Палач - Эдуард Лимонов

глава седьмая

1

Оскар ожидал, что Наташка поздравит его первой. Она часто являлась домой в то время, когда нормальные люди уже отправлялись на ланч, ее приключения и кокаин не позволяли смелой русской девушке ложиться в постель и вставать вместе со всем миром. Но когда, стащив трубку с телефона, — тусклый весенний рассвет только лишь пробивался в Нью-Йорк и в спальню Оскара сквозь мелкокучевое небо, — он услышал Наташкин бодрый и пьяно-дурашливый голос, завопивший ему детскую песенку по-русски, он рассердился.

— Вставай, вставай, дружок,С кровати на горшок…—

провыла дочь русского народа.

— Безумная! — взмолился Оскар. — У меня сегодня день рождения. Дай мне выспаться!

— Поэтому я тебе и звоню, что у тебя день рождения, — нагло заявила Наташка. — Поздравляю! Если бы день рождения был у меня, то ты бы звонил мне.

Против такой логики Оскару было трудно что-либо возразить, потому он только вздохнул и поглядел на часы. Было шесть утра.

— Один спишь? Без старой курицы? — Наглость Наташки не имела границ.

— Я всегда сплю один. А ты что, проверяешь?

— Нет-нет, я поздравить — и все, — заторопилась Наташка. — Желаю тебе долгих и счастливых лет жизни и успехов в творчестве. Ха-ха-ха-ха! Пытай их, Оскарчик, покажи им, пытай сильнее, хлещи и прибивай гвоздями!

Очевидно, все еще полупьяная, Наташка захохотала, и за нею в телефоне глухо захохотал еще кто-то.

— Кто там хохочет? — рассердился Оскар. — Какое ты имеешь право звонить мне из постели с очередным самцом?! И тебе не стыдно?!

— Дурак ты, хотя и новорожденный, — опять разразилась смехом Наташка. — Это девица, просто у нее низкий голос. Хочешь с ней поговорить?

— Хэлло… — пришел в трубку другой голос. — Поздравляю. Хэппи берсдэй, новорожденный!

— Спасибо, голос из подземелья, — буркнул Оскар. — Надеюсь, у тебя нет члена.

— Да, — подтвердил голос, — у меня уже нет члена.

— Что? — переспросил Оскар, неожиданно полностью проснувшись. — Ты хочешь сказать, что раньше у тебя был член? Надеюсь, что не час назад он у тебя был.

— Нет, — заухал низкий голос, довольный произведенным эффектом. — Но еще год назад был…

— Транссэкшуал? — грустно спросил Оскар.

— Меня зовут Долорес, и я твой деньрожденческий подарок, — ухнул радостный голос, а сзади захохотала опять Наташка и выкрикнула:

— Правда, правда, Оскарчик, я дарю тебе Долли на день рождения. Делай с ней все, что хочешь…

— Хорошо, девочки, спасибо, — грустно сказал Оскар. — Приходите вечером, будет потрясающее деньрожденческое парти. А сейчас давайте поспим. Вы поспите, я посплю… Хорошо?

— Что, ручки-ножки болят у Оскарчика от палаческой работы? Плетки не поднять, гвоздя в руку не вбить?.. — выкрикнула Наташка.

— Спать, спать, спать… — проговорил Оскар и повесил трубку.

2

В следующий раз Оскар проснулся от гудения интеркома. Он было зло стал размышлять, кого же это принес черт, но тотчас вспомнил, что должна прийти Мария, как они вчера договаривались, и, следовательно, уже девять часов утра и нужно вставать. Или, по крайней мере, впустить Марию и лечь в постель опять.

Вступив в лофт из элевейтора, Мария и ее дочь, пришедшая помочь матери готовить, пожелали Оскару счастливого дня рождения и, очевидно, не одобрили того, что человек в свой день рождения до сих пор еще бродит по лофту в кимоно и с сонным лицом ленивца. Устыдившись, Оскар отправился в ванную комнату и принял долгий теплый душ.

Стоя под душем, он размышлял. Дни рождения всегда настраивали Оскара на философский лад. День рождения служил поводом для того, чтобы оглянуться назад, окинуть взором прошлое, подсчитать ошибки, удачи и неудачи. И сейчас, подставляя теплой воде плечи и грудь, разминая скальп пальцами, обильно купая его в шампунной пене, Оскар с закрытыми глазами размышлял, то улыбаясь прошлому, то опуская углы рта при воспоминании о плохих временах. Добравшись до сегодняшнего дня, Оскар потоптался мысленно на том, какой прекрасный день ему предстоит, утопающий в цветах и шампанском, в окружении если и не любящих его, то, во всяком случае, вполне дружелюбных и заинтересованных в нем людей. Сегодня они постараются надежнее, чем обычно, спрятать свои клыки. День-рожденческое парти есть деньрожденческое парти.

Но после парти… как Оскар ни старался проникнуть взором в будущее — начиналась бездна. Темная и непроницаемая. Оскар постарался, освободившись от идеализма и сочувствия к себе, представить свое будущее, но скоро испугался этого занятия, поскольку оно было нервным, раздражающим и небезопасным… Сегодня Оскару исполняется ровно тридцать семь лет. «37, 37, 37»… — лейтмотивом прозвучало в Оскаре число. Беспокоящее число. «Слишком неудобный возраст для профессии палача», — наконец прорвалось резюме сквозь заслоны оскаровской обороны, сквозь цензуру, отвечающую за оскаровское спокойствие. «Много. Близко к определению «мужчина средних лет»», — еще более точное и безжалостное определение всплыло и исчезло. «Мой член… Будет ли он меня слушаться в сорок пять так же, как слушается сейчас?» Последняя мысль была совсем близко к обнаженной последней правде мира. И дальше, в момент, когда рука Оскара нашла его гладкий мокрый член и исследовала член на прочность, последовали выводы: «Животное-Габриэл бросит меня тотчас, как только я не смогу уже выполнять работу с коэффициентом в 100 %. Она безжалостна. Я, конечно, смогу еще пробавляться женевьевами и сюзаннами и им подобными, скомпенсировав упадок хуя более мрачными сценическими эффектами, но это будет уже упадок… Падение Оскара. Сейчас я на самой вершине», — понял Оскар.

«Нужно менять профессию, — пришел спокойный ответ. В этот момент Оскар ополаскивал волосы. — Пока не поздно. В ближайшие год-два. Мне необходимо новое секретное оружие против мира… Но какое? Может быть, стать учителем жизни?» Оскар подумал о себе — «учителе жизни» иронически, но затем, представив себя в роли гуру с Востока, ободрился. Почему нет? Люди в большинстве своем существа неуверенные и глупые и безвольные. Их всегда легко обмануть. Обманывает же он их уже два года, и с каким успехом!.. Сумеет обмануть и вне постели… И опять уверенный в себе Оскар, вернувшийся с короткой экскурсии в страну сомнений, вышел из-под душа.

В лофте уже вкусно пахло. В дополнение к двум женщинам из семейства Санчес в его высокой, о двух этажах кухне (верх кухни стеклянным куполом возвышался над крышей), когда Оскар заглянул туда, появилось еще милое пухлое существо совсем неясного возраста, отрекомендовавшееся Анжеликой. Существо выполняло неквалифицированную работу очистки непонятных Оскару овощей с поистине ангельским видом и, как показалось Оскару, было подозрительно сосредоточено на овощах. Мария и ее дочь поглядели на Оскара с осторожной насмешливостью. ««Польский любовник госпожи», — так Они, наверное, меня называют, — решил Оскар, — Или, может быть, «этот поляк»? Или «ебаный поляк»? «Хитрый поляк с его польскими штучками, которыми он окрутил госпожу»? «Польский хуй»?»

«Ебаный поляк» долго и тщательно растирался духами «Экипаж», стоя перед зеркалом голым и разглядывая себя в профиль и фас» поднявшего руки и поднявшего ногу, сжавшего мышцы ягодиц и отпустившего их. Телом своим новорожденный остался доволен. У него было тело ПАЛАЧА — каменно-мышечное, безжалостное, бескомпромиссное тело. Не слишком большие, не ватные мышцы бади-билдера, но плотно сидела на Оскаре железная броня твердых и компактных мышц.

На броню мышц Оскар натянул тонкую белую рубашку, черный костюм, затянул на шее черный узкий галстук. Облачаться в токсидо было еще рано, Оскару предстоял ланч со Стивом Бароном в «Реджин». Деньрожденческий ланч.

Когда свежий, красивый, чувствующий каждый сантиметр своего тела Оскар вышел в салон, весь он был наполнен солнцем и светом. Пройдясь по лакированному желтому паркету, — ярко начищенные ботинки его при этом сотни раз поймали солнце и сверкнули солнцем под всеми возможными углами, — Оскар подошел к большему из окон и открыл его.

За окном был Нью-Йорк. Мягкий желтый свет новой весны заливал его здания. Здесь, на границе Сохо и Ист-Вилледжа, Нью-Йорк не выглядел столь могущественно, как в мидлтауне или в деловом районе вблизи Баттери-парк. Но Оскар проникал взором далеко за коробки апартамент-билдингов, принадлежащих Нью-йоркскому университету. Ему было открыто и невидимое сейчас, но энергично существующее — Весь Великий Город. Взор Оскара без препятствий победоносно устремился к Эмпайр Стейтс Билдингу, к небоскребам Пятой авеню, ко всем бесчисленным коробкам Великого Города, пронизал их, вошел в офисы, в отели, квартиры и рестораны и везде нащупал маленькие теплые комочки женщин. Покорные комочки.