Филькина круча - Анна Чудинова

наклонности. И… она всегда должна быть под наблюдением. В общем, я смирилась с тем, что теперь у меня остались только те три года, когда она жила у меня и думала, что я ее настоящая дочь… И, наверное, уже этого достаточно, чтобы в сердце оставалась любовь и благодарность.

– Она тебе была нужна, чтобы любить кого-то?

– Олег! Я же сказала, что хотела поделиться с тобой совсем не этим.

– Прости, слушаю.

– Иногда я настолько сильно чувствую кое-что, что не могу объяснить… прямо на физическом уровне. И мне… так не с кем этим поделиться… было… В общем, недавно я была с подругой на прокате фигуристочек маленьких. И все выступления девочек я не могла сдержать слез.

– Ну выступления детей всегда очень трогательные.

– Дело не в этом, Олег… Я чувствовала ощущения каждой из них. Все их волнения и переживания, драйв и страсть, все это накрывало меня с головой, проникало в меня и потом уже исходило из меня, и я не могла с этим ничего поделать. Я как будто становилась ими в том самом моменте, когда они ничего не видели вокруг и были максимально сосредоточены на программе. Я чувствовала движение их рук и ног в своем теле, а мои мышцы на лице напрягались вместе с мышцами конкурсанток, понимаешь? Я как будто была в них, а меня на трибуне не было. И я испугалась тогда, что я вот так могу взять и исчезнуть, раствориться в ком-то.

– Дашка!

– Ну что? Дура какая-то, да?

– Нет. Но, как бы ты ни была сейчас открыта, тебе кажется, что я тебя все равно не понял, верно?

Она больше не могла слушать разговор мужа с этой женщиной. В ней вертелись и скручивались в клубок горячая грусть и холодная храбрость. Ей так хотелось увидеть мужа и поговорить с ним. Опустив голову, она медленно подошла к кухонной двери. Силуэт за стеклом дернулся, со звонким хрустом раскололся сбитый со стола стакан.

– Черт, Дашка, пока!

Олег подошел к двери, приложил ладонь к стеклу и оперся о него головой.

– Нина, ты? – тихо прошептал он.

Ей показалось, что дымные нотки виски пробрались ей в нос. Она приложила руку к ручке. Олег аккуратно выкрутил круглый позолоченный набалдашник и отворил дверь. Густые черные брови поползли наверх, будто он ожидал увидеть жену где угодно, только не в этом темном холодном коридоре в столь поздний час.

Олег попятился и, споткнувшись о кривоногую табуретку, приземлился задом на кухонный диванчик. Он уронил голову в ладони.

– Нет, нет, Нина, ты не должна…

– Думать о тебе ничего плохого? – мягко спросила она. – А я и не думаю.

Олег осторожно раздвинул ладони. Он смотрел на нее исподлобья, недоверчиво, как смотрят дети на что-то, что навлекает ужас, но от чего совершенно невозможно отвести взгляд.

– Как ты? – вдруг из него вырвался неимоверно глупый вопрос.

– Мне страшно, Олежа. Страшно, что мы теряем контакт друг с другом. Скажи, ты чувствуешь этот жуткий холод между нами?

Он опустил руки и кивнул. Голова его болталась на груди, он не мог смотреть на жену, ведь он только что говорил с другой женщиной.

– А она хорошая. Эта Даша.

Он хмыкнул. Взял бутылку со стола и хотел было плеснуть себе еще, но взгляд упал на осколки на полу.

– Ты извини меня, Нин, ну правда… Мне просто нужна была родна… ну человек, в общем, с которым можно поговорить. Жаль… что у нас с тобой так не… получается?

– Олежа, ты не волнуйся так! И потише, а то Катю разбудишь… И поменьше налегай… Не нужно тебе это… Совсем не нужно.

– Нина, молиться мне нужно… А я не умею… И церкви обхожу стороной, стыдно мне.

– Это хорошо, Олежа, это хорошо…

– А насчет контакта, Нин! Даже если он скоро совсем растает, ты это… думай хоть иногда хорошее обо мне, о нас. Ведь не бывает так, что все навсегда заканчивается, такого не может быть, что-то всегда остается.

– Остается, Олежа, остается.

– А я тебя люблю?

– Любишь, конечно.

– А как же холод?

– Может, любви, той, которая больше физического, и не нужен контакт? Она просто есть.

– Я не знаю, Нина. – Плечи Олега вдруг дернулись. Он всхлипнул, закрыл рот рукой и затрясся от рыданий.

– Олежа… – Она хотела подойти к нему ближе, но почувствовала, как ее потянуло в комнату к дочери. Катя тихонько застонала. – Я пойду к Катюше. И ты иди спать, Олежа, завтра рано вставать.

Когда она заглянула в комнату, где спала их с Олегом дочь, то увидела сгорбленную спину свекрови. Та сидела на диване и медленными движениями гладила Катю, пытаясь не дать ей окончательно проснуться посреди ночи.

Отчего-то Нине стало совсем трудно дышать. Противная маета разрасталась под ребрами клейким сгустком. Давящее томление распирало кости, напрягало мышцы, подкатывало к горлу тошнотой. Нине захотелось, чтобы ее насквозь продул ветер. Ей захотелось спуститься во двор и посмотреть на окна их квартиры с улицы. Хотелось запомнить эту картинку.

Когда она очутилась в подъезде, все стало чувствоваться в разы ярче и острее. Мигающие лампы, подпаленные чьей-то зажигалкой, плавились на стенах и роняли на бетонные ступени капли жидкой огненной массы. Незакрытые подъездные окна оголтело громыхали беспощадными ударами. Она глянула в колодец лестничного пролета: изломанная поворотами спираль этажей уходила в бесконечность. Ей показалось, что у их дома отвалилось дно, и вместо площадки первого этажа под ее ногами чернеет стылая бездна. Нина отпрянула к стене и закрылась руками. Вдруг на затылке зашевелились волосы: она ощущала, что сейчас кто-то тайком следит за ней.

Эти быстрые, словно острые искры бенгальского огня, взгляды вонзались в кожу и оставляли на ней подпаленные отметины с запахом жженого волоса. Она знала, что грядет что-то страшное и, возможно, она скоро умрет, это таинственное нечто изловит ее, чтобы выбить из нее душу.

Но она справится. Ради Олега, ради Кати. Хватаясь за стертые до гладкости перила, она зашагала вниз, ступень за ступенью. Всего-то нужно было пройти пять лестничных пролетов.

Когда она миновала один этаж, звякнула пряжка ремня. Олег разделся, лег на свое место рядом с Катей и, задержавшись на мгновение взглядом на вытянутом светлом прямоугольнике на дверце шкафа, криво ухмыльнулся, будто осуждая себя за безрассудство, а потом сомкнул глаза и тут же раскатисто захрапел.

Почти не дыша, она выскочила на улицу и согнулась пополам, опершись руками о колени. В неровной, похожей на Крабовидную туманность луже она увидела его. Точнее, в луже отражалась только его