Железные Лавры (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич

Однако первым встретил меня на пороге «засадной конюшни» не он, а бард, услышавший мои шаги. Турвар, единственный на белом свете Си Неус, вызвался в привратники.

- Йохан, ты о чем молился? – выпалил бард: наболевший вопрос вылетел из него, как затычка из перебродившей внутри себя бочки.

Да и сам он, хоть и вовсе не похожий на бочку, был, однако, квинтэссенцией хмельного брожения: видно, в суматошной бойне он не растерял ни одной ягоды можжевельника из той чашки, что была ему подана на кровавом пиру. Так он меня и назвал – Йоханом, на какой-то свой лад смутного полукровки (а я кто?).

- О чем я мог молиться посреди той резни? – защитился от него той самой усмешкой, с коей шел найти ярла. – Не о том ли, чтобы нам живыми да поскорее и подальше ноги отсюда унести?

- Ты перемолился, Йохан! – горестно засмеялся бард и, поместившись в дверях наискось, совсем перекрыл вход внутрь, словно запрещал мне войти. – Вот нас всех и погнал франк туда, куда твоя душа ноги уносила, пока твое тело на месте костенело от страха.

- Куда же? – удивился, не обидевшись.

- К тебе домой, в Новый Рим, - с обидой сообщил мне удивительную новость бард Турвар Си Неус, уже через несколько мгновений показавшуюся мне вовсе не удивительной.

Лик мой, видно, выражал чувство путника, шедшего ночью по очень знакомой дороге и вдруг на полном ходу приложившегося всем телом и лбом в неведомую каменную стену, коей еще на закате не было.

- Я таким истуканом уже побывал, Йохан, - чернозубо улыбнулся бард, будто посчитав мое изумление за достаточное искупление греха чрезмерной, направленной не по общему договору молитвы. – Тебе хорошо, а мы с ярлом теперь послы, малые послы. Франк, я думаю, после всего случившегося решился на большее: собирает посольство в Новый Рим, какого-то герцога и аббата. Ведет охоту сразу в двух лесах: здесь за короной Старого Рима, а там, у тебя – за короной Нового… Уразумел?

На всякий случай сделал я вид не просветленный, а еще более оглушенный.

- Так и есть, Йохан. – Бард взмахнул в проеме рукой и едва не завалился навзничь, внутрь «конюшни». – Когда он возденет императорскую корону здесь и согреет ее своим черепом, мы уже будем вблизи другой короны, там, с его сватовством. Вернее с намёками на сватовство. А уж если твоя царица милостиво согласится – тогда уж Карл и самого папу, глядишь, к ней пошлёт. Как полагаешь, захочет твоя императрица сидеть на коленях у Карла, когда тот сидит на троне? Рискнет ли помериться с ним силами за управление всей соединенной и потому необъятной империей древнего…

- Августа или Адриана, - невольно подсказал я.

- Пусть начинается с первой буквы, - согласился бард, будто имел в виду, но забыл какого-то иного властителя Рима. – Сыну глаза выколола ради власти, а вот осмелится ли глаза Карлу в постели выцарапать? Что скажешь?

- Вы-то Карлу ради какой надобности? - Как ни удивительно, именно эта загадка стрельнула мне в глаз малой искрой из большого огня, мне не хотелось говорить о грехах нашей василиссы с чужим язычником.

- О! Какой славный прыжок! – всплеснул не только руками, но как бы всем своим телом бард и завалился-таки, но не навзничь, а прямо на меня, окатив с темени до ног хмельным облаком.

Хоть и задохнулся от паров барда, но и внезапно просветился ими, догадавшись не о цели, а о смысле наградного повеления Карла. В благодарность помог певцу восстановить косое равновесие в дверях.

- Ярл Рёрик Сивые Глаза, - целиком назвав ярла, бард движением головы указал себе в тыл, откуда ничто не подавало признаков жизни ярла, - принят Карлом на службу и назначен начальником охраны посольства. Но и видом он хорош, чтобы показать твоей императрице власть Карла над многими языками. По завершении посольства франк обещает ему при своем дворе некое повышение. Какое, и самого мудрого оракула спрашивать – только срамиться. Я тоже на службе: мне велено перед твоей императрицей так воспеть подвиги Карла, так одурманить ее – а мне это не труднее, чем ворону спугнуть, ты знаешь, - чтобы она тотчас понеслась к нему в Старый Рим под венец. А уж потом пора будет и себя воспеть.

В руках у барда арфы не было, оставил за спиной, и он изобразил ими вдохновенную игру – словно ивовые ветви заколыхались. В голосе же чащобного певца слышалась ясная антитеза его похвальбы, а в янтарных глазах прозревались две дороги: принять такого барда на службу, даже по его мольбе – все равно, что брать на службу ветер.

- И вот таковы все награды за то, что вы вдвоем спасли короля франков от набега гогов и магогов? – нарочно, не без невольного лукавства, остановил я его мысленное движение сразу по обеим дорогам.

Бард о чем-то хмуро задумался по ту сторону хмельного тумана.

- Отчего же? – колыхнулся он мне навстречу сквозь туман. – Король щедр. Вот теперь ярл – хозяин замка и граф на месте и со всех сторон. Только ему это – как орлу копыта, в небесах без толку лягаться. И тебя, вижу, из овец прямо в настоятели волчьего монастыря возвел. Или то – его аббат?

Прозорлив был сей язычник, ничего не попишешь!

- А разве стать императорским певцом-послом мало? – вторил я барду. – То повыше, просторнее звания придворного певца у ног властителя, господские сапоги нюхать.

Бард не обиделся, тем вторя уже мне.

- Тогда я получил награду больше всех. – Он залез куда-то, вглубь утробы, и выудил из глубины перстень с крупным рубином. – Вот его мне награда. Подойдет в лесу орехи колоть. Только приноровиться надо.

Я же тотчас увидел в королевском подарке иную пользу:

- Состаришься, славный бард Турвар Си Неус, голос твой сморщится, станет дряблым, как щека старика, - купишь себе на этот красный колун виноградник в теплых краях. Да вот я тебе покажу где. Недалеко от нашей загородной виллы. Прекрасное место. Будешь греть бока под солнцем посреди моря винного, разливанного. Павлинов и фазанов разведешь. Станешь с ними по утрам распеваться. Они прекрасно орут, кишки встряхивают.

Туман словно сдуло с барда утренним ветерком, вестником солнца. Он принял в дверях прямое человеческое положение, правда – в ручном распоре.

- Так, может, ты правильно молился, жрец, - стал соображать в попутную сторону бард. – Виноградники. Фазаны, да? И не при императоре самозваном, а при императрице, что приняла, по старому наследству, корону Старого Рима. А ярлу что? – Бард поворотил голову через плечо и вновь чуть не упал, сначала – внутрь, потом – наружу. – У твоей правительницы незанятых дочерей нет?

- Никаких нет, - с неясным сожалением признал я изъян своего государства.

- Так и она сама ведь не при муже, – дерзнул толкнуться выше бард.

Нетрудно было ответить на то, куда он клонит:

- Полагаю, безопасней жениться на Медузе-Горгоне, нежели на нашей императрице.

- Кто такая? – свел брови бард.

Пришлось объяснять.

- А ты Карла о том предупредил, жрец? – усмехнулся бард Турвар Си-Неус. – Или ему уже пора быть собственным изваянием вечной памяти ради? Если сонное видение ярла не обмануло, так, может, ярлу суждено приглянуться не только этой сладострастной нимфе, дочке Карла. Своё Карл все равно не отдаст даже после этой ночи. А заглядится на ярла твоя императрица, чем худо? А то повыше станется. Ярлу-то все нипочем, если три или четыре стрелы он сам из себя, шутя, выдернул, а еще две или три – дочка Карла. Он и от колдовского взора не раньше окаменеет, чем у этой твоей Медузы глаза от натуги лопнут и вытекут.

- Ты замахнулся, бард, - признал я со смутным подозрением, что ярлу и впрямь любые чудеса по плечу.

Но еще большее смущение вызвало у меня странное упоминание бардом принцессы Ротруды: когда же то она успевала выдергивать из ярла стрелы, если в той бойне скрылась с глаз быстрее всякой нимфы в лесу?

- Разве ты не столкнул ее под стол, от беды подальше? – невольно вопросил я.

Видно, мое новое растерянное изумление опять развеселило певца болот и тронов. Он поколыхался в дверях, как оборванный бурею парус, и отступил: