Палач - Эдуард Лимонов

— Всю ночь ебли девочку… — шепчет Оскар и корчится в волнах оргазма, роняя телефонную трубку.

11

— Мне это понятно, — неожиданно соглашается Стив Барон. — Так и должно быть. Ненависть человека, которому пришлось много страдать в жизни…

— Ну нет, «страдать» — это неподходящее слово, Стив, — морщится Оскар. — Звучит слишком пышно, сладковато. Я имею в виду, что после шести лет, прожитых, в сущности, на дне общества, я не могу не быть циничным.

— Ну и будь, Оскар, не мучайся по этому поводу. Мы все циничны. Цинизм — болезнь нашего века. Ты думаешь, у меня не было идеалов?

Оскар смотрит на Стива и думает, что Стив выглядит как человек, идеалом которого всегда было хорошее питание, и как человек, который своего идеала достиг. Оскар улыбается:

— Я думаю, у тебя и были, и есть идеалы, Стив.

— Нет, — серьезный Стив качает головой. — У меня не осталось ничего святого, Оскар. Ты вот признаешься во вспышках ненависти к богатым и сильным этого мира. У меня же давно нет и ненависти к миру. А ведь знаешь, когда мне было тридцать лет, я мечтал…

Стив Барон не успевает сообщить Оскару, о чем он мечтал в свои тридцать лет, потому что из толпы вокруг них раздается крик: «Оскар! Оскар!»

Оскар и Стив оглядываются. После некоторого замешательства Оскар обнаруживает, что источником крика является человек в темно-синей униформе, с бляхой на лацкане, с дубинкой и рацией на поясе. Человек стоит на самом углу 54-й улицы и Пятой авеню, по которой, разговаривая, гуляют Стив Барон и Оскар. Поймав глаза Оскара, человек машет ему рукой и, оторвавшись от вечнозеленого деревца в бетонной кадке, прислонясь к которой он стоял, идет через толпу к Оскару. Только в этот момент Оскар узнает некрасивое, улыбающееся ему лицо: Яцек Гутор.

— Боже мой! Яцек! Что ты тут делаешь?

— Зарабатываю на хлеб. Охраняю блок. Слежу за тем, чтобы не подложили бомбу в один из магазинов. — Яцек кивает в сторону хорошо вымытых блестящих витрин, горделиво выпятивших свои стекла на Пятую авеню.

Только перехватив любопытный взгляд писателя, бродящий по униформе Яцека Гутора, Оскар вспоминает о том, что их следует познакомить.

— Мой друг Стив Барон, писатель. Мой старый друг Яцек Гутор… — Дальше Оскар мнется, не зная, что сказать, потому что назвать киносценаристом стоящего перед ними в униформе и с дубинкой Яцека будет очевидной глупостью. Если же назвать Яцека «бывшим киносценаристом» — такое представление будет звучать печально.

— Бывший киносценарист, а ныне гард — слуга капитала, — выручает Яцек Оскара, протягивая руку Стиву Барону. — Я знаю, кто вы такой, мистер Барон, я видел вас по Ти-Ви… К сожалению, прочитать вашу книгу для меня еще сложновато…

Все трое некоторое время стоят в растерянности посередине тротуара, не зная, что сказать, время от времени сторонясь и пропуская сквозь свою группу поток прохожих, непрерывно текущий в этот после-ланчевый час по Пятой авеню. Первым догадывается отойти в сторону Оскар. К той же кадке с вечнозеленым тощим деревцем, у которого ранее стоял Яцек. Стив Барон и Яцек также совершают эти несколько шагов вслед за Оскаром.

— Ну, ты как? — спрашивает Оскар Яцека, внезапно переходя на польский.

— Да… как видишь, — отвечает Яцек смущенно, — застрял в гардах. Вернуться к моей настоящей профессии у меня пока не очень получается… Мне перевели один сценарий… перевод стоил целое состояние, вот теперь пытаюсь его пристроить.

— У тебя есть агент?

— Нет… — Яцек качает головой. — Найти агента не так легко. Нужно, чтобы агент согласился работать с неизвестным автором… А ты, я вижу, процветаешь. Как-то видел твою фотографию в журнале «Интервью». Молодец, старина, так их и надо… «Еще Польска не сгинела…» Вы понимаете польский, мистер Барон? — внезапно обращается Янек к писателю.

— Нет конечно, он не понимает, — отвечает за Стива Оскар. — Знаешь что, — вдруг решает он, пытаясь скорее избавиться от глупейшей ситуации, — я дам тебе мой телефон. — Оскар лезет в карман пальто, достает бумажник, из бумажника визитную карточку и подает ее Яцеку. — Позвони мне и приходи. Может быть, я смогу найти тебе агента… — И вдруг неожиданно для себя добавляет: — На той неделе у меня день рождения. Будет парти, ты приходи. Тебе будет полезно пообщаться с людьми. Может быть, кто-нибудь из них окажется тебе полезен. Никогда ведь не знаешь, правда?

— Да, конечно… — Яцек жмет протянутую ему руку Оскара, и улыбка выдавливается под его горбатым носом. — Спасибо, старик!

— Не за что, — смущается Оскар. — Так ты позвони, ОК?

— Гуд бай! — говорит Стив Яцеку. — И гуд лак!

После того как они пересекают 54-ю улицу, Оскар оглядывается и видит карликового Яцека, все еще стоящего у кадки с поднятой в жесте прощания рукой.

— Старый приятель, — почему-то объясняет Оскар Барону. — У него плохое время сейчас.

Писатель понимающе кивает.

12

За день до парти Габриэл прислала Оскару батлера Жозефа и Марию. Жозеф, мускулистый, невысокий, но хорошо сложенный человек лет пятидесяти, с лицом отставного боксера, родом из Барселоны в Испании, одинаково хорошо говорил, казалось, на всех языках. К Оскару он явился в строгом черном костюме и с бабочкой. Сняв плащ, Жозеф с профессиональной серьезностью произвел осмотр хозяйства Оскара — его кухни, его посуды и его бара — и, как показалось Оскару, смерил его неодобрительным взглядом.

Затем Жозеф вступил в оживленную беседу по-испански с Марией.

Мария готовила для миссис Крониадис и Эстеллы, но, в отличие от Жозефа, Мария не жила при доме на Бикман-плейс. Мария досталась Габриэл в наследство от умершего несколько лет назад тоже греческого миллиардера, и Габриэл так ценила ее кулинарное искусство, что даже сняла для нее квартиру неподалеку, на Ист в пятидесятых улицах, дабы Марии не приходилось попусту тратить время и деньги, пересекая Нью-Йорк. Мария приходила в дом на Бикман-плейс к восьми часам утра.

Черноволосая, всегда энергичная Мария и сверхсерьезный Жозеф обменялись пулеметными очередями испанских слов, после чего Жозеф спросил Оскара, сколько он ожидает гостей.

Оскар заглянул в свой список и сообщил смущенно, что около 125 человек.

Жозеф и Мария опять постреляли друг в друга испанскими, но уже одиночными словами, после чего Жозеф спросил, хочет ли Оскар доверить им все устройство парти или у него есть какие-либо частные особые пожелания, и тогда пусть Оскар сообщит ему и Марии, какие именно.

Оскар торжественно откашлялся. «Вам, Жозеф, я доверяю больше, чем самому себе. Я думаю, будет лучше, если вы будете главным. Единственное мое пожелание, чтобы все было сделано по высшему классу, элегантно. Шампанское должно быть самое дорогое, и обслуживать парти должно достаточное количество барменов и горничных. Цветы миссис Крониадис обещала выбрать сама…»

Жозеф кивнул, не высказав, впрочем, удовольствия или неудовольствия. Жозеф принадлежал, по утверждению миссис Крониадис, к почти совершенно исчезнувшей в наше время породе чистокровных батлеров, которые служат хозяину не из чувства преданности или любви, не из желания сделать много денег, но следуя голосу профессионального призвания.

Габриэл также утверждает, что Жозеф — гомосексуалист и очень часто отправляется поздно ночами на поиски каких-то таинственных приключений в опасные части города. Возвращается же он будто бы только утром…

Оскар покосился на Жозефа, вместе с Марией усевшегося за составление хозяйственных списков. Самое точное определение этого человеческого существа неизвестной Оскару до сих пор породы будет, пожалуй… «невозмутимый». Невозмутимый Жозеф писал, время от времени сообщаясь по-испански с Марией, продолжающей заглядывать в ящики и на полки обширной, но необжитой кухни Оскара.

Через час снизу через интерком раздались первые звонки деливери, и вскоре здоровые молодые люди уже сновали из элевейтора в кухню, внося пахнущие свежестью деревянные ящики с шампанским, картонные коробки с водкой и виски, бурбоном и порто, белым итальянским и французским красным вином.

Чуть позже специальный сервис доставил столы, и стулья, и бокалы, и скатерти, и посуду. За ними последовали кусты белой и красной азалии, доставленные «Тюдорс флауэрс», — Габриэл всегда заказывала цветы именно у них. За азалией внесли цветы неизвестной Оскару породы — пышные, огромные лиловые шары на высоких стеблях. Запахло весной, сырой землей…

Возбужденный суматохой, Оскар решил прогуляться и, оставив лофт на полное попечение Жозефа и Марии, вывалился в радостном настроении на неожиданно залитую желтым весенним солнцем улицу. Даже погода приветствовала смелую и сильную Рыбу-Оскара, проплывшую сквозь ужасные водопады и пороги и наконец добравшуюся до голубого теплого моря удовольствий.