Когда смерть – копейка… - Александр ВИН

Людмила помолчала.

– А ты когда-нибудь видал, как голуби дерутся? У нас за пищеблоком один такой голубок, белокрылый, своего дружка из-за куска чёрствого хлеба насмерть заклевал, задолбил беспощадно. И Марек ничего никому просто так из своего-то не отдаст…

– И ты сама не веришь, что он мог за что-то мстить Вадиму?

– Верю, не верю.… Не в этом дело. Просто не хочу, чтобы Назаров мой на него окончательно вызверился. Ведь столько лет всегда вместе были…

Вадим-то не такой, не для семьи он. Вот была у него эта шиномонтажка, сначала сам работал, жилы рвал, по ночам, вечерами пропадал там, нравились ему машины-то всегда, и мотоциклы; сейчас вроде как подкопили немного денег, он мастерскую купил, обустроил, человек десять у него сейчас там работает, какой-то компьютер автомобильный ещё надумывает приобрести, ну, и хорошо ведь, ну, и слава Богу! Куда ещё-то ему соваться?! Лучше бы семьей занялся, дочками!

Зимой дружка-то его, партнёра по машинам-то, взорвали, представляешь?! Ну, не так серьёзно, гранату какую-то привязали под джип около ресторана, сам-то парень живой остался, здоровый, только машину ему сильно попортили. Вот я Назарову и долдоню постоянно про то же самое.

Ведь и младшая у нас уже подросла, вся в меня, мамчина дочка! И вязать уже Эмма умеет, и приготовить, если что на обед накажу, то справится. А старшая, она назаровской породы, его любимица, в медицинском в этом году будет учиться, весной отправили в Смоленск поступать, сейчас живет там у тётки моей, к экзаменам готовится. Говорю ему, чтобы про дочек-то хоть немного подумал…

– Вот так вот у нас всё и происходит. – Людмила горько вздохнула.

Не отрываясь взглядом от детской горки, Глеб негромко, но неожиданно произнес:

– Вчера вечером Азбеля сбила машина.

– Божечки же ты мои! Как же это?! А ты молчишь…? Насмерть?!!

– Живой, живой. Не волнуйся.

– Чего же ты раньше-то мне ничего не сказал? А я тут разливаюсь… В какой он палате-то хоть лежит? Я ведь и к нему сейчас забегу, попить чего-нибудь ему же нужно…

– Дома твой голубок валяется, говорят, что не очень-то сильно его и задело. Уход за ним есть, а зелёнкой, если понадобится, он и сам себя смажет, как бывший ответственный медработник.

Людмила растерянно опять взялась за платочек, но потом окончательно решилась и засунула его в свою могучую сумку.

– Да я бы на раз бы убила ту тварюгу, кто это всё делает! Взрывать, стрелять ему, видите ли, приспичило! Как же Марек-то всё это терпит?! Это мы работяги, ко всему привычные, а он же такой слабый всегда был, неуверенный… И родичи его такие же были, незаметные. Только бабушка у них совсем другая, ты ведь помнишь Азбелиху-то?

Семья Азбелей осталась в памяти капитана Глеба Никитина достаточно ровно и подробно, а вот старая артистка запомнилась только одним, но очень ярким, эпизодом их школьного детства.

Забота этой величавой, с аристократичными манерами, женщины о внуке, была в их дворе постоянным предметом местных анекдотов. Родители Марека, спокойные и несуетливые, молчаливо переносили её постоянные, громкие упрёки в недостаточном внимании к воспитанию «мальчика». А потом… Они с пацанами, вроде, пришли из школы, чего-то стояли у подъезда, трепались. Бабушка Марека с криком выбежала из подъезда, у них на глазах стала метаться по улице перед домом. С самого начала во дворе была эта машина с красным крестом, или уже потом подъехала, Глеб не помнил…. Бабушку Марека останавливали все: и врачи, и соседи. Даже шофер «скорой» стал бегать за ней. Потом её увезли. По дому поползли нехорошие сплетни, непонятные и оттого страшные слухи передавались от взрослых к детям.

Через некоторое время бабушка Марека возвратилась. Но она уже никогда не вязала на балконе, не ходила за утренним хлебом в булочную. Стало заметно, как она заискивает перед детьми во дворе, безропотно сносит чью-то пьяную грубость. А потом… Они все уехали учиться. Матушка уже позже рассказала Глебу, что старая артистка так и умерла в психбольнице…

– Ну, божечки же ты мои! Ты-то насчёт всего этого что думаешь? – громкий голос Людмилы вернул капитана Глеба к действительности.

– То же самое, что и ты. Все наши только делают вид, что всё вокруг прекрасно, а на самом деле, как бы чего ещё плохого с ними не произошло.

– И что же делать?

– Разбираться надо.

– А ты сможешь?

– Если вдруг не получится – позову на помощь полицейских. Не в этом дело. Если невиновные не будут врать, то всё быстро прояснится. Вот, например, взять тебя. Почему ты не поехала тогда на шашлыки, когда Маришку убило? Ведь собиралась же и вдруг внезапно передумала, так?

– А это ещё при чем? – Людмила недоуменно нахмурилась.

– При том.

– Дак я ж тебе говорила уже, что с Галькой не хотела встречаться там! Мужики наши к тому времени уже грызться начали, а та ещё постоянно в их разговоры встревала, Марека всё науськивала. Ну, я и подумала, что не нужно мне касаться их разборок-то, а то ведь если и я ещё с Галькой сцеплюсь, то ей мало не покажется! А ты-то чего подумал?

Капитан Глеб буркнул в сторону:

– Ничего не подумал, простой вопрос. Прикидывал, кто ещё на костре тогда не был.

– Ну, Серега с Риткой в тот раз не приехали, ну и что?

– А Серый чего? Это же его любимое дело, с мясом-то у костра повозиться?

– Да чаморошный он какой-то в последнее время стал, слабый. Ничем путным не занимается, не работает нигде. Выпивает сильно, а ему ведь как за губу попадёт – так всё, пиши пропало, на неделю в городе его не видать.… Тогда, у костра, мужики-то вроде планировали всё порешать меж собой по-серьезному, ну, а Серёгу с собой не взяли, зачем он там им был нужен, такой бестолковый. Бабы-то его, Ритка, да тёща любимая, после морей выкачали у него все денежки, потом вроде как взялись выпроваживать его на Север, на заработки, мало им всё, рожам таким загребущим! Вот он и расклеился от всего этого, непутёвый.

– А Данилов никак не изменился после гибели дочки?

– А чего ему сделается, борову такому?! Хохотальник наел, дай боже! На Жанку-то ему сейчас наплевать, да и Маришку он тогда не очень-то и любил… Мне без разницы, как они там со своими делами справляются, но не мужик Герман, раз после всего такого трагического так к своей Жанке относится!

– Она в Москву собирается.

– Серьёзно?!

– Вроде того. Встречался с ней недавно, говорит, что надоело ей всё тут. Да и после Маришки ей пока здесь не житьё…

Наклонив голову, Людмила внимательно слушала Глеба и машинально трогала сумку, проверяя сохранность кастрюлей и баночек.

– Ладно, поеду я – пора уже. Покормлю Назарова, небось, там без гуляша-то моего уже воем воет. Врач-то говорит, что у него не очень серьезно. Дробь мелкая была, в плече только по мясу прошлась, нервы-то никакие не задела. Лежит сейчас Назаров, думает…. Может после этого его гульки и закончатся?

– …Ленку-то мою нигде за границей случаем не встречал? Ты ведь вроде неровно к ней тогда дышал, после мореходки-то своей, а? Сейчас она в Польше живёт, где-то около Гданьска, в музыкальной школе там преподает. Два года назад ездила туда на фестиваль, с ребятишками нашими, из городского музыкального училища, потом снова уехала, одна. Отец-то её, мой дядюшка, военпредом же был в Польше, ну и она по-польски немного шпрехает. Когда приезжает в отпуск, ну, смотришь – совсем настоящая полячка стала!

– Полька. Нужно говорить «полька», а не «полячка», а то местные дамы на это очень обижаются.

– Она же мне говорила, что ты единственный, кто носил ей портфель в школе. Ленка-то соплячка тогда ещё была, третьеклашка, а запомнила ведь про это, надо же! А когда она тебя в мореходской-то форме увидала, то совсем девка пропала. Всё надоедала мне, спрашивала, в каком городе ты живешь, хотела после своего выпускного к тебе ехать. Как же она тогда говорила-то? Музыкантом твоим, что ли будет, дурочка?!

– Не-ет. Лена тогда сказала, что она будет свирельщиком на моем корабле…

– И чо это значит?

– Ну, это, знаешь, слишком личное… Одни книжки мы с ней в то время читали.

Людмила искоса глянула на капитана Глеба.

– О-о, как здесь всё у нас запущено!

– Брось ты, не заставляй меня краснеть. Она же маленькая! – отшутился Глеб.

– Была маленькая, пока и у тебя седых волос не заметно было…

– Лады́, лады́, больше не буду. Всё, я пошла.

Решительно поднимаясь со скамейки, Людмила вздохнула уже по-другому, облегченно. Еще раз бросила внимательный взгляд в сторону Глеба.

– Спортом-то не бросил заниматься? Фигура, гляжу, у тебя сохраняется.

– Стараюсь, по мере возможности.

– Бабёнки-то наши, из столовки, знают же ведь, что ты знакомый Назарова-то, вот и спрашивают, на кой ляд тебе все эти физкультуры? Для жены и так сойдет, а во второй-то раз всё равно не женишься, а?