Двойняшки для Медведя (СИ) - Созонова Юлия Валерьевна

— Ну да, — невесело усмехается Макс и рассеянно кивает головой. — Не считая того, что вы с Лёлей знакомы всего ничего, но уже успели вляпаться в неприятности. Честно, я тебя с ней больше никуда не отпущу. Одну так точно.

Я тихо смеюсь, уже представляя, что скажет Лёля на это его заявление. А она обязательно скажет, потому что промолчать — это не про неё. И резко замолкаю, когда прямо на ухо мне задают всего один вопрос:

— Эта дама… Она тебе ничего не сделала?

Вдоль позвоночника тянется непроизвольная дрожь. Я гулко сглатываю, старательно отгоняя неприятные воспоминания. И нет, я не считаю себя слабой, психически нестабильной или ведомой, но…

Это сложно объяснить каким-нибудь одним, простым словом. За последние несколько месяцев на меня свалилось столько всего, меня так эмоционально штормит, что оставаться спокойной и держать себя в руках, всегда улыбаться мне… Тяжело.

Как морально, так и физически. Я украдкой тру глаза, в попытке избавиться от подкативших внезапно слёз. И тихо отвечаю, невольно снова сжавшись в комок:

— Она не пыталась меня ударить, если ты об этом. Разве что давила. Психологически. Знаешь… Есть такие люди, которые когда чем-то недовольны или зляться, могут очень… Точно подбирать слова. Так, чтоб ударить как можно больнее. Так, что бы тебе физически стало рядом с ними дискомфортно. Оксана Витальевна как раз одна из них и она прекрасно понимает, что говорит, кому и как. И… Наслаждается этим.

Тихий смешок срывается с губ и я качаю головой, и подвожу невесёлый итог нашего короткого разговора с этой дамой из органов опеки:

— Мне было… Очень неприятно. Особенно, когда она сказала, что как семья мы долго не протянем. Что она видела сотни таких, как мы и всё всегда заканчивалось одинаково. Сам понимаешь, это как-то… Не прибавляет оптимизма.

Потапов согласно кивает головой. С минуту молчит, о чём-то напряжённо размышляя, а после резво выпускает меня из объятий. Чтобы в следующий миг без труда поднять на руки и утащить в противоположную часть кухни. Там он садиться на небольшой, узкий диван, устраивает меня под боком и прижимает к себе так, словно я готова сбежать от него в любую минуту. И продолжает молчать, отбивая нервный ритм пальцами по моему бедру.

— Макс… — я пытаюсь поднять голову, заглянуть ему в лицо, но терплю неудачу. И недовольно тыкаю кулаком ему в бок, привлекая внимание. — Макс, что-то случилось? Ты просто… Никогда не был таким… Молчаливым.

«И чужим» добавляю я про себя, но не произношу это вслух. И терпеливо жду, когда молчание достигнет своего предела. Потому что Потапов сейчас так же спокоен и тих, как спящий вулкан накануне крупного извержения. Это легко понять по напряженной линии плеч, по стиснутым кулакам и тому, как он вздёргивает подбородок, пытаясь спрятать от меня взгляд. И пусть мы вместе не так давно, но…

Я всё ещё помню, как можно его прочитать. И читаю достаточно легко.

— Ты помнишь наш разговор? Из-за которого ты устроила мне самый натуральный бойкот на три дня?

— Это был не бойкот, — мне самую малость стыдно за то, как я себя повела, но не настолько, чтобы в этом признаться. — Просто я не люблю, когда всё решают вот так, за меня. И… Считаю, что ты был не прав. Если уж ловить эту компанию на живца, то лучшей кандидатуру уже не найти… Особенно, после сегодняшней нашей встречи с госпожой Дячишиной.

— Я просто не хочу, чтобы ты пострадала, — откинув голову назад, Макс закрывает глаза и тихо, устало вздыхает. Где-то там, за стенкой активно возятся двойняшки, доводя до нервного тика бедного Ильина.

На негласной жеребьёвке именно ему выпала короткая спичка. Пришлось Игорю попрощаться с надеждой на мирный, спокойный сон и остаться посидеть с детьми, пока мы с Потаповым окопались на кухне и говорили.

— Ну, я искренне надеюсь, что вы всё сделаете так, чтобы этого не произошло. Сделаете же, верно? — каким-то шестым чувством я понимаю, к чему всё идёт. И никогда не признаюсь, что чувствую небывалое облегчение.

Я хочу лично поспособствовать тому, чтобы их посадили. Хочу посмотреть, как рухнут чужие меркантильные планы, касающиеся моей семьи. Мне не нужен арест всех, кто задействован в этом фонде, нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мне хватит того, что такая пародия на человека, как Дячишина Оксана Витальевна, больше не будет работать в опеке и никому не испортит жизнь. Как бы эгоистично это не звучало с моей стороны.

— Иногда я думаю, что ты слишком умная, Риш, — недовольно вздыхает Потапов и зарывается носом в мои волосы на макушке. — Причём себе же во вред. И я надеюсь, что ты пообещаешь мне не лезть на рожон и не делать глупостей. Только тогда я соглашусь на то, что придумал Ильин. Ты меня поняла?

— А что он придумал?

Я пропускаю невнятные ругательства Макса мимо ушей и даже не думаю обижаться на это. Нетерпеливо ёрзаю на диване и щипаю упрямого медведя за бок, требуя рассказать всё быстрее. А потом внимательно и серьёзно слушаю утверждённый мужчинами план, искренне стараясь не комментировать некоторые его огрехи. В целом, всё кажется простым и совершенно безобидным: оставить детей под присмотром Лёли, пошуметь пару дней и открыто достать соседей, встретить нагрянувшую с визитом опеку и спровоцировать их на первый, неосторожный шаг. Не сложно же, верно?

Вот и я думаю так, пока слушаю бесконечные требования Потапова быть осторожной, аккуратной, сразу бежать, если что-то пойдёт не так и обязательно держать телефон под рукой. Поставить его номер на быстрый набор и ни за что не ввязывать в открытое противостояние. И вообще, будь его воля, он бы отправил меня обратно в больницу, спокойно долечиться и восстановиться, а уж потом разрешил вернуться домой.

Когда всё было бы кончено без моего участия.

— Макс, успокойся, — я, наконец, выныриваю из своих размышлений и закатываю глаза к потолку. Осторожно поворачиваю голову и утягиваю этого беспокойного мужчины в нежный, даже робкий и невинный поцелуй. Простое прикосновение губ, без намёка на какое-либо продолжение. Прекрасно осознаю, что м еня всё ещё порядком штормит в плане эмоций, но прямо здесь и сейчас я хочу одного.

Я хочу уложить детей спать и провести остаток вечера в компании своего собственного мужа. И что-то подсказывает мне, что после нашей маленькой холодной войны в эти дни, он вряд ли будет против.

— Я выставлю Гора, — отлипнув от меня, Макс жадно хватает ртом воздух и впервые за этот вечер действительно расслабляется. Улыбается мягко и тепло, ведёт кончиком пальцев по моему подбородку.

— Тогда я уложу детей спать, — тихо говорю в ответ и снова тянусь к нему. Оставляю короткий поцелуй на щеке и медленно выбираюсь из тёплых, родных объятий. — Встречаемся здесь, с тебя — чашка зелёного чая и фрукты. С меня, м… Обнимашки? Идёт?

— Самая лучшая сделка за всю мою жизнь, — заразительно смеётся Потапов и отправляется следом за мной в зал. А я усилием воли отгоняю непрошенные мысли прочь и позволяю себе то, что хочу прямо здесь и сейчас.

Я разрешаю себе побыть немного эгоистично-счастливой в чужих, таких надёжных руках. Чтобы завтра с новыми силами начать воплощать коварный план одного не менее коварного адвоката. И никто не обещает, что это будет легко…

* * *

На то, чтобы подготовить почву уходит почти десять дней. Десять дней постоянного напряжения, нервного ожидания и жуткого желания что-нибудь разбить. Возможно даже вазу.

Возможно об голову Ильина, как идейного вдохновителя всего этого плана. Но это будет потом, а сейчас я смотрю на плоды нашего труда и кусаю губу, дабы не улыбнуться. Потому что Игорь, чёрт бы его побрал, как всегда оказывается прав и сейчас на пороге моего дома стоит та, кого я меньше всего хочу видеть.

Дячишина Оксана Витальевна собственной, неповторимой персоной.

— Рада снова видеть вас, Ирина

Сушёная вобла из опеки тонко улыбается, разглядывая меня поверх очков. Вертит в пальцах золотой паркер и смотрит на меня так, словно я — её добыча. Личная, заслуженная, пойманная с поличным и на горячем. И этот расчётливый, слишком холодный взгляд оседает липкой изморозью на коже, отравляет душу и не оставляет ни единого шанса на мирные переговоры.