Закрытые страницы истории - Юлиан Семенов

Через несколько дней Камбис, собираясь в поход против того, кто назвался его братом, случайно поранил себе мечом ногу. Вскоре он умер.

Так кто-то, принявший имя убитого Бардии, стал полновластным царем страны. Одна за другой все области обширной державы объявили о своей покорности. Армия стала под его знамена. Потому что не было в стране другого человека, который был бы сыном царя царей и в силу этого — владыкой над всеми персами.

На базарах и дорогах царства все славили имя нового царя. На три года освободил он своих подданных от налогов и от тягот военной службы. Только среди знати росло глухое недоумение и недовольство. Почему новый царь не выходит из дворца? Почему он не принимает никого из знатных людей? А что, если этот человек — не Бардия?

У одного из придворных зародилось подозрение, что власть в царстве захватил маг Гаумата. Но мысль эта была слишком страшной, чтобы ее можно было высказать вслух. Дочь этого придворного находилась в гареме царя. Через евнуха он решился послать ей записку.

«Федима, дочь моя, — писал он, — правда ли, что человек, который теперь твой муж, сын Кира?»

«Не знаю, — отвечала дочь, — мы в гареме не знаем чужих мужчин, и раньше Бардию я никогда не видала».

На другой день, позванивая полученными монетами и бормоча проклятия, евнух прятал на груди новую записку.

«Если сама ты не знаешь сына Кира, — писал придворный, — то спроси Атоссу, кто такой супруг ее и твой, она ведь хорошо знает своего брата».

Дочь отвечала, что ни с Атоссой, ни с другими женами она не может теперь перемолвиться ни словом. «Как только этот человек, кто бы он ни был, сделался царем, он отделил нас одну от другой».

Это было уже странно. Но у мага Гауматы был один признак, по которому его нетрудно было опознать. В свое время Кир за какую-то провинность отрезал ему уши.

«Когда он уснет, — писал придворный своей дочери, — ощупай его уши. Если он окажется с ушами, то знай, что супругом имеешь сына Кира. Если без ушей, то ты живешь с магом». Федима долго боялась сделать это. Если человек этот действительно окажется без ушей и поймет, что тайна его раскрыта, он, несомненно, убьет ее. Наконец, когда настала ее очередь идти к мужу, Федима решилась.

Утром придворному стало известно, что под личиной царя скрывался человек без ушей. Это был маг Гаумата. Не сразу решился придворный открыть эту тайну своим друзьям. На следующий день в его доме собралось шестеро самых близких. Прежде чем открыть им то, что стало ему известно, придворный потребовал, чтобы они дали клятву сохранить все в тайне. Они поклялись богами в верности друг другу. Узнав же страшную новость, растерялись. «Лучше бы я не приходил сюда и не знал ничего!» — подумал каждый.

Выступить сейчас против мага было невозможно. У них не было ни солдат, ни верных людей. Отложить расправу, пока удастся собраться с силами, тоже было нельзя. Если маг узнает о заговоре, их ждет страшная смерть. Но не всех. Одного из них, того, кто донесет, маг пощадит. Вот почему каждый, для того чтобы его не опередил другой, прямо из этого дома наверняка поспешил бы во дворец. Об этом думали все, но никто не решался сказать вслух. Пока не заговорил сын царского наместника Дарий, бывший среди них.

— Мы должны действовать сегодня же, — сказал он, — если сегодняшний день будет упущен, я сам донесу обо всем магу!

Так эти семеро, связанные взаимным недоверием и страхом куда больше, чем клятвой в верности, сели на коней и все вместе, не расставаясь, подъехали к воротам дворца. Они были из знатных фамилий, и не посмела чинить им препятствий. Но во внутреннем дворе путь им преградили евнухи, которые обнажили мечи. Заговорщики быстро уложили на месте неповоротливых стражей гарема и бросились во внутренние покои. Когда, услышав шум, маг хотел было скрыться в соседней темной комнате, один из ворвавшихся бросился на него. В темноте они упали на пол, тщетно пытаясь одолеть друг друга. Дарий в нерешительности стоял над ними с занесенным мечом, не зная, что делать.

— Бей мечом! — крикнул заговорщик, который боролся с магом.

— Темно, я могу убить тебя.

— Все равно, бей по обоим… Дарий взмахнул мечом и убил мага.

Так повествует об этой странной истории Геродот. Царем обширнейшей Персидской державы стал Дарий. И сегодня на огромной скале по дороге между Тегераном и Багдадом можно видеть высеченный на камне рассказ об этом событии. Надпись эта была сделана по приказу Дария. «Дарий убил мага и стал царем», — гласит заключительная фраза текста.

Рассказ Геродота — одно из самых первых упоминаний о самозванцах.

Позднее личности, подобные магу Гаумате, появляются и в Греции, и в Риме, и в Византийской империи. Нередко они играют крупную роль в истории, но уходят чаще всего инкогнито, как и пришли, скрывая свои лица от любопытства современников и будущих поколений.

Таким был, например, Андрикс, возглавивший в свое время борьбу Македонии против Рима. Римские легионы нанесли тяжелое поражение его родине. Страна лежала в развалинах, царь Персей был убит. Сын и наследник царя Филипп погиб еще раньше. Народ был обезглавлен, и не было человека, который мог бы поднять его на борьбу против Рима. Тогда-то и появляется в Македонии Андрикс. Полибий пишет, что он объявился внезапно, «словно упал с неба». Он называл себя Филиппом, сыном царя Персея. Это может показаться странным, но многие без колебаний признали его Филиппом. Самое убедительное доказательство — его поразительное сходство с Персеем. Даже фракийский царь Терес, женатый на сестре Персея, признает его. Как Филиппу, сыну Персея, он вручает Андриксу командование над своим войском для борьбы против Рима. Другие фракийские цари один за другим тоже заявляют о признании. К Андриксу прибывают посольства из Карфагена и других стран. Называя его Филиппом, послы обещают ему поддержку в борьбе против Рима.

Кто же был этот человек, возложивший на себя корону царя Македонии? Мнения историков расходятся. Тит Ливии утверждал, что Андрикс был человеком низкого происхождения, сыном суконщика. Нет ничего удивительного, что другие римские историки разделяют точку зрения Ливия. Ведь речь идет о враге Рима. И можно ли больше унизить врага, чем сказав о его неблагородном происхождении? И наоборот, возражая Ливию, греческий автор Павсаний утверждает, что это был действительно Филипп, сын царя Персея.

После ряда блестящих побед над римскими легионерами Андрикс в конце концов был разбит и попал в плен. Во время триумфального шествия, устроенного по этому поводу в Риме, его вели за колесницей победителя. О чем думал этот человек в те минуты, когда над ним глумилась римская чернь? Мы никогда не узнаем этого. Вскоре он был казнен.

История Древнего Рима знает немало подобных персонажей. Достаточно назвать целую «плеяду» Лженеронов. Тема эта послужила, как известно, сюжетом для романа Л. Фейхтвангера «Лже-Нерон». Изобилует самозванцами и история России.

Один из первых самозванцев, объявившихся на Руси, связан с именем сына Ивана Грозного — Дмитрия. Весть о странной смерти (или убийстве?) в Угличе малолетнего сына царя сразу же породила волну слухов. Говорили, что царевич остался жив и прячется якобы у верных людей. Прошло несколько лет, и человек, который называл себя царевичем Дмитрием, под охраной польских солдат вошел в Москву и воцарился на русском престоле. Позднее в истории он стал известен под именем Лжедмитрия. Царствовал он недолго и вскоре был убит. Но легенда не умерла вместе с ним. После него в Москве появляется Лжедмитрий II, потом Лжедмитрий III. Причем каждый следующий выдавал себя за то же лицо, что и первый, — за сына Ивана Грозного, царевича Дмитрия.

По прошествии какого-то времени начинается полоса лжесыновей Лжедмитрия. Так, в 1644 году в Константинополе появляется вдруг царевич Иван Дмитриевич. Другой мнимый сын Лжедмитрия объявился в Польше.

«Смутное время» вообще изобилует самозванцами. При Василии Шуйском в Астрахани объявился царевич Август, тоже якобы сын Ивана Грозного. С ним конкурирует в тех же краях царевич Лаврентий, уже не «сын», а «внук» Ивана Грозного. А в это время в степных юртах Поволжья один за другим появляются новые «царевичи» — «сыновья» бездетного царя Федора Иоанновича: царевич Федор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семен, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврила, царевич Мартын и другие.

Не хитрость, не лукавство, не легковерие порождали этих мнимых царей. Скорее в этом можно видеть проекцию неумирающей, извечной схемы «доброго царя и злых бояр». Эта надежда, эта вера в доброго царя как бы воплощалась, персонифицировалась, едва появлялся персонаж, пригодный для такой роли, и обстоятельства, которые благоприятствовали бы этому. Характерно, что все выступления, все движения эти были не просто против царя — некая устойчивая структура в сознании не допускала этого, — они были против плохого царя, но непременно за хорошего царя. Все самозванцы и являли такой образ — хорошего царя.