Бригада 15. Тень победы - Александр Белов

неожиданному повороту судьбы. Сергей ничего не сказал в ответ, только кивнул.

— Ну, ладно, - Белов решил, что пора заканчивать разговор. — А вот и наши главные заказчики, — он показал на толпу, собравшуюся перед фасадом школы.

Степанцов окинул взглядом небольшую площадку перед бывшей фабрикой-прачечной. Она была заполнена народом. Старички из близлежащих домов, бомжи из приюта, Белов, Лайза, несколько рабочих с комбината в нескладно сидящих костюмах, с натруженными руками — отцы детишек... Одни взрослые.

Почему-то на митинге не было ни одного мальчишки. Удивительно, но он только сейчас это заметил! Сергей заволновался. Он взбежал на крыльцо, оглядел всех собравшихся. Нет, ни одного ребенка не видно! Да что же это такое?

Внезапно откуда-то издали донеслась барабанная дробь: звук, который невозможно спутать ни с чем другим! Громкий, навязчивый, и вместе с тем безошибочно узнаваемый, словно ожившие воспоминания о далеком детстве. Грохот все усиливался. Все собравшиеся, как по команде, повернули головы направо: по узкой пыльной улочке шли строем ребятишки. Рядом с ними вышагивал Федор в рясе и сам, лично лупил буковыми палочками в бывший пионерский барабан, расписанный ангелами и православными лозунгами.

Он выкрикивал команды типа «шире шаг, отроки», и было видно, что он изо всех сил сдерживает огольцов, которым не терпится сломать строй и поскорее рвануть к спортшколе. Степанцов удивился и позавидовал одновременно. Удивился тому, как легко Лукин справляется с этими сорванцами, и позавидовал ему, засомневавшись в собственных педагогических способностях.

Но он тут же взял себя в руки и постарался придать лицу строгое, уверенное выражение. Не доходя до крыльца десяти шагов, Лукин вырвался вперед и стал прокладывать марширующей колонне дорогу.

—          А ну, крещеные, потеснись! — кричал он. — Уступите место цветам жизни!

Люди, посмеиваясь, отступали, ребятишки выстроились перед крыльцом. Степанцов подумал, что громкая музыка может их оглушить; он подбежал к музыкальному центру и нажал на «стоп». Белобрысый коренастый парнишка в первом ряду долго его рассматривал, потом повернулся к Лукину и громко спросил:

—          Дядя Федя, неужели это тот самый?

У Степанцова внутри все оборвалось. Ему показалось, что сейчас Федор скажет: тот самый, который позорно проиграл в Вегасе. Но Лукин пригладил окладистую бороду и торжественно, нараспев произнес:

—          Тот самый, отрок. Великий богатырь земли Русской, Степанцов Сергей.

После такого представления отступать было некуда. Мысленно проклиная Федора за «великого богатыря», Сергей взял микрофон. Раздался визг, от которого у всех заложило уши. Все поморщились, но Степанцов отошел с микрофоном подальше от динамика и начал говорить. Сначала — путано и сбивчиво, теряясь и с трудом подбирая подходящие слова, но потом они вдруг пришли сами собой, полились свободно и легко. Он и сам не запомнил, о чем говорил. Казалось, слова исходили откуда-то из души, из нутра.

Сергей говорил о том, что спортшкола построена на народные деньги, что каждый красносибирец может прийти сюда и привести своего ребенка. Что на Россию надвигается страшная волна — наркотики; и нужно искать этой напасти альтернативу. Потом, сам не понимая, что откуда берется, заговорил об уменьшении населения в России и о том, как важно сохранить здоровье подрастающего поколения.

Он смотрел на этих мальчишек, на их не по-детски серьезные лица, на то, как они внимательно слушали, и сердце щемила приятная боль. Тяжесть недавнего поражения больше не вспоминалась; она сошла на нет, освободив место для других, чистых и теплых чувств. В ту минуту Сергею казалось, что он счастлив:

Спортшкола всем очень понравилась. После Сергея выступил Белов. Собственно говоря, даже и не выступил: он взошел на крыльцо, поблагодарил Степанцова и бывших бомжей из Дома Сорского, а затем представил главу рабочей делегации комбината Николая Глухова. Николай Глухов, крепкий коренастый мужик лет пятидесяти, с красной кожей, задубевшей от жара печей, неловко взял микрофон в руку. Другой рукой он нервно мял полу пиджака. Потом — будто опомнился и убрал руки за спину.

Я... это... — Глухов прокашлялся и замолчал. В коротко стриженых, тронутых сединой волосах показались хрустальные капельки пота. — В общем, спортшкола — дело хорошее. Мы тут тоже... с ребятами... хотели его поддержать, — обрадовавшись, что говорить больше ничего не надо, он махнул рукой.

Остальные члены делегации только и ждали этого сигнала. Они стали выносить из заводского автобуса стойки и канаты ринга, боксерские перчатки, груши, настенные щиты для отработки ударов, гантели, небольшую штангу, скакалки...

Глухову дали стопку маек; рабочий взял одну и развернул. Спереди было написано: «Гладиаторъ», а сзади — нарисована эмблема Красносибирского алюминиевого комбината. Майки были детские, небольшого размера; они явно предназначались для будущих воспитанников Степанцова. Глухов поискал глазами Белова и протянул ему майку:

—          Александр Николаевич! Это вам!

Все засмеялись. Засмеялся и Белов. Он поднял майку перед собой и сказал:

—          Спасибо! Как раз мой размерчик.

Раздался новый взрыв хохота, еще громче. Однако. Глухов не растерялся:

—          А ничего. Найдете, куда приспособить. В случае чего — у хозяйки своей спросите! — и кивнул в сторону Лайзы.

—          Спасибо! — Белов отдал майку сияющей Лайзе и пожал Глухову руку. — Спасибо, мужики! — и он широким жестом обвел всех присутствующих.

Прозвучали жидкие хлопки. Затем они стали громче и дружнее и, наконец, переросли в долгие аплодисменты. Люди стояли и хлопали: друг другу и, наверное, сами себе тоже. Каждый чувствовал сопричастность к большому общему делу

Митинг подошел к концу. Степанцов и Лукин взяли мальчишек и повели их знакомиться со школой. Белов и Лайза сели в директорскую машину.

—          Ну что? Не хочешь взглянуть, что я придумала? — спросила Лайза.

—          Ни на минуту не сомневаюсь, что все самое лучшее, — улыбнулся Белов.

— Даже не думай от меня отделаться! — Лайза, пользуясь тем, что сидевший за рулем Витек ничего не видит, незаметно ущипнула Белова за бедро. — Тебе все равно придется взглянуть.

—          Хорошо! — Балов посмотрел на часы. — Время есть. Витек! Поехали к Дому культуры.

Дом культуры был построен давным-давно, практически одновременно с самим комбинатом. Это было огромное трехэтажное здание, облицованное серым гранитом. Строили его на совесть, на века. Но только кто же тогда мог предположить, что все изменится? В годы перестройки Дом стоял в запустении.

Потом его отремонтировали, и директор комбината, занимавший этот пост еще до Рыкова, сдал многочисленные помещения под различные офисы, а на первом этаже, в огромном, как футбольное поле, холле, открыл вещевой рынок.

Белов понимал, что с этим давно пора что-нибудь делать; вот только руки все никак не доходили. Помощь пришла неожиданно — со стороны Лайзы.

Неугомонная американка решила разместить здесь дбсуговый центр, ориентированный в первую очередь на женщин. — Я все продумала, — говорила Лайза, выходя из машины. — Женщинам необходимо общение, светская жизнь, а в Красносибирске этого самого «света» как раз и нет.

Белов усмехнулся.

—          Конечно, откуда ему взяться? В нашей-то глуши?

Они пошли к входу в Дом культуры. Между бетонными плитами, которыми была вымощена дорожка, пробивались нежно-зеленые кустики травки. Большой круглый бассейн был пуст. На дне его лежал мусор: фантики, обертки, разбитые бутылки. Ржавые трубы торчали, как покрашенные коричневой краской ребра кита. У входа в здание курил одинокий охранник. Рынок, располагавшийся здесь зимой, на летнее время переезжал на главное поле городского стадиона. Но теперь Белов знал, что сюда он больше не вернется.

—          Ты посмотри, какое помещение! — восторгалась Лайза. — Ведь это — миллионы долларов!

Внутри, действительно, Дом культуры выглядел куда лучше, чем снаружи. С потолка свисали громоздкие люстры из чешского хрусталя; лестницы, ведущие наверх, были воздушны и невесомы; латунные перила радовали глаз изяществом и продуманностью линий. Первый этаж был облицован розовым мрамором, второй, насколько помнил Белов, голубым, а третий — белым.

—          Посуди сам, — не унималась Лайза. — Спортзал для рабочих есть... Театральная коробка и сцена есть...

Саша кивал, выслушивая ее аргументы.

—          Бассейн, — Лайза загнула еще один палец, — есть. Всякие кафе и рестораны — это частный сектор, они возникают сами по себе. Но ведь женщине этого мало. Ей. надо вращаться и блистать.

—          Как ты сказала? — удивился Белов.