Коломяжский ипподром - Владимир Сашонко

Так он будет идти от раздела к разделу, чтобы в последнем из них, четырнадцатом, подвести читателя к главному итогу, ради которого, собственно, он и взялся за книгу: «Дайте крылья России!»

Он выскажет много примечательных мыслей и чувств, скопившихся в нем, расскажет о своих тревогах и надеждах. «Я решил просить ныне особо широкой помощи русскому лёту», – выведет его рука. Ведь авиация служит теперь не забаве, а защите нашей родины!

Нести помощь надо двумя путями, старым и новым, пояснит он далее. Первый путь – это пожертвования.

«Ведь если даже война и не разразится, – сделает он немаловажную оговорку, давая понять, что он не фаталист и не фанатик, и тем более не милитарист, а трезво и реально мыслящий человек, – то без них (воздушных сил. – В. С.) мы будем столь слабы, что громовые тучи не станут сходить с нашего политического горизонта. Нам достанется на долю горькая судьба народа хотя с большой, но со слабой армией, вследствие недостатка в ней современного оружия и современных приспособлений. Судьба сия – подчиняться и подчиняться и на западе и на востоке...»

Итак, старый испытанный путь – скинуться всем миром и собрать столько, сколько удастся, на то дело, ради которого объявлена складчина.

Но есть путь и совершенно новый, неизведанный и непривычный, однако очень перспективный. О нем он тоже расскажет обстоятельно, чтобы всенепременно привлечь к нему внимание. И снова на десятилетия опередит время, заглядывая далеко вперед.

«Новый путь помощи русскому лёту развертывается так, – напишет он. – Одного военного воздушного флота мало нам. Надо добиться того, чтобы у нас было много невоенных летунов. Пусть они будут из народа, как в былое время [были] ямщиками. У нас благодатная нива!

Когда меня взяли военным инструктором, то я выбрал первым учеником солдата Сергея и уверен, что он был бы прекрасным летчиком.

Перевидав тысячу летунов всех наций, я знаю двух лучших, кои перед опытным глазом творят чудеса не слепой смелости (этого свойства у всех избыток), а сноровки, похожей на волшебную. Эти двое: мичман Андре Конно во Франции и Михаил Ефимов, из крестьян Смоленской губернии.

Было бы долго рассказывать, сколько труда стоило сильному волей Ефимову преодолеть все препятствия и стать летуном. Но эти препятствия ныне еще возросли, и надо их срыть. Надо создать у нас хорошие условия родиться и жить и летунам, и строителям самолетов.

Для создания хорошего числа русских летунов и самолетов необходимо назначить призы за хорошие полеты.

Русские люди, не пожалейте дать средства на это! Щедростью вы укрепите крылья России. Моей лептой на призы будет доход с этой брошюры: „Война и лёт воинов”.

Успех лёта – общее, широкое, народное дело огромной важности для увеличения сил защиты России. Почему я и прошу любящих родину людей, то есть всех у нас, помочь русскому лёту».

Поставив последнюю точку, перечитав рукопись, Николай Евграфович спешно отправил ее в Москву – Сергею Евграфовичу, который взял на себя все хлопоты по ее скорейшему изданию, а также распространению в России.

В первой половине 1912 года книга увидела свет. Она была отпечатана в типографии В. Шушукина и выпущена на средства заказчика. Склад издания Сергей Евграфович устроил в собственной квартире на Солянке. Продажная цена одного экземпляра – 30 копеек, в переплете – 45 копеек.

Справа на обложке, прямо под заголовком, было напечатано жирным шрифтом:

«Весь чистый сбор с этого издания пойдет на учреждение призов, о которых говорится в нем».

22

Вернувшись из Рима во Францию, Попов поселился в Больё-сюр-Мер – средиземноморском курортном местечке, где его почти никто не знал. Заметных улучшений здоровья, увы, не отмечалось, но Николай Евграфович по-прежнему держался молодцом, лишь изредка и ненадолго уступая твердую позицию волнам меланхолии, наплывавшим на него.

«Лицо мое теперь никто не знает, – писал он 12 февраля 1912 года в Москву племяннице Наташе, гимназистке, дочери Владимира Евграфовича, с которой у Николая Евграфовича установилась дружеская переписка. – Аэроплан перешиб мне нос, и я стал похож на бульдога. Знаешь этих английских собак, очень страшных с виду? Многие боятся взглянуть на меня. И даже мне бывает жутко, когда случайно увижу себя в зеркале. Ты не испугаешься, если я приеду в Москву?

Спасибо за доброе пожелание скоро выздороветь. Доктора обещают, что я поправлюсь через четыре года, если все пойдет хорошо. Прошли полтора года. Осталось ждать два с половиной.

Мне хочется страшно опять полететь...

Преданный тебе дядя Коля».

Писал дядя Коля письма и другой своей племяннице – Тане, дочери Сергея Евграфовича, в то время совсем еще маленькой девочке – было ей семь лет, – которая отвечала ему, выводя свои письма большими печатными буквами или «диктуя» их кому-нибудь из взрослых. И если задерживалась с ответом, дядя Коля начинал беспокоиться и выражал недовольство.

«2 недели и 5 дней утекли после того, как Таня хотела написать мне письмо, – так начинается открытка, посланная Николаем Евграфовичем 4 ноября 1911 года из Монте-Карло на имя Марии Михайловны, Таниной мамы. – Что делать? Я просил Настю (сестру Анастасию Евграфовну. – В. С.) написать под диктовку Тани; ее письмо еще не могло прийти ко мне, но я решил, пожалуй, это будет неудобно, и я пишу сегодня Бабушке и 3. М. (то есть матери и брату Марии Михайловны, жившим с нею в одном доме. – В. С.), прошу их сделать это».

Лицевая сторона открытки, на которой написаны эти строки, изображала самолет «Райт» в полете. Николай Евграфович вывел на ней: «На этом аэроплане летал твой дядя, дорогая Таня».

Здоровье Попова не только не улучшалось, но, наоборот, ему неожиданно сделалось еще хуже, голова, руки, ноги отказывались повиноваться. И все-таки не ответить на очередное Наташино письмо он не мог. Свой ответ Николай Евграфович продиктовал одному из знакомых. Это было всего десять дней спустя после отправки предыдущего – оно продатировано 22 февраля того же 1912 года.

«Дорогая Наташа, твои письма очень радуют твоего старого дядю, который лежит сейчас на «chaise longue» в маленькой сосновой роще на берегу моря, прячется в тень от жаркого солнца, слушает тихий прибой волн и диктует письмо своему соседу, письмо, которое пойдет в Москву к Нате.

Сам я писать не могу. Сил нет...»

Летом в Больё-сюр-Мер приехал Сергей Евграфович и, как тогда, в Гатчине, снова неотлучно находился при нем, делал все возможное, чтобы смягчить физические страдания любимого брата, отвлечь его от мрачных мыслей, вселить уверенность в выздоровление, развлечь. Сергей Евграфович был неутомим, энергичен, не знал усталости.

«Милая Наташа, – сообщал он в июле племяннице, – дядя Коля все это время так плохо чувствует себя, что писать ему строжайше воспрещено, а потому он просил меня ответить тебе на твои два последние письма к нему...»

От имени Николая Евграфовича он давал несколько добрых советов девочке-подростку, которая делилась с ним радостями и горестями, семейными новостями, своими мыслями и планами. В числе других советов был и такой:

«Он бы очень хотел, чтобы ты больше уделяла времени играм и спорту, так как все это укрепляет здоровье, что есть самое важное в жизни (в чем он особенно теперь убедился)».

А в начале сентября Наташа получила письмо, подписанное незнакомым ей именем. Оно заслуживает того, чтобы привести его полностью.

«Атлантический океан.

Близ острова Джерсе.

27. Августа 1912 г.

Глубокоуважаемая Наталия Владимировна!

Здоровье Николая Евграфовича Попова в настоящее время ухудшилось, и, будучи сам не в силах диктовать, он поручил мне написать Вам это письмо.

Он просит Вас, если у Вас будет время, написать ему письмо по следующему адресу: Nicolas Popoff, Avenue Bugeaud 51 Paris.

Теперь он катается по Атлантическому океану, около берегов Франции и Англии, но из Парижа ему перешлют все письма.

Недавно он был в Сан-Мало, где с интересом наблюдал за состязанием морских самолетов.

Несмотря на бурный ветер, они летали на английский остров Джерсе и назад, словно сильные мощные чайки.

Большие успехи лёта, как всегда, сильно радовали Николая Евграфовича.

Анастасия Евграфовна передаст Вам его книгу «Война и лёт воинов», и он будет также очень рад, если Вы примете участие в идеях, которые старается распространить эта книга, и будет признателен, если Вы поспособствуете сбору, хотя бы самой маленькой суммы в рубль величиной, на приз русским летунам, ему будет дорога Ваша помощь.

Николай Евграфович получил вторую Вашу карточку и сердечно благодарит Вас за нее, найдя в своей племяннице прелестную картинку.

С совершенным уважением Д. Киселев».

Судя по почерку, подписавший это письмо и есть тот самый сосед Николая Евграфовича по Больё-сюр-Мер, который писал под его диктовку предыдущее письмо от 22 февраля.