Лучшая из лучших - Алексей В. Мошков

за хлопководство.

Примерно то же самое происходило с самосознанием граждан, на чью тяжкую долю выпало жить сначала в эру тотального дефицита, а позже в эпоху неподъемного изобилия. Но если пустые прилавки магазинов все переносили одинаково стойко, то испытание изобилием в полной мере смогли выдержать лишь единицы.

Жадность — ресурс неисчерпаемый. Мощнейший человеческий вектор, форма направленной энергии. Чем больше человек получает, тем больше хочет. Весь капитализм построен на индивидуальной жадности. Целью государства должно было стать собрать эти разрозненные, бьющиеся друг с другом индивидуальные жадности в одну. Жадность одного, пусть даже очень сильного и влиятельного человека — ничто по сравнению с жадностью миллионов.

Но вместо того чтобы аккумулировать эту энергию, всесильный еще недавно Центральный комитет стал поощрять и культивировать жадность отдельных своих представителей и, что хуже, их бесчисленной армии заместителей и подчиненных, вплоть до самых низкоранговых служебных единиц, чьими силами обеспечивалось нормальное функционирование всего правительственного аппарата. Одной из таких рабочих единиц стал Вадим Киреев — офицер запаса, участник холодной войны, двух горячих точек и, кажется, трех подогретых конфликтов в бывших союзных республиках. Уйдя со службы в чине полковника, бравый вояка недолго сидел без дела и вскоре занялся бизнесом. Злые языки поговаривали, что внезапному раскрытию предпринимательского таланта в немалой степени поспособствовала предварительная зачистка выбранной коммерческой ниши путем почти полного юридического устранения ключевых конкурентов. Фомин старался подобные темы обходить стороной и предпочитал не вдаваться в подробности, памятуя о том, как в самом начале своей карьеры чудом не пал жертвой полковника, который решил сделать полем очередной битвы центральные городские рынки. Владевший к тому моменту сетью сапожных мастерских, Фомин едва не оказался на грани банкротства, когда директора трех рынков из четырех отказались продлевать аренду торговых площадей, фактически вынуждая закрыть больше половины самых прибыльных точек. Но в тот раз обошлось: спас конфликт интересов, разгоревшийся между Киреевым и действовавшим тогда мэром. Полковник, как и полагается опытному военачальнику, наступление остановил, рейдерские войска отвел и натянул на морду лица фальшивую улыбку лицемерного перемирия.

Но не сдался. Стал действовать хитрее, создавая своим конкурентам условия, в которых оставаться в плюсе с каждым годом получалось все труднее, а банкротство и последующий уход с рынка были лишь вопросом времени.

Фомин заметил их издали. Достаточно неприметные внешне, чтобы слиться с толпой, но какие-то слишком неестественные в своей манере подозрительно оглядывать окружающих. Захлопнув дверцу машины, он пошел к салону, одной рукой на ходу зажав кнопку на брелоке сигнализации, а в другой держа стопку документов, когда краем глаза заметил, что один из подозрительных типов направился в его сторону. — Максим Сергеевич, — обратился к нему подошедший. — С вами хотят побеседовать. — Собеседования проводятся по договоренности, — съязвил Фомин в ответ. — На данный момент актуальных вакансий нет. — Это в ваших интересах, — настойчиво указал собеседник. «Ну конечно… — мрачно вздохнул про себя Максим. — До зарезу нужно. В кои-то веки кто-то, кроме меня, подумал о моих интересах». — Хорошо, уговорили, — согласился он. — Ваш начальник выйдет из машины или нам на улице общаться? Помощник обернулся к стоящему на парковке серебристому внедорожнику, поднял руку вверх и сделал приглашающий жест. Задняя дверь джипа открылась, и из салона показался невысокого роста коренастый седой мужчина, лицо которого отличалось излишне живой мимикой, характерной скорее для актеров, которым, в силу театральной профессии, нужно уметь передавать целую гамму эмоций.

Помощник услужливо открыл массивную входную дверь, и мужчины вошли в салон, без лишних разговоров отправившись в директорский кабинет.

— Чем обязан? — начал Фомин, усевшись за стол. — Никак жениться надумали?

— Поздно мне жениться, — ответил Киреев. — О проблемах твоих поговорить приехал. — Надо же… А почему вас интересуют мои проблемы?

— Хороший ты парень. Нравишься мне. Помочь хочу.

Парнем Максима давно уже не называли. Последний раз в излишней молодости его заподозрила уставшая после ночной смены продавщица алкомаркета, не глядя на Фомина поинтересовавшаяся, есть ли ему восемнадцать. «Было когда-то», — с грустной улыбкой ответил он, оплачивая бутылку виски.

— Чем помочь? — уточнил Фомин.

— Советом, — коротко ответил полковник. — Продавай бизнес, пока не поздно.

— Зачем? — так же коротко переспросил Фомин. — Хороший бизнес, мне нравится.

— Хороший, — согласился Киреев. — Жалко будет, если закроют.

— С чего бы?

— Налоговая в тебя крепко вцепилась. Через пару дней будет проверка. И вот это все, — Киреев поднял указательный палец вверх и сделал круговой жест, очерчивая пространство кабинета, — могут прикрыть, а шмот пойдет на распродажу конфиската.

— И откуда такая информация? — как можно равнодушнее поинтересовался Фомин, с тревогой понимая, что сведения полковник получает напрямую от своих людей из налоговой, так что инфа — сотка. Впрочем, это мог быть и обычный блеф.

— Птичка на хвосте принесла, — усмехнулся собеседник. — Надо же, какая маленькая птичка, а так нагадила…

— Ага… И грозит тебе арест и конфискация товарно-материальных ценностей, временный запрет на продолжение торговой деятельности и штраф в размере до двухсот процентов стоимости реализованной продукции. Киреев сам такие сложные лексические конструкции выстраивать не умеет — он даже в повседневной речи использует простые короткие фразы. Где-то он эту формулировку увидел и выучил наизусть. Похоже, в отчетах налоговой службы. — И чем вы хотите мне помочь? — поинтересовался Фомин.

— Смотри, — Киреев положил руку ребром на поверхность стола. — Ты выставляешь салон на продажу, я у тебя его выкупаю и сам решаю вопрос с налоговой. Один ты все равно не вывезешь. Деньгами не обижу, сможешь новый бизнес замутить.

Каждый раз, услышав сакраментальное «деньгами не обижу», Фомин абсолютно точно знал, что следующее за этой фразочкой псевдоделовое предложение иначе как обиду — причем глубоко личную — воспринимать будет нельзя. Хуже лишь излюбленное оправдание бывших друзей, имевших несчастье вести общее дело: «Это только бизнес, ничего личного». Черта с два! Здесь все личное! Нет ничего более личного, чем деньги. В их зарабатывание вкладывается личное, а не общественное время, личные, а не коллективные усилия, приносятся в жертву личные, а не чьи бы то ни было интересы.

И с чего вдруг бизнес, ради которого ночей не спишь, уничтожаешь миллионы нервных клеток, обиваешь пороги десятков казенных инстанций, становится обезличенным?

Любой бизнес — это очень даже личная история, иногда весьма драматичная. И отдавать выстроенный своими руками успешный