Жених по объявлению - Виталий Яковлевич Кирпиченко

мышь, про коней еще поет. «Сивогривого коня поила милая моя»… «Ямщик, не гони лошадей»… Нет, таких песен он не поет, кишка тонка. А если он не поет, то какой он певец, что о нем говорить?! Может, про того, с косичкой? Он еще кричит: «Корнет Оболенский! Налейте вина!» Сам, что ли, не может налить, да и стоит ли об этом так кричать? Как его фамилия? Вот «звезды» пошли — не вспомнишь и под дулом пистолета! То ли дело был Шаляпин, была Русланова… Не называл их никто «звездами», а пели как?! Их записывали на какие-то глиняные лепешки, и все равно звучит как! Заслушаешься! Наплачешься! А эти… зайки. Хрен с ними. Про Кобзона что-нибудь сморожу, а еще лучше совру, как с Машей летели в одном самолете, и она всю дорогу, скажу, коньяк дрызгала и рюмками в пассажиров, скажу, кидалась, а потом задрала юбчонку и уснула попкой кверху. В это точно поверят».

Утром, сразу после завтрака, Авоськин достал чистую толстую тетрадь, повертел ее, покрутил и написал на обложке: «Дневник», — снизу: «2010 год. Десятилетие Нового Века».

— Что это вы, Михаил Васильевич, собираетесь делать? — как злой дух, напомнил о себе сосед, колдуя над чайником. — Уж не письмо ли жене с покаянием?

— Дневник буду вести. Прочитал в одном журнале, что культурные люди должны писать дневники.

— Так то ж культурные! — пропел Иван Васильевич. — А нам-то он на кой ляд, осмелюсь вас спросить?

— Попробую. Попытка не пытка. Авось…

Авоськин открыл первую страницу, почесал за ухом и написал: «9 февраля. Среда. — Подумал еще и дописал: — Плюс-минус 1 град. Туманно и сыро. Промочил ботинки насквозь, потому что старые. — Посидел, уставясь в окно, продолжил: — Нахожусь в санатории «Зеленый Бор». Очень хороший санаторий. Кормят хорошо, даже дают по вечерам кефир, а в обед — по яблоку, на большие праздники, говорят, дают даже по мандаринке. Здесь много озер. Два. Одно с восточной стороны, другое справа. Есть лес сосновый, должны быть грибы, но сейчас их нет. Много отдыхающих, как молодых, так и старых. Молодые женщины и пожилые мужчины ходят парами, а молодые мужчины рыскают в одиночку, они нахальны и их почему-то любят женщины средних лет, каких любил Бальзак, их еще называли бальзаковками. — Посмотрев внимательно на соседа, разливающего чай по стаканам, написал: — Сосед попался мне хороший. Только громко храпит и ногами во сне дрыгает, а так ничего. Женщины все одинаковые. Пирожки, что дала жена в дорогу, все съели, хвалили те, что с капустой. Завтра начну писать отчет».

Не успели допить чай, как пришли Галочка с Валечкой. Много смеялись по поводу вчерашнего вечера. Галочка запросто обращалась с Авоськиным, называла его милым и Мишей, Авоськину это льстило, и он вел себя развязно, совсем как заправский сердцеед. Иван Васильевич достал откуда-то бутылку вина, Валентина обняла и громко чмокнула его в блестящую лысину, он хлопнул ее пониже спины. За столом Галочка уселась на колени к Авоськину, обняла его за шею и попросила еще раз рассказать, какие самолеты он испытывает и не страшно ли ему одному в черном небе? На это Авоськин воздел руки и попросил:

— Девочки, давайте договоримся: о работе ни слова! Ну ее! Мы приехали отдыхать! Эти самолеты… крылышки, синие ноги… — Авоськин передернул плечами, вспомнив запах залежалых кур и уток.

На обед не пошли, на ужин тоже. Авоськин два раза наведывался в поселковый магазин за речкой, так что припасов в номере было достаточно.

На следующий день в дневнике Авоськина появилась странная запись: «Гаврила — очень хороший парень, с таким можно жить долго и счастливо, хотя стряпать пирожки и готовить ничего не умеет, сама в этом призналась. С отчетом что-то не получается: то процедуры, то еще что-нибудь мешает. Начну завтра».

Пришли Галочка с Валечкой, принесли две бутылки пива. Иван Васильевич мотнул головой и Авоськин смотался в магазин за речкой. К врачу и на процедуры решили и сегодня не идти, успеют и завтра.

На следующее утро Авоськин, вспоминая буквы, писал с большим мозговым напряжением: «Гаврила — отличный парень, и песню понимает, не то, что некоторые. Почему я не встретил его раньше? Лучше бы я стряпал ему пироги и чистил рыбу, чем жить так, как я живу, совсем без радости и песни. Все прекрасно, только мало денег. Пожалуй, нельзя больше тянуть с отчетом. Сегодня вечером, в крайнем случае — завтра утром, займусь им».

Пришла одна Валечка, много говорила, скрывая что-то. Сказала, что Галочка уехала к больной маме. Иван Васильевич боднул головой застоявшийся воздух, и Авоськин принес бутылку горькой настойки и кильки в томате. Разошлись скучно. Предчувствуя неладное, Авоськин, сморщив пятнистую кожу лба, тут же стал выводить корявые строчки: «Сегодня 15 февраля. День Валентина. День Любви, так сказать. А Гаврилы все нет. Ему, наверное, с нами неинтересно. Надо позвонить Дусе, поздравить ее и попросить денег. Сосед разрешил пользоваться его мылом и пастой «Колгейт», она получше будет нашей «Хвойной». Хороший он человек, вот только бы еще не храпел и не рассказывал долго о своих внуках. Но ничего! Через неделю он уезжает. Заняться, что ли, отчетом? Только не сегодня».

Еще через неделю, поднаторев в письме, писал, старательно выводя буквы: «23 февраля. Среда. День защитника, а отметить нечем. Гаврила и Валентин теперь дружат с другими. Уехал сосед. Пасту забрал, а обмылок оставил. Жена обещала прислать денег и пирожков с водителем автобуса, надо бы уточнить дату и номер автобуса, но не на что позвонить. С отчетом пока глухо. Займусь, как въедет новый сосед».

«25 февраля. Пятница. Светит солнышко на небе ясное. Петь даже хочется! Въехал новый сосед, говорит, что только что вернулся из плаванья подо льдами. Я показал ему примечательные места, у магазина встретили совершенно случайно Гаврилу с Валентином. Зашли к нам, попили чайку, того-сего. У соседа должны быть хорошие бабки — подводникам наверняка платят больше, чем экспедиторам. Гаврила с Валентином, думаю, от нас теперь не уйдут. Об отчете даже говорить некогда».

«29 февраля. День какой, не помню, и спрашивать никого не буду. На улице мразь. Пакостный день. Гаврила опять ушла к другим, там крутые приехали, шашлык жарят, аж здесь пахнет. У соседа не так уж и много было денег, и подо льдами никакими он не ходил, вчера проговорился, что вахтером у бизнесмена работает. Вчера пили вдвоем горькую настойку, и он проговорился. Закусывали леденцом, в кармане завалялся. От жены ничего нет, ни денег, ни пирожков.