Источник - Айн

— Да.

— Так согласен?

— Нет.

— Господи Боже мой, да ты с ума сошел! Начинать в одиночку сейчас? Без опыта, без связей, без… да вообще без всего! Я о таком никогда еще не слышал. Да спроси любого, кто имеет отношение к архитектуре. Услышишь, что они тебе скажут. Твое решение — полное сумасшествие!

— Вполне возможно.

— Рорк, да выслушай меня наконец!

— Я выслушаю, мистер Снайт, если вам угодно. Но, по-моему, мне следует сказать сразу, что ваши слова не будут иметь для меня никакого значения. Если это вас устраивает, я готов выслушать.

Снайт говорил долго, а Рорк слушал, не возражая, не объясняя, не отвечая.

— В общем, если ты настроен так, то не жди, что я возьму тебя обратно, когда ты окажешься на улице.

— Я этого и не жду, мистер Снайт.

— И не рассчитывай, что кто-то другой из архитекторов тебя возьмет, когда они узнают, как ты поступил со мной.

— И на это я тоже не рассчитываю.

В течение нескольких дней Снайт подумывал подать в суд на Рорка и Хэллера, но решил не делать этого, поскольку при данных обстоятельствах оснований для иска не было: во-первых, Хэллер оплатил Снайту все услуги, во-вторых, дом действительно был спроектирован Рорком, а в-третьих, с такими людьми, как Остин Хэллер, никто не судится.

Первым посетителем бюро Рорка был Питер Китинг.

Однажды ровно в полдень он вошел без всякого предупреждения, прошел через всю комнату и уселся прямо на стол Рорка, весело улыбаясь и широко разведя руки в стороны.

— Ну и ну, Говард! — сказал он. — Вот так дела! Он не виделся с Рорком год.

— Здравствуй, Питер, — сказал Рорк.

— Надо же, собственное бюро, табличка с собственным именем, и вообще!.. Так скоро! Невероятно!

— Кто тебе рассказал, Питер?

— Ну, ходят слухи. Вполне естественно, что я слежу за твоими успехами. Ты же знаешь, что я о тебе думаю постоянно. Надо ли говорить, что я тебя поздравляю и желаю всего самого наилучшего.

— Нет, не надо.

— Хорошо у тебя тут. Светло, просторно. Может быть, не так солидно, как следовало бы, но чего можно ожидать в самом начале пути? А кроме того, перспективы ведь достаточно неопределенные. Согласен, Говард?

— Вполне.

— Ты пошел на громадный риск.

— Скорее всего.

— И ты действительно рассчитываешь чего-то добиться? Я имею в виду, самостоятельно?

— А что, не похоже?

— Понимаешь, пока ведь еще не поздно. Когда я услышал всю эту историю, то решил, что ты обязательно вернешься с этим заказом к Снайту и заключишь с ним выгодную сделку.

— Я так не сделал.

— И неужели не собираешься?

— Нет.

Китинг не мог понять, почему его гложет мучительная злоба, почему он пришел сюда в надежде услышать, что вся эта история просто выдумана, в надежде застать Рорка неуверенным, готовым капитулировать. Бессильная злоба охватила его с того самого мгновения, когда он услышал новости о Рорке, и не покидала, даже когда он забывал о причинах ее возникновения. Злоба волнами накатывала на него в самые неподходящие моменты, и он часто недоумевал: что же, черт возьми, происходит? Что меня сегодня так разозлило? И лишь некоторое время спустя вспоминал: ах да, Рорк; Рорк открыл собственное бюро. И тогда Китинг спешил задать себе вопрос: «Ну и что с того?», понимая, что сами эти слова болезненны и унизительны, как оскорбление.

— Знаешь, Говард, я восхищаюсь твоей смелостью. Честное слово. У меня значительно больше опыта, да и профессиональная репутация повыше — ты только не обижайся, я ведь объективно говорю, — но я не решился бы на такой шаг.

— Не решился бы.

— Выходит, ты первый совершил прыжок. Так-так. Кто бы мог подумать?.. Искренне желаю тебе всяческих удач.

— Спасибо, Питер.

— Я думаю, ты добьешься успеха. Я в этом не сомневаюсь.

— Неужели не сомневаешься?

— Конечно. Ни капельки. А ты разве сомневаешься?

— Я как-то об этом не задумывался.

— Не задумывался?!

— Не особенно.

— Так значит, Говард, ты все-таки не уверен в себе. Так?

— А почему ты спрашиваешь с такой радостью?

— Что?! Нет, конечно, не с радостью. Просто я беспокоюсь

за тебя, Говард. Сейчас, в твоем положении, никак нельзя терять уверенность. Так у тебя есть сомнения?

— Никаких.

— Но ты сказал…

— Питер, я во всем совершенно уверен.

— А ты подумал о получении лицензии?

— Я подал заявку.

— У тебя же нет диплома. Тебе придется очень трудно на экзамене.

— Скорее всего.

— Что же ты будешь делать, если не получишь лицензии?

— Я ее получу.

— Что ж, теперь будем встречаться в гильдии, если ты, конечно, не зазнаешься и не перестанешь меня узнавать. Ты ведь как-никак будешь полноправным членом, а я всего лишь в молодежной секции.

— Я не буду вступать в гильдию.

— То есть как это — не будешь? Ты же теперь имеешь право вступить.

— Может быть.

— Тебя пригласят вступить.

— Скажи им, чтобы не тратили силы попусту.

— Что?!

— Знаешь, Питер, у нас с тобой был точно такой же разговор семь лет назад, когда ты пытался убедить меня вступить в твое землячество в Стентоне. Так что не начинай снова.

— Ты не станешь вступать в гильдию, когда у тебя появилась такая возможность?

— Я не стану вступать ни во что, Питер. Никогда.

— Разве ты не понимаешь, насколько это полезно?

— Для чего?

— Для работы архитектора.

— Я не желаю, чтобы мне помогали быть архитектором.

— Ты сам себе все усложняешь. — Да.

— И знаешь, трудностей у тебя будет много.

— Знаю.

— Если ты откажешься от их предложения, то наживешь в их лице много сильных врагов.

— В их лице я так или иначе наживу врагов.

В первую очередь Рорк поделился новостями с Генри Камероном. Подписав контракт с Остином Хэллером, он на следующий же день отправился в Нью-Джерси. Шел дождь. Рорк застал Камерона в саду. Тот медленно передвигался по мокрым дорожкам, тяжело опираясь на палку. За прошедшую зиму Камерон немного поправился и мог гулять по нескольку часов в день. Ходил он с трудом, согнувшись в три погибели. Он смотрел себе под ноги, на первую траву, пробивающуюся из земли. Время от времени он отрывал палку от земли, поустойчивее опирался на ноги, кончиком палки дотрагивался до зеленого бутона и смотрел, как с него, искрясь в сумеречном свете, стекает капелька росы. Увидев поднимающегося по холму Рорка, он нахмурился. В последний раз он виделся с Рорком всего неделю назад, а поскольку эти визиты так много значили для них обоих, ни один не хотел, чтобы они были слишком частыми.

— Ну? — ворчливо спросил Камерон. — Теперь чего тебе здесь надо?

— Надо кое-что вам сказать.

— С этим можно и подождать.

— Не думаю.

— Итак?

— Я открываю собственное бюро. Только что подписал контракт на первый дом.

Камерон крутил палку, вжав наконечник в землю. Ручка, за которую он держался обеими ладонями, положив их одну на другую, описывала широкие круги в воздухе. Он медленно кивал головой в такт движению, закрыв глаза. Потом посмотрел на Рорка и сказал:

— Так, только не хвастай по этому поводу. — И добавил: — Помоги мне присесть.

Камерон впервые произнес эту фразу. И его сестра, и Рорк давно уже знали, что в присутствии Камерона совершенно недопустимо выказывать намерение помочь ему передвигаться.

Рорк взял его за локоть и подвел к скамейке. Не отводя взгляда от заходящего солнца, Камерон хрипло спросил:

— Какой дом? Для кого? За сколько?

Он молча выслушал рассказ Рорка, а потом долго рассматривал рисунок на потрескавшемся картоне, где поверх акварели были нанесены карандашные линии. Он задал много вопросов о камне, стали, дорогах, подрядчиках, расходах. От поздравлений и комментариев он воздержался.

Только когда Рорк уходил, Камерон внезапно сказал:

— Говард, когда откроешь свое бюро, сделай несколько снимков и покажи их мне.

Потом он покачал головой, с виноватым видом отвернулся и выругался.

— Впадаю в маразм. Не надо никаких снимков. Рорк промолчал.

Три дня спустя он вернулся.

— Ты начинаешь мне надоедать, — сказал Камерон.

Рорк, не говоря ни слова, протянул ему, конверт. Камерон посмотрел на снимки: на широкую пустую комнату, на большое окно, на входную дверь. Отложив остальные, он долго смотрел на фотографию входной двери.

— Так, — сказал он. — Дожил я все-таки до этого дня. — Он положил снимок. — Не совсем то, — добавил он. — Не так я этого хотел, но все же… Похоже на тени, которые, по словам некоторых, мы будем видеть на том свете. Возможно, именно так мне и предстоит увидеть все последующее. Учусь. — Он снова взял снимок. — Говард, — сказал он. — Ты посмотри.

Они оба посмотрели на снимок.

— Слов совсем мало. Только «Говард Рорк. Архитектор». Но это как тот девиз, который когда-то вырезали над воротами замка и за который отдавали жизнь. Это как вызов перед лицом чего-то столь огромного и темного, что вся боль на свете — а знаешь ли ты, сколько страданий в мире? — вся боль исходит оттуда, от этого темного Нечто, с которым ты обречен сражаться. Я не знаю, что это такое, не знаю, почему оно выступит против тебя. Знаю только, что так будет. И еще я знаю, что если ты пронесешь свой девиз до конца, то это и будет победа. Победа не только для тебя, Говард, но и для чего-то, что обязано победить, чего-то, благодаря чему движется мир, хотя оно и обречено оставаться непризнанным и неузнанным. И так будут отомщены все те, кто пал до тебя, кто страдал так же, как предстоит страдать тебе. Да благословит тебя Бог — или кто там есть еще, кто один в состоянии увидеть лучшее, высочайшее, на что способны человеческие сердца. Говард, ты встал на путь, который ведет в ад.