Баллантайн - Уилбур Смит

сиденье.

Кучер-готтентот хлестнул лошадей по лоснящимся крупам, и коляска, покачивая пассажиров, затряслась по обсаженной деревьями дороге.

Пока коляска не выехала со двора Адмиралтейства, оба молчали. Спускаясь с холма к Лизбекскому мосту, кучер слегка придержал лошадей.

— Что нам теперь делать? — спросила Робин.

— Ничего, — ответил Клинтон Кодрингтон.

Через двадцать минут они объезжали один из отрогов горы. Внизу в бухте стоял на якоре «Гурон». Глядя на него, Робин снова заговорила:

— Разве вы не можете ничего придумать, как остановить это чудовище?

— А вы можете? — резко спросил он, и больше никто из них не произнес ни слова.

Наконец они доехали до причала.

Рыболовецкие лодки уже вернулись, их вытащили на берег, рядом на песке разложили улов. Домохозяйки и слуги сновали вокруг сверкающей серебром и рубинами груды, торговались со смуглыми босоногими рыбаками, а подручные трубили в рог, вызывая из города новых покупателей. Двое в экипаже наблюдали за суматохой с неестественным вниманием, избегая встречаться взглядами.

— Вы будете завтра на балу в Адмиралтействе? Я слышал, Трудяга Кемп сказал, что вы придете.

— Нет. — Робин рассерженно покачала головой. — Терпеть не могу пустую болтовню и глупую манерность таких сборищ, а особенно не хочу снова быть гостьей этого человека.

Впервые с той минуты, как они въехали на причал, Кодрингтон обернулся к ней. Она привлекательная женщина, подумал Клинтон, у ее кожи такой нежный глянец, а глаза — вдумчивые, темно-зеленые, под темными изогнутыми бровями. Ему нравилась эта высокая сильная женщина, он успел хорошо узнать силу ее духа и относился к ней с уважением, которое, понял капитан, легко может перерасти в восхищение.

— Смогу ли я уговорить вас передумать? — тихо спросил он, и Робин с испугом взглянула на него. — Возьму на себя смелость предложить себя в качестве собеседника и достойного партнера для танцев.

— Я не танцую, капитан.

— Рад слышать, — признался Кодрингтон. — Потому что я тоже не танцую, если можно отвертеться. — Он улыбнулся. Робин не могла припомнить, видела ли когда-нибудь его улыбку. Она его разительно меняла. Из бледно-голубых глаз исчез холод, они потемнели от радости, две веселые морщинки зародились в уголках рта и взбежали к тонкому прямому носу. — У Трудяги Кемпа чудесный повар. — Клинтон улещал ее, как мог. — Тонкая еда и серьезная беседа.

На фоне темного морского загара отчетливо выделялись его зубы, белые, как фарфор, очень ровные. Она почувствовала, как уголки ее губ сами собой потянулись вверх, Кодрингтон это заметил и усилил натиск:

— Может быть, у меня будут новости, появятся какие-нибудь планы насчет «Гурона», и понадобится их с вами обсудить.

— Перед вами невозможно устоять. — Робин наконец рассмеялась с удивительно непринужденной веселостью. Случайные прохожие оглянулись на нее и с пониманием улыбнулись.

— Я за вами заеду. Когда? Куда? — Пока доктор не рассмеялась, капитан не осознавал, насколько она привлекательна.

— Нет. — Робин положила ладонь ему на руку. — Меня проводит мой брат, я буду с нетерпением ждать нашей серьезной беседы.

Дочь Фуллера Баллантайна почувствовала, что в ней снова просыпается чертик, и пожала его руку. Он откликнулся мгновенно, под ее пальцами мускулы Клинтона напряглись, и ей это понравилось.

— Подождите, — сказала она кучеру и долго смотрела вслед высокой стройной фигуре, бредущей по пляжу. Невдалеке Клинтона ожидал вельбот с «Черного смеха».

Для визита к адмиралу Клинтон надел парадную форму. Эполеты золотого шитья подчеркивали ширину его плеч, портупея делала талию выше. Внезапно ей захотелось узнать, какого цвета волосы у него на груди, такие ли они светлые, как косичка на затылке, — и в следующий миг она устыдилась. Раньше такие мысли ей никогда не приходили в голову. «Что значит — раньше?» — спросила она себя, и ответ был ясен: до той ночи на «Гуроне». Манго Сент-Джон за многое в ответе. Найдя того, кто во всем виноват, Робин успокоилась, отвела взгляд от гибкой фигуры Клинтона Кодрингтона и наклонилась к кучеру:

— Домой, пожалуйста.

Она решила не ходить на бал к адмиралу и принялась декламировать про себя христианские символы веры.

Зуга, однако, разрушил ее благие намерения. Капский осенний вечер был насыщен благоуханием, и они ехали в открытой коляске вместе со старшей незамужней дочерью Картрайтов.

Картрайт с женой тянулись следом в закрытом экипаже и обсуждали предстоящее мероприятие.

— Я уверена, что он всерьез увлечен Алеттой, — утверждала миссис Картрайт.

— Дорогая, как бы то ни было, у этого юноши нет никакого состояния.

— Но он подает надежды, — милостиво произнесла миссис Картрайт. — На этой экспедиции он много заработает. Он из тех молодых людей, которые добьются успеха, я в этом не сомневаюсь.

— Я предпочитаю, чтобы у него были деньги в банке, дорогая.

— Все только о нем и говорят, я тебя уверяю. Такой серьезный и разумный молодой человек, и очень привлекательный. Алетта может гордиться им, а ты мог бы подыскать ему место.

В Адмиралтействе горели все огни, гостей встречала феерия золотого света. В саду на деревьях были развешаны разноцветные фонарики.

Морской оркестр в алых с золотом мундирах разместился на открытой веранде. На танцплощадке в саду, открывая бал, в быстром вальсе кружились первые танцоры и они приветственно махали руками опоздавшим. Экипажи один за другим подъезжали по извилистой аллее к портику главного входа и там выстраивались в очередь.

Облаченные в парики лакеи в парадных ливреях, в шелковых чулках и туфлях с пряжками откидывали лестницы и подавали руку дамам, помогая им спуститься на красную ковровую дорожку. Мажордом густым басом представлял прибывающих.

— Майор и доктор Баллантайн. Мисс Картрайт.

Робин еще не успела привыкнуть к возмущенному шепотку любопытных дам, который сопровождал любое ее появление на общественных собраниях колонии. Спрятавшись за веерами, дамы быстро переглядывались, кивали и шептались. До сих пор у нее от этого начинало быстрее колотиться сердце, а в душе поднималось чувство горького презрения к ним всем.