы открыли кон? — застенчиво спросил Клинтон.

— Прошу прощения. — В голосе американца звучала легкая ирония.

Он перевернул карты лицом вверх. На столе лежали три семерки и две разные карты.

— Благодарю, — сказал Клинтон.

Его поведение снова изменилось. Исчезли и трепещущее нетерпение, и тревожная нерешительность. С ледяным спокойствием он начал собирать в кучки разбросанные по столу монеты и банкноты.

— Какие у него были карты? — нетерпеливо спросила одна из дам.

— Ему нет нужды их показывать, — объяснил ее партнер. — Он победил остальных, не раскрывая карт.

— Ах, мне до смерти хочется их увидеть, — пропищала она

Клинтон на миг перестал собирать выигрыш и поднял глаза

— Умоляю вас, мадам, не делать этого, — улыбнулся он. — Не хочу, чтобы у меня на совести была ваша гибель.

Кодрингтон выложил карты на зеленое сукно лицом вверх. Присутствующим потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осознать увиденное. На столе лежали карты всех мастей, и ни одна не подходила к другой.

Послышались восторженные возгласы — такие карты ничего не стоили. Их можно было побить единственной парой семерок, не говоря уже о трех семерках, которые раскрыл Сент-Джон.

С такими никчемными картами молодой капитан военно-морского флота перехитрил американца, надув его почти на девятьсот гиней. Публика постепенно начинала понимать, как тщательно все было разыграно, как Клинтон заманил противника в сети, притворяясь, будто до поры до времени нащупывает свою игру, а в нужный момент смело и решительно нанес удар. Все невольно разразились аплодисментами, дамы восторженно ахали, мужчины выкрикивали поздравления.

— Здорово разыграно, сэр!

Сент-Джон продолжал улыбаться, но это давалось ему нелегко. Он сжал губы, и, по мере того как Манго вглядывался в карты и осознавал, как его провели, в глазах все ярче разгорался свирепый блеск.

Аплодисменты стихли, кое-кто из зрителей направился к выходу, по дороге обсуждая игру Кодрингтона. Сент-Джон начал собирать карты и тасовать их, и тут Клинтон Кодрингтон заговорил. Его голос звучал тихо, но внятно, и никто в зале не мог упустить ни слова.

— Иногда удача изменяет даже работорговцу, — сказал он. — Должен признать, я бы с большим удовольствием подловил вас на вашем гнусном занятии, чем обставил сегодня на несколько гиней.

Собравшиеся оцепенели, разинув рты и уставившись на Клинтона с ужасом и изумлением; выглядела компания довольно забавно. Тишина в зале казалась непроницаемой, ее нарушал лишь шелест карт, которые тасовал Манго Сент-Джон. Он со щелчком раскрывал колоду и мимолетным движением пальцев вдвигал половинки друг в друга.

Тасуя карты, он ни разу не взглянул на свои руки. Он не сводил глаз с лица Кодрингтона, и улыбка до сих пор играла у него на губах, лишь щеки, темные от загара, слегка вспыхнули.

— Вам нравится вести жизнь,